Вопрос напрашивался сам собой: “А как насчет его самого? Кто побреет бедного старого Баррета?” Если Баррет хочет побриться и вывеска справедлива, значит, он не хочет бриться сам. А если Баррет не хочет бриться сам, тогда, если верить вывеске, он хочет побриться сам. Этот парадокс углядел Рассел, и он же пытался его разрешить, создав то, что он сам называл “мета-знаком”, который говорил: “Баррета не должно быть среди тех людей, к которым относится первая часть вывески”. Это давало хорошее решение проблемы Баррета, но в реальной жизни не все так просто. Хотя Маркхем не подавал виду, предложение Петерсона не посылать сообщение банку сильно его беспокоило. Беда всей теории тахионов состояла в том, что идея случайных замкнутых контуров не соответствовала нашему общему времени, движущемуся вперед. Что будет, если они не передадут в банк свое сообщение? Изящный маленький контур, стрелки направления движения которого указывали из будущего в прошлое, а потом обратно, тут разрывался. Здесь не отводилось места человеку. Цель современной физической теории состояла в том, чтобы рассматривать реальность независимо от наблюдателя, по крайней мере до тех пор, пока квантовая механика оставалась в стороне. Однако если Петерсон оказывался частью этого контура, он мог в любой момент переменить свое решение, тем самым изменив контур. А может, он уже изменил? Маркхем отвлекся, глядя сквозь мутное стекло, как стригут мальчишку с огненно-рыжей гривой. Где же свободная воля человека? Какова ее роль в этой загадке?
Уравнения молчали. Если Ренфрю добьется успеха, изменится ли их окружение? Маркхему стало очень тоскливо, он подумал, что цветения водорослей в океане не происходило. Он, Ренфрю и Петерсон выйдут из Кавендиша и обнаружат, что никто не понимает, о чем они говорят. “Цветение океана? Но эту проблему мы решили Бог весть когда”. Они покажутся людям троицей сумасшедших, свихнувшихся на одном и том же. И все-таки, если быть последовательным, нужно помнить, что, согласно уравнениям, передача сообщения не может иметь большого эффекта. Прежде всего оно не ликвидирует проблемы, о которой говорится в послании. Таким образом, должна сохраниться некая самодовлеющая картина, из которой Ренфрю все-таки получил первоначальную идею, после чего обратился к Всемирному Совету, но…
Маркхем покачал головой, стараясь избавиться от этих мыслей, и вдруг ощутил, как странный холодок прошел по спине. Что-то здесь было упрятано поглубже, не хватало критических физических элементов.
Он разволновался и быстро зашагал прочь. В этот день игра в крикет на Паркер-Плейс, большой клинообразной площадке, проходила лениво. Столетие назад, подумал Маркхем, математик Харди тоже наблюдал за игрой на этом же самом месте и так же часто бездельничал в послеполуденное время, как он. Маркхем знал принципы игры, но в деталях не разбирался. Он не понимал крикетного жаргона, например “квадратная нога”, и никогда не мог оценить как проходит игра. Он прошелся взглядом по рядам зрителей, склонившихся в своих шезлонгах, и подумал о том что сказали бы те люди, которые наблюдали за крикетов сто лет назад, о нынешней Англии. Правда, он сильно подозревал, что так же, как и теперь, большинство считали, что завтра будет незначительно отличаться от сегодня.
Маркхем свернул на Риджеит-стрит, прошел мимо университетского ботанического сада. Чуть дальше находилась школа для мальчиков — как сказал в древности один король: “Дабы распространять приличные манеры, свойственные высшим классам”. Он неторопливо прошел через арочный вход на территорию школы и остановился у доски объявлений. Перечисленные ниже учащиеся, потерявшие личные вещи, должны явиться в кабинет префекта в четверг, 4 июня.
Никаких “пожалуйста”, никаких смягчений. Просто и по-военному коротко. Маркхем представил себе короткий разговор: “Сожалею. Наказание обычное — пятьдесят строк, написанных хорошим почерком. Представить завтра к обеду”. И виновный сквозь зубы произносит: “Я больше не буду так безответственно относиться к своим личным вещам”. То, что школьник мог пользоваться почти для всех учебных работ диктофоном, в данном случае не играло никакой роли. Важно соблюсти принцип.
Странно, как долго остается проформа, когда все остальное — здания, политика, слава — уходит в прошлое. Может, в этом секрет прочности данного места? Здесь царило безвременье, слишком хрупкое, чтобы сохраниться в сухом климате Калифорнии. Теперь, когда лето в самом разгаре, восстановленные обычаи школ и колледжей казались очень старыми, просто уже изношенными кусками времени. Маркхем почувствовал, как у него улучшается настроение после сырой зимы и бесконечно дождливой весны.
