Последовал весьма лаконичный ответ:

— Я в ментовке.

— В отделении полиции, — кто-то грубо и чуть возмущенно поправил ее.

— Как скажете, сержант, — звук стал чуть приглушенным, когда она отвела трубку от лица.

— Лейтенант! — уже раздраженно одернули.

В ответ она лишь устало вздохнула, видимо совсем не боясь своего надсмотрщика:

— Андрей, ты поможешь или нет?

Вика

Оказаться за решеткой — ситуация не из приятных. За спиной запираются двери, и не покидает навязчивое ощущение, что они никогда уже не распахнутся. Мир замыкается вокруг тебя четырьмя стенами, и в этот момент ты в полной мере осознаешь, что такое свобода. Панический страх и животный инстинкт вырваться из клетки.

Да было бы за что сажать в нее. Проникновение на частную территорию? Я же ничего не украл и никого не убила! Подумаешь, сделала несколько фотографий. А эти щепетильные людишки вызвали ментов, которые отобрали мой Кэнон. Да они хоть представляют, сколько она стоит?

— Верните камеру! — потребовала. Боялась представить, что как они с ней обращаются. Наверное, как мартышка с очками — понятия не имеют, куда ее приложить.

— Еб*ло завали, — “вежливо” попросили. — Тебе она больше не понадобиться.

Сволочь!

Я с теплотой вспомнила те дни, когда Соболев угрожал мне тюрьмой: то было несерьезно, он никогда не запихнул бы меня в столь ужасное место.

— Я хочу позвонить!

— Завали, а то огребешь!

— Вы обязаны…

— Будешь указывать, что я должен делать? — подлетел к решетке неприятного вида тип в ментовской форме. Он может сколько угодно называть себя полицейским, но мент есть мент.

— Статья 96 УПК РФ. — Знала, что рано или поздно она мне пригодится. — Подозреваемый имеет право на один телефонный разговор в целях уведомления близких родственников или близких лиц о своем задержании.

— Умная, да?

— Только хочу позвонить.

Мент скривил лицо и ушел. Спустя время вернулся, молча открыл дверь и привел меня в обшарпанный, судя по всему, кабинет и посадил на стул рядом с допотопным телефоном. Такие еще существуют?

В такой ситуации могла позвонить только Андрею. Это унизительно, и я не хотела быть ему обязанной, но ни гнить же в тюрьме из-за гордости? Она как-нибудь переживет этот удар.

Судя по голосу, он не был удивлен, что меня задержали, думаю, даже считал, что рано или поздно я так и закончу. Спасибо, что не стал выговаривать мне и просто пообещал приехать. Наверное, это самое главное его достоинство: он предпочитал меньше говорить и больше делать.

Меня снова вернули в “клетку”, и я стала дожидаться Андрея, мысленно прикидывая, сколько потребуют за мою свободу менты-хапуги. Просто так они меня не отпустят. Бюрократы и взяточники!

Время тянулось, я уже начала сомневаться, что Соболев приедет, но скоро за дверью послышались шаги, потом скрежет замка — и дверь открыл всё тот же неприятный мент.

— На выход, Баринова, — про гнусавил тот с плохо скрываемой радостью на лице. — Сегодня тебе повезло.

Знаю я, каким образом повезло: пачка денег в твоём кармане — вот моя удача. Я не стала препираться и, поджав губы, проследовала за мужчиной к выходу, где уже ждал Андрей. Он выглядел спокойным и даже равнодушным — его нисколько не трогало происходящее. Я была благодарна, что он вел себя именно так: не нужны мне сострадания и жалость. Это не конец света, ни в первый и ни в последний раз я сажусь задницей в лужу.

Он молча качнул головой, указывая на дверь. Вот она, долгожданная воля. Словно отмотала двадцатку, не меньше. Но я не спешила уходить: не сдвинусь с места, пока не получу обратно свою камеру.

— Где мои вещи? — уставилась на гнусавого. Он, оскалившись, кивнул коллеге, сидящем за стеклом. Тот на секунду скрылся из вида, наклонившись, потом возник снова и протолкнул в крошечное отверстие окошка мой рюкзак. Я с ненавистью посмотрела на него:

— Нельзя поаккуратней?

