— Нет, этого я сделать не могу.

— Почему?

— Да потому, что здесь к нам прекрасно отнеслись, и я не собираюсь отвечать этим людям черной неблагодарностью.

— Послушай, браток, сдается мне, на первом месте у тебя должны быть интересы своего, каторжного, а не какого-то ростбифа!

— Это почему?

— Да потому, что ты сам каторжный.

— Да, но только и среди каторжан попадаются разные люди. И мне какой-то там, как ты говоришь, «ростбиф», может оказаться ближе, чем вы.

— Так ты что, собираешься сдать нас французским властям?

— Нет. Но и на берег до Кюрасао высаживать не собираюсь.

— Духу не хватает начинать всю эту бодягу по новой, — сказал один из них.

— Послушайте, давайте сначала пойдем и взглянем на нашу лодку. Наверное, та, на которой вы приплыли, была совсем некудышная.

— Ладно, идем, — согласились двое.

— Ну и хорошо. Я попрошу префекта отпустить вас. И в сопровождении сержанта мы отправились в гавань.

Увидев лодку, трое парней, похоже, немного воспрянули духом.

Два дня спустя мы вместе с тремя незнакомцами покинули Тринидад. Не знаю, откуда стало известно о нашем отплытии, но целая дюжина девиц из баров явилась провожать нас. И конечно же, семейство Боуэнов в полном составе и капитан Армии Спасения.

Одна из девиц поцеловала меня, а Маргарет рассмеялась и шутливо заметила:

— Вот это да! Не ожидала, Анри, что у вас уже завелась здесь невеста. Времени зря не теряли!

— Прощайте! Нет, до свидания! И позвольте мне сказать вот что: вы даже не представляете, какое огромное место занимаете отныне в наших сердцах! И так оно будет всегда!

В четыре пополудни мы отплыли, ведомые буксирным судном. И вскоре вышли из гавани, смахнув слезу и бросив последний взгляд на людей, которые пришли проститься с нами и теперь махали белыми платками. На буксире отцепили трос, мы тут же поставили все паруса и пустились в открытое море навстречу волнам, бесчисленное множество которых нам предстояло пересечь, прежде чем достигнуть цели. На борту было два ножа: один у меня, второй у Матуретта, Топор находился у Клозио под рукой; там же и мачете. Мы были уверены, что наши пассажиры не имеют оружия. Но организовали все так, что только один из нас спал, а двое других бодрствовали.

— Как твое имя?

— Леблон.

— Какой конвой?

— Двадцать седьмого года,

— А приговор?

— Двадцать лет.

— Ну а ты?

— Я Каргере. Конвой двадцать девятого, пятнадцать лет. Я бретонец.

— Бретонец и не умеешь управлять лодкой?

— Не умею.

— Меня зовут Дюфиль, — представился третий. — Я из Анжера. Схлопотал пожизненное, так, по глупости. Раскололся на суде. А то бы было пятнадцать. Конвой двадцать девятого.

— А как раскололся?

— Ну, в общем, так вышло. Прикончил жену утюгом. Во время суда судья спросил, почему именно утюгом. Уж не знаю, какой меня черт под руку подтолкнул, но я возьми да и брякни: гладить не умела! Ну, а потом адвокат сказал, что эта идиотская шутка вывела их из себя, вот и влепили на полную катушку.

— Откуда вы бежали?

— С лесоповала. Из лагеря Каскад в восьмидесяти километрах от Сен-Лорана. Смыться оттуда — не проблема, там довольно свободный режим. Просто взяли да и ушли, все пятеро. Проще простого.

— Как это понять, пятеро? А где же другие двое? Настало неловкое молчание. Клозио прервал его:

— Знаете что, ребята, тут Люди собрались честные и открытые. Так что выкладывайте все как на духу. Ну?!

— Ладно, уж так и быть... — сказал бретонец. — Бежало нас пятеро, это правда, но те двое ребят из Кана, на родине они были рыбаками. И ничего не заплатили за побег, сказав, что их уменье управлять лодкой дороже любых денег. Ну, ладно. А потом выяснилось, что ни тот, ни другой понятия не имеют, как надо вести себя в море. Раз двадцать чуть не потонули. Так и болтались у берега — сперва возле Голландской Гвианы, потом Британской, а уж потом здесь, у Тринидада. А между Джорджтауном и Тринидадом я взял да и прикончил одного, который сказал, что будет нашим главарем. Этот тип сам напросился. А второй испугался, что и его прикончат, и сам сиганул за борт Во время шторма, бросил руль и нырнул. Уж как мы справились, сам не пойму. Сколько раз лодка была полна воды, а йотом мы налетели на скалу — просто чудо, что живы остались! Даю вам честное слово: все, что я рассказал, — истинная правда.