Он забывал о тахионах в такой комфортной ауре прошлого. Все здесь ощущалось по-иному. В море прошлого англичане были как рыбы в воде. Для них это продолжение жизни, комментарий к происходящим сегодня событиям, подобный еле слышному шепоту на сцене. Американцы рассматривали прошлое как скобки внутри текущего предложения настоящего, как что-то вне течения реки времени.
Он повернул назад, позволяя этому ностальгическому чувству завладеть его душой. Они с Джейн побывали за “высоким столом” в нескольких колледжах, вкусив там то, что доступно только англофилу. Мемориальные пластины, блестевшие, как ртуть, и скрещенные кубки. Натертые полы в помещениях для послеобеденного отдыха, золоченые рамы, в которых тускло светились портреты основателей заведений. Джейн поразилась, обнаружив в обеденном зале одного из колледжей настоящую сегрегацию: выпускники Итона сидели за одним столом, окончившие колледж в Харроу — за другим, прошедшие обучение в менее привилегированных частных заведениях — за третьим, и, наконец, выпускники государственных высших заведений и все остальные — за последним. Для американцев, столько лет боровшихся за всеобщее равенство, многое в этой цитадели образования казалось непонятным. Здесь по-прежнему опирались на заслуги предков, считая это достойным. Прошлое здесь было словно разлито в воздухе. Вы могли выглядеть абсолютно современным человеком, знакомым со всеми недостатками преподавания на латыни, и все же наслаждаться, устроившись весьма комфортно в высоких креслах Королевского колледжа, пением мальчиков-херувимчиков в пышных одеяниях времен Елизаветы, когда от их дисканта звенят стекла. Казалось, что прошлое никуда не уходило и будущее тоже осязаемо присутствует в настоящем.
Маркхем слегка расслабился, чтобы эта мысль лучше оформилась. Ходьба стала необходимой встряской для его мозга; он и раньше прибегал к такому способу отдыха. же самом месте и так же часто бездельничал в послеполуденное время, как он. Маркхем знал принципы игры, но в деталях не разбирался. Он не понимал крикетного жаргона, например “квадратная нога”, и никогда не мог оценить как проходит игра. Он прошелся взглядом по рядам зрителей, склонившихся в своих шезлонгах, и подумал о том что сказали бы те люди, которые наблюдали за крикетом сто лет назад, о нынешней Англии. Правда, он сильно подозревал, что так же, как и теперь, большинство считали, что завтра будет незначительно отличаться от сегодня.
Что-то насчет реальности… Реальность должна быть независима от наблюдателя…
Он взглянул вверх. Большое желтое облако низко плыло над серыми башнями, отбрасывая тень на стены церкви Святой Марии. Звон колоколов растекался каскадами звонков в моментально посвежевшем воздухе. Казалось, что облако высасывает тепло из бриза.
Он наблюдал за сжимающимися щупальцами туман? который сопровождал облако и постепенно таял в вышине, и неожиданно понял. Камнем преткновения являло тот, кто мог оценивать явления объективно. Так кто ж он, этот наблюдатель? Уравнения квантовой механики сам по себе ничего не говорили о направлении отсчета времени. После того как измерение выполнено, эксперимент моментально следует рассматривать как нечто генерирующее вероятности. Вся совокупность уравнений подскажет вам, насколько вероятным может оказаться “более позднее событие. В этом заключается суть кванта. Уравнением Шредингера описывались события, которые либо опережали, либо отставали во времени. Только получив доступ к последовательности в любой точке процесса и произведя наблюдения и измерения, удастся зафиксировать направление течения времени. Если в момент наблюдения за частицей установлено, что она находится в положении “л”, то наблюдатель должен слегка подтолкнуть ее. В этом заключается принцип неопределенности Гейзенберга. Нельзя сказать совершенно точно, какой силы толчок получила измеряемая частица от наблюдателя, а потому будущее местоположение ее становится несколько неопределенным. Уравнением Шредингера описывается комплекс вероятностей мест появления ее в следующий раз. Комплекс вероятностей был найден с помощью изображения волны, движущейся во времени вперед. В соответствии с этим комплексом частица может появиться в будущем в различных точках множества. Волна вероятности… Старинное изображение движения частицы по аналогии с бильярдным шаром некорректно, и оно может только ввести в заблуждение. Частица должна оказаться там, куда ее приведет движение, согласно законам Ньютона, но возможны и другие пути. Вероятность их будет несколько меньшей, но тем не менее они существуют. Проблема возникает при повторном доступе наблюдателя к любой точке последовательности и повторном измерении. Он обнаруживает, что частица оказалась в одном-единственном месте, а не распределилась между различными вероятными местоположениями. В чем же дело? А все дело в том, что он сам себя рассматривает, по существу, ньютоновским наблюдателем — классическим, как говорят в технике.