— Идите уже, гражданка Баринова, — выпроваживал все тот же мент.

Я только открыла рот, как Андрей взял меня за локоть и выпроводил на улицу. Не стала поднимать шум, больше всего меня сейчас волновало содержимое моей сумки: ничего ли не украли или не испортили?

Телефон, ключи, кошелек, — всё на месте. Включила Кэнон. И тут в реальность воплотился мой самый страшный сон — она не работала. Меня парализовал ужас: я остановилась и таращилась на безжизненный объектив.

— Пойдем уже, — подгонял Андрей, а я, как маленькая девочка с дрожащими губами, готова была разреветься.

— Вика? — позвал, когда заподозрил что-то неладное.

— Они ее сломали, — выдавила из себя. А в следующую секунду меня обуяла ярость и я рванула обратно в участок, требуя отмщения. — Я их прибью! Они заплатят мне за это!

Андрей поймал меня, обхватывая за талию, и уволок подальше от камер видеонаблюдения и возможных свидетелей.

— Ты хочешь обратно за решетку? — пытался успокоить, в то время, как я вырывалась и толкалась локтями. — Это всего лишь кусок пластика.

— Это не просто кусок пластика! — истерично взвизгнула. — Ты не понимаешь, — по щекам покатились предательские слезы.

То не просто рабочий инструмент. Фотографии — моя жизнь, моя отдушина, моя несбыточная мечта. Я поникла, предавшись отчаянию.

— Вика? — Андрей встряхнул меня, заглядывая в лицо. — Ты плачешь?

Удивление в его голосе заставило отвернуться. Не хватало еще, чтобы он видел как я реву, наматывая сопли на кулак.

— Не будь идиотом! — перешла в нападение. — Не плачу я!

Но кого я обманываю, поймана с поличным.

Жалкая Вика. “Плакса Вика” — как меня называли в детском доме. Я тогда только и делал, что рыдала по любому поводу.

— Все плачут, детка, — его насмешила моя показная бравада, и он даже не скрывал улыбки. — Рано или поздно наступает момент, когда даже самые черствые сухари пускают скупую слезу, — и неожиданно обнял, утешая, будто кого-то родного и близкого. Попыталась оттолкнуть, но теплые ладони не отпускали, успокаивающе поглаживая по спине. Я, всхлипнув, уткнулась мокрым лицом в дорогущую рубашку Андрея. Непременно убьет меня за это. Но он и слова не сказал, и прижимал к себе, пока я не затихла.

— Станешь подкалывать этим случаем — забудь о сексе, — предупредила, смахивая последние следы своего позора.

Но угроза не подействовала, и он открыто рассмеялся.

— Садись в машину, — лишь попросил, — подброшу до дома.

Послала бы его куда подальше, но послушна побрела к Лэнд Роверу. Ненавидела себя за то, что чувство долга вынуждало теперь чуть ли не угождать ему.

— И сколько я тебе должна? — спросила, как только оказалась в салоне.

Он глянул на меня, потом на дорогу:

— Нисколько, — и влился в оживленный транспортный поток. Глупо врать, ему точно пришлось заплатить хапугам. — Ты ничего мне не должна, — продолжал настаивать, — считай, это ты меня выручила: спасла от ужасного ужина с моей чокнутой семейкой.

Была не в курсе тонкостей его взаимоотношений с семьей, поэтому не могла точно сказать иронизировал он или говорил серьезно.

— Ловлю на слове, — ухватилась за возможность и его беспричинную доброту. В конце концов, у меня все равно нет денег, чтобы расплатится с ним.

***

Дома первым делом достала свой набор инструментов и, расположившись за кухонным столом, разобрала фотоаппарат. Если что-то сломалось, в большинстве случаев это можно попытаться починить. Но у всего есть свой срок и порой вещи просто приходят в негодность от старости. У моего Кэнон просто сгорели “мозги”, и не было смысла их менять — проще купить новую камеру. Хоть вой от несправедливости жизни.

— Есть что-то, чего ты не умеешь? — раздалось за спиной, и я вспомнила, что Андрей поднялся в квартиру вместе со мной.

— Что? — обернулась, не совсем понимая вопроса.

— Смотрю, ты мастер на все руки, — сел напротив, с любопытством разглядывая разобранную технику.