— Видишь ли, милый, когда мой отец идет за золотом, он ведь не причиняет этим никому вреда. Совсем нет... Напротив, катая камень по ступенькам, он призывает духов защитить дом от несчастий. И за это люди дают ему золото, чтобы отблагодарить. Этот старинный обычай возник на Яве, откуда мы родом.

Вот что поведала мне моя Принцесса. Но однажды на базаре я разговорился с ее подружкой. Ни Индара. ни китайцы к тому времени еще не появились. Эта хорошенькая девушка — тоже с Явы — рассказала мне нечто совершенно противоположное.

— Ради чего, скажите на милость, вы столько работаете? Ведь ваша жена — дочь колдуна. И не стыдно ей выгонять вас на улицу в такую рань, особенно когда идет дождь?! Ведь вы можете совершенно спокойно и безбедно жить на то золото, что зарабатывает ее отец. Нет, не любит она вас, иначе бы не заставляла вставать так рано!

— А чем все же занимается ее отец? Ну-ка, расскажите мне, ведь я ничего не знаю.

— Ее отец — колдун с Явы. Если захочет, запросто может наслать смерть на вас и вашу семью. Единственный способ избавиться от наговора — это заставить его катать свой камень в обратную сторону. А для этого надо от него откупиться. Золотом. Иначе в дом явится смерть. Ну а если покатать камень в обратную сторону, это снимает проклятие — будет и здоровье в доме, и достаток.

— Да... А Индара говорила совсем другое.

Я решил выяснить сам, где же правда. Несколько дней спустя мы вместе с моим белобородым «тестем» отправились на берег реки, пересекавшей наш квартал и впадавшей в Демерару. Выражение, застывшее на лицах рыбаков-индусов при виде старика, сказало мне все без слов. Каждый спешил сунуть колдуну рыбу и бросался наутек. как можно дальше от реки. Да, дело ясное...

Впрочем, ко мне старик относился неплохо. Говорил только на хинди, видимо, думая, что я хоть немного понимаю его. Я же не понимал ни слова. Была в этом и положительная сторона — мы практически не могли поссориться. А потом он вдруг совершенно неожиданно подыскал мне хорошую работу — татуировать лбы девушкам-индускам в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет. Иногда они просили сделать татуировку и на грудках, и я разрисовывал их листьями, разноцветными лепестками — зелеными, розовыми и голубыми, из которых, словно пестик из цветка, торчал сосок. Самые отчаянные (это очень болезненная операция) просили вытатуировать вокруг соска ярко-желтое кольцо, а некоторые — сделать и сам сосок желтым.

Над входом в дом старик повесил вывеску с надписью на хинди, гласившей: «Мастер татуировки — умеренные цены, качество гарантируется». За эту работу прекрасно платили, и я таким образом получал как бы двойное удовольствие — любовался прелестными грудками молоденьких девушек и зарабатывал деньги.

Куик узнал, что в районе гавани продается ресторан. Придя ко мне с этим известием, он предложил купить ресторан на паях. Цена была сходная — восемьсот долларов. Продав золото, доставшееся от колдуна, и добавив наши сбережения, мы вполне могли уложиться в указанную сумму. Улица, на которой находился ресторан, была совсем маленькая, но зато проходила совсем рядом с гаванью, и народу там в любое время дня и ночи было полно. В ресторане был один довольно большой зал, декорированный в черно-белых тонах, где стояло восемь столов слева и восемь справа, а в середине находился один большой круглый стол, на который выставлялись аперитивы и фрукты. Просторная, светлая, хорошо проветриваемая кухня с двумя большими печами и двумя плитами. Чего еще можно желать...

Итак, мы купили это помещение. Индара распродала все золото. Надо сказать, ее отец был немало удивлен тем фактом, что я не тронул из него ни грамма. Он сказал.

— Я ведь давал эти вещи вам обоим. Они ваши, и вы вовсе не должны спрашивать моего разрешения на продажу. Поступайте с золотом как хотите.

Мой тесть-колдун оказался вовсе не таким уж отпетым злодеем. Что же касается Индары, то она являла собой изумительное сочетание чудесной любовницы, верной жены и надежного друга. Мы категорически не могли поссориться уже хотя бы потому, что на любое мое слово или пожелание она всегда отвечала «да». И единственное, что омрачало ее личико, это минуты, когда я татуировал грудки молоденьких девушек.