— Да, правда, — подтвердили: двое других. — Именно так, все и было, и мы трое сговорились убить этого парни. Ну, что скажешь, Папийон?

— Тут я не судья.

— Ну а что бы ты сделал на нашем месте? — настаивал бретонец.

— Вопрос непростой, тут надо поразмыслить. Надо самому пройти через все это, чтобы решить, кто тут прав, а кто виноват.

— А я бы точно порешил этого гада, — вставил Клозио. — Из-за его вранья все могли погибнуть.

— Ладно, Оставим это. Я так понимаю, вы напуганы морем до полусмерти. И согласились плыть с нами только потому, что выбора не было. Верно?

— Сущая правда, — ответили они в один голос.

— Хорошо, тогда договоримся так: никакой паники на борту, что бы ни случилось. А если кто струхнет, пусть держит пасть на замке. Лодка у нас хорошая, мы это проверили. Правда, сейчас загружена больше, но все равно — борта на десять сантиметров от воды. Этого вполне достаточно.

Мы закурили и выпили кофе. Перед отплытием мы довольно плотно подзаправились и решили, что до утра нам хватит.

9 декабря 1933 года. Прошло сорок два дня с начала побега. Теперь мы были обладателями весьма ценных для мореплавания вещей — водонепроницаемых часов, купленных в Тринидаде, хорошего компаса с кардановым подвесом и пары пластиковых солнцезащитных очков, а на головах у Клозио и Матуретта красовались панамы.

Первые три дня прошли относительно спокойно, если не считать встречи со стаей дельфинов. Мы прямо похолодели от страха, когда целая банда их, штук восемь, затеяла игру с лодкой. Они подныривали под нее с одного конца и выныривали из-под другого, время от времени задевая борта и днище. Но еще больше испугал следующий их трюк: три дельфина, выстроившись треугольником, — один впереди и двое по бокам чуть сзади — мчались прямо нам в лоб, рассекая плавниками воду. На расстоянии буквально волоска они разом ныряли и выплывали слева и справа по борту. И, несмотря на сильный бриз и довольно большую скорость движения лодки, не отставали несколько часов.

Мы здорово струхнули. Малейшая неточность в движении, и они перевернули бы лодку. Наши новички не промолвили ни слова, но вы бы видели, какие несчастные у них были лица!

На четвертые сутки в середине ночи разразился ужасный шторм. Это было действительно нечто кошмарное. Хуже всего, что валы не следовали в одном направлении, а сшибались и разбивались друг о друга. Некоторые были длинными и высокими, другие мелкими, взвихренными ветром — никак не приспособиться. Никто не проронил ни звука, за исключением Клозио, который время от времени выкрикивал: «Эй, полный вперед! Ничего, с этой справишься не хуже, чем с остальными!» Или: «Следи! Вон там, сзади, лезет еще одна!»

Иногда они проходили три четверти пути совершенно нормально, ревя и закипая пеной на гребнях. У меня было достаточно времени, чтобы определить их скорость и угол, под которым следовало их встретить. Но вдруг, откуда ни возьмись, над форштевнем вздымался огромный вал, вода обрушивалась мне на плечи и, конечно же, в лодку. Все пятеро не выпускали из рук котелков и сковородок, и все же лодка больше, чем на четверть, заполнилась водой. Никогда еще перспектива утонуть не казалась столь реальной. Это длилось добрые семь часов. А из-за проливного дождя мы до восьми утра даже не видели солнца.

Зато какова же была наша радость, когда оно наконец засияло на небе, очистившемся от штормовых облаков! Прежде всего кофе. Мы пили его с консервированным молоком и матросскими сухарями — твердыми как камень, но, если их обмакнуть в кофе, вполне съедобными. От этого сражения со стихией я совершенно вымотался и, хотя ветер был еще сильным, а море не успокоилось, попросил Матуретта сменить меня. Мне просто необходимо было поспать. Но не прошло и десяти минут, как Матуретт облажался — неправильно встретил волну, и лодка наполнилась водой на три четверти. Все барахло плавало в воде — котелки, плитка, одеяла, все-все. По пояс в воде я пробрался к румпелю на мгновение раньше рушившегося на нас огромного вала. Он не затопил нас, напротив — вынес вперед на добрые десять метров. Все бешено вычерпывали воду. Никто не пытался спасти вещи, нами владела одна мысль — как можно быстрее освободить лодку от воды, что делала ее такой тяжелой и неповоротливой. Следует признать — наши трое новичков оказались на высоте. Когда очередной вал чуть не полностью затопил лодку, то бретонец не растерялся, отвязал бочку с водой и кинул в море. Через два часа все высохло, однако мы потеряли одеяла, примус, печку, топящуюся углем, и сам уголь, канистры с бензином и бочонок с водой, впрочем, его уже не случайно.