Баллада о свободе
Как тот, что пил, на копье опершись, и ел свой шашлык с копья,
Так я таскался с тобою всю жизнь, пером по бумаге скребя.
Свобода, где, когда, почему я полюбил тебя.
Как тот, что пил, на копье опершись, и ел свой шашлык с копья?
Свобода, как весело морю отдать своей невесомости груз.
И красный сок течет по щекам — свобода — разбитый арбуз!
Свобода, я за оркестром бегу и рядом собачка моя.
Белочка, мы за свободой бежим, свободные, ты и я!
Свобода — это впервые верхом. Не тряская рысь, а галоп.
И ветер, волнуя, целует меня, как женщина мальчика — в лоб
Свобода — ты дядя любимый мой с вечной усмешкой у рта.
И легкость! Легкость, легкость во всем! Легкость и острота!
И вдруг он исчез. И детство в разрез! Прощай, капитан Немо!
Бухта Нагаева. Магадан. Мое первое в жизни письмо.
Бухта Нагаева. Магадан. Как пионер в Артек,
К дяде любимому по ночам я совершал побег.
Нет, не возмездье меня вело в глухой, одинокой борьбе.
Нет, не возмездье меня вело, а только любовь к тебе.
Можно и без свободы прожить. Это как жизнь при луне.
Но круглосуточный лунный свет ужас внушает мне.
И если я пел над бегущей волной — серебристый бег ковыля,
И водопад дрожал, как клинок, и женщиной пахла земля;
И если сумерки я воспел опущенных тихо ресниц;
И взлет дирижерских рук сравнил со взлетом множества птиц;
И если в позе стекающих ив мерещился мне всегда
Призыв к милосердию и чистоте — молитва или вода;
И если в горах в болтовне пастухов дохнуло Гомером вдруг:
— Да будь ты горящей рубашкой на мне — тебя я не скину, мой друг!
И если я с мордою льва сравнил нахмуренный взгляд айвы,
И тайну внезапных смертей открыл — авитаминоз любви;
И если ловил я приметы земли яростно и остро.
Как рот мальчугана после игры бурлящее ловит ситро;
И если я понял: вечерняя грусть, природы пригашенный свет —
Прививка печали, чтоб все-таки жить в мире, где мамы нет;
И если ценил я приметы земли: пахнет кувшином винцо,
У раздувающего огонь богоподобно лицо!
И если любил я приметы земли: к финишной ленте стремясь.
Грудью бегуньи подхвачена страсть и опадает, струясь!
* * *
И если любил я приметы земли, думаю, было за что:
На электрическом счетчике вдруг — ласточкино гнездо!
И если действительность я приподнял и приспустил небосвод,
И место их встречи искусством назвал и это искусство живет!
И если я сам чинодрала скрестил с обычной домашней козой,
То все потому, что свободу любил, воздух ее золотой!
Как тот, что пил, на копье опершись, и ел что придется с копья.
Так я таскался с тобою всю жизнь в лохмах надежд и репья.
Нет, не возмездье меня вело в глухой одинокой борьбе.
Не романтическое весло, а только верность тебе.
Входило в условье игры обнажать фланги и личный тыл,
За каждый расплывчатый снимок твой я теплою кровью платил.
Этого не отнимет никто. Это мне было дано.
Свобода сама играла во мне, как юмор и как вино.
Я улыбаться учил страну и в первый миг сгоряча
Даже в Кремле улыбнулся один — и схлопотал строгача.
Лики чинов позднее мрачил вид мой, всего окромя,
Как если б в райком въехал верхом, копьем в коридорах гремя!
То ли свидетель жизни иной, то ли на эту — прицел…
Так Сталин на сына от первой жены, глядя на Яшу, мрачнел.
Конечно, наивность; я молод был и в этом не вижу вины:
Сумма улыбок, надеялся я, изменит характер страны.
Улыбка — в бездонное небо глазок или на пыльный тракт.
Утечка пафоса и вообще внегосударственный акт.
Но это угрюмство подвальных лиц меня убивало всегда:
Теперь я стыжусь того, что хотел, но не стыжусь стыда.
Слепому, который еще не шагнул, но уже перила схватил.
Надежней перила без лестниц, чем лестницы без перил.
Слепому, который, перила схватив, уже в пустоту шагнул,
О том, что он знает, мешает сказать потусторонний гул.
* * *
Эта страна, как огромный завод, где можно ишачить и красть.
Что производит этот завод? Он производит власть.
Власть производит, как ни крути — хочешь, воруй и пей!
Ибо растление душ и есть — прибыль, сверхприбыль властей.
И вещество растленных душ (нация, где твой цвет?)
Власти качают для власти, как из кита спермацет.
* * *
Как время крестьянам погоду ловить — самая благодать! —
Как время женщину удержать и время с женщиной рвать.
Так, думаю я, для каждой страны есть исторический миг…
Встань за свободу и стой стоймя! Не устоял — не мужик.
Мы прозевали время свое, прошляпили, протрепав.
В этой стране все зыбко плывет, даже тюремный устав.
Мы припозднились, гоняя дымы, вина, шары, чаи.
Глянул в окно, а там давно гниют, фашизея, свои.
* * *
Бег под кнутом! Бег от кнута! Пьянки — загранки! —
Закрут! Бег под кнутом! Бег от кнута! И никогда — на кнут.
— Стой, кто идет! — Я же стоял?! — Если стоял — ложись!
— Я ведь лежал! — Если лежал, мать твою, в землю вожмись!
Какому Шекспиру?!.. Волчицей Светлана летит из кольца!
При помощи праха мужа бежала от праха отца!
От черного юмора этих вестей можно сойти с ума.
Но безумие новостей здравого жаждет ума!
* * *
С этой страны, как ковер со стены, содрали этический слой
Дворянства! И великий народ стал великой туфтой.
Грустно. И ни черта не понять, что там мозгует режим:
Северным рекам шеи свернуть или отнять Гольфстрим!
В галстуках новая татарва. Впору сказать: Салям!
Я улыбаться учил страну, но лишь разучился сам.
Мне надоел бледнолицый Ислам! Грязный Шахсей-вахсей,
Где битый цепями укажет сам на слабые звенья цепей!
Не то чтобы с гор или с неба упал и отряхнул штаны,
Я генетически не совпадал с рефлексами этой страны!
Мимика, жесты, мигающий глаз, пальцев хозяйский знак.
Я понимать не желаю язык сторожевых собак!
Не понимаю и не пойму! Предпочитаю отлов!
Стою, как последний индеец, с копьем — ни шашлыков, ни зубов!
Бухта Нагаева. Магадан. Дикое слово — цинга.
Помнится, дядя из дома просил юмора и чеснока.
Тень его встречу. Я старше теперь. Можно признаться ей:
«Так получилось, но всю свою жизнь я верен улыбке твоей».