Итак, я стал владельцем ресторана «Виктория» на Уотер-стрит, в самом центре портового района Джорджтауна. Куик должен был исполнять обязанности шеф-повара — он обожал это занятие. Ван Ху — обеспечивать поставки продуктов и готовить чоу мянь, свое коронное блюдо. А готовилось оно вот как: пшеничную муку самых высших сортов смешивают с яичными желтками и взбивают. Тесто месят долго, без добавления воды. Это самое трудное — ведь оно такое тугое, что приходится крутить ногами хорошо отполированную деревянную палку, укрепленную в центре стола. Ван Ху обвивал одной ногой эту палку и, придерживая ее единственной рукой, прыгал вокруг по столу до тех пор, пока смесь не становилась восхитительно легкой и вкусной. В последний момент добавлялось немного масла, что придавало лапше особо изысканный вкус.

В свое время разорившийся ресторан стал теперь весьма популярен в округе. Посетителей, спешивших отведать блюда китайской кухни, обслуживали Индара и еще одна молоденькая и очень хорошенькая индуска по имени Дайя. Наведывались сюда и бывшие заключенные. Те, у кого были деньги, платили, те, кто их не имел, ели бесплатно. «Накормишь голодного — и тебе непременно воздастся», — говаривал по этому поводу Куик.

Все дело портила только одна мелочь — ослепительная красота Индары и второй официантки. Они открыто демонстрировали груди, просвечивающие через тонкую ткань платья; мало того, они еще сделали на них разрезы от щиколотки до бедра. Американские, английские, шведские, канадские и норвежские моряки наведывались по два раза на дню полюбоваться этими прелестями. Мои друзья называли ресторан раем для моряков. Я же был владельцем, все называли меня боссом, официантки приносили мне выручку, и я складывал деньги в карман, при необходимости разменивая.

Ресторан открывался в восемь вечера и работал до пяти-шести утра. Нет нужды говорить, что около трех к нам сходились почти все местные шлюхи — проедать заработанные за ночь деньги, лакомясь жареными цыплятами и салатом из проросшей фасоли. Появлялись они обычно в компании сутенера или клиента. Пили они пиво, предпочитая английские сорта, виски и очень хороший местный ром с содовой или кока-колой. Поскольку наше заведение постепенно превратилось в место встречи всех беглых французских каторжников, я стал их советчиком, судьей и конфидентом. Не обходилось и без эксцессов.

Однажды ловец бабочек рассказал мне о том, как ходит в джунгли и выискивает там свою добычу. В поход он брал с собой особую снасть — вырезал из картона силуэт бабочки, наклеивал на него крылышки того вида, который собирался поймать, и укреплял картонку на конце палки длиной около метра. Он держал ее в правой руке и легонько вращал, отчего казалось, что фальшивые крылышки трепещут. Охотился он обычно на светлых, залитых солнцем вырубках. Он знал сроки выхода из куколок всех видов бабочек, надо сказать, что некоторые из них жили всего сорок восемь часов. И вот, едва солнце появлялось над вырубкой, как все они — и только что вылупившиеся, и более старые — оживали и кидались заниматься любовью, отчаянно при этом спеша, словно сознавая, что срок их недолог. Бросались они и на приманку. Если фальшивка изображала самца, слетались самки, и наоборот. А в левой руке мой приятель держал сачок, которым тут же и прихлопывал добычу. Горловина у него закрывалась, так что можно было наловить несколько особей, не опасаясь, что остальные пленницы вылетят.

Самыми красивыми среди них были ночные летуньи. Но в полете они часто натыкались на разные предметы, поэтому трудно было отыскать особь с неповрежденными крылышками. Для ловли ночных бабочек мой охотник карабкался на вершину какого-нибудь высокого дерева, натягивал на раму кусок белой ткани и зажигал под ним карбидный фонарик. И отовсюду на свет слетались огромные особи с размахом крыльев от пятнадцати до двадцати сантиметров. Они словно прилипали к ткани. Охотнику только и оставалось, что умерщвлять их, прокалывая горло толстой, хорошо заточенной булавкой, не разрушавшей красоты этих созданий. И еще надо было следить, чтобы они не бились одна о другую, иначе с крылышек осыпалась пыльца и добыча теряла всякую ценность.