Положение в то время — думаю, что так происходило всегда, — осложнялось тем фактом, что Хорхе не заручился полной поддержкой тогдашнего мэра департамента, а позднее сенатора Феррандиса. Он работал с ним, но не доверял ему полностью. Я постарался по возможности ограничить свои контакты с владельцем «Радио Фронтера» и с корреспондентом «Аксьон» Асдрубалом Мартинесом.

Одно из совещаний в газете превратилось в бурный обмен взаимными упреками по поводу того, что в газете печатаются партийные материалы каждой из фракций. Хотя мне этого и не хотелось, но центром и судьей дебатов стал я. Рекомендательные письма Хорхе сыграли свою роль.

По возвращении в Монтевидео я встретился со вторым Томасом, у которого был очень озабоченный вид. Столкновение между Хорхе и Васконсельосом было неизбежно. Флорес и Сеговиа уже примкнули к одной из группировок, и в скором времени это должны были сделать и другие руководители. Я тоже не мог избежать того, чтобы не быть втянутым в эту борьбу.

Ведь в газету я устроился при помощи Этчеваррена, в то время сторонника Васконсельоса.

Кроме того, мои прямые обязанности в отношении Хорхе также заставили сделать выбор. Выводы, сделанные во время пребывания в Артигасе, были правильными. Но суть заключалась в том, что ЦРУ желало любой ценой помещать этому. Будут обиды, мой радиус действий сократится, польза от меня уменьшится. Я утрачу положение стороннего наблюдателя, готового выслушивать различные мнения. Мне необходимо было поэтому оставить работу в «Аксьон». Но нужно было это сделать так, чтобы не вызвать подозрений у недоверчивого Микале. Необходимо было найти убедительные причины ухода из газеты.

Возможность покинуть «Аксьон» представилась через два месяца. Чиче Одльякофф решил приобрести каменный карьер, принадлежащий его отцу, но который тот из‑за отсутствия средств собирался закрыть. Карьер находился вблизи шоссе 101, которое от аэропорта Карраско ведет в Пандо. С капиталом, составленным из выходного пособия и отпускных в газете, а также из небольшой финансовой помощи агентства, я вступил в дело. Томас одобрил мой план: уже настало время работать под видом респектабельного дельца. Томас не знал о неустойчивом положении предприятия, зато это как раз подходило для моих планов.

Со стороны Одльякоффа было, конечно, авантюрой привлечь меня в компаньоны. Мои капиталовложения были равны почти нулю. Нехватку капиталов я должен был компенсировать, помогая Чиче в административных делах. Пятьдесят процентов предприятия принадлежало Микале, так как он сумел заручиться кредитами, необходимыми для приобретения оборудования и налаживания работы.

Я всегда полагал, что Микале, воспользовавшись своей властью, захватил себе львиную долю, но никаких размолвок между моими компаньонами не успело возникнуть, так как через короткий промежуток времени мы оказались банкротами. Банкротство было неизбежным. Продукцию мы вынуждены были продавать из‑за долгов за наличный расчет, и делали это почти по ее себестоимости, так как и оптовые и розничные покупатели хорошо знали о наших финансовых затруднениях.

Мы с Чиче поселились в карьере, но наши усилия оказались напрасными. Одльякофф вновь занял свой пост в полиции города Мело, в департаменте Серро — Ларго. Между тем события, о которых я рассказывал в другой главе, заставили Микале покинуть министерство. Он попросил отпуск на неопределенный срок, что ему давало возможность на следующий год уйти на пенсию.

Под предлогом ликвидации имущества и заработка на жизнь я пока продолжал работать в карьере, но в действительности я старался форсировать одно решение, которое позволило бы ускорить осуществление моих планов.

Дело в том, что я не смог проникнуть в американскую сеть в Уругвае и даже установить личность моих связных. Меня использовали таким образом, что я не мог их нейтрализовать. Конечно, я передавал то, что мне казалось важным, я получил полное представление о положении в Уругвае и познакомился с закулисной стороной политической драмы. Но не для этого я был сюда послан.

Для меня настали тяжелые времена, но, наконец, благодаря хлопотам Микале, который хотя и впал в немилость, но сумел сохранить дружбу с Саенсом, я стал получать переводы в миссии АИД.

Томас идею одобрил. Банкротство с карьером ограничило мой доступ в те общественные круги, для которых они меня предназначали. Вот так я вошел в лабиринт. Это было уже что‑то.

Работа в АИД дала мне возможность иметь более полное представление об американском вмешательстве в Уругвае. Для меня это оказалось нетрудным. Я вращался в правительственных, политических и экономических кругах, а вернее, за кулисами этих кругов, где грим и отблеск канделябров никого не могут обмануть.

Мои связи охватывали представителей двух традиционных партий. Я знал, в какой форме действует Хорхе Батлье и его группа, а также знал механизм по подготовке военного переворота. Я был знаком с национальными советниками, сенаторами, губернаторами, начальниками полиции.

Я был активным участником вечеринок в министерстве внутренних дел. Со мной делились интимными подробностями о частной жизни главных действующих лиц на национальной сцене. Бывали вещи, которые казались непонятными или нелогичными, но они откладывались в памяти. Затем они вставали на свое место, и вот наступил момент, когда, пожалуй, никто не мог сравниться со мной в знании страны.

В этом смысле мне очень помогли мои различные обязанности, которые я выполнял по приказу американцев. Весь их разведывательный аппарат строго разбит на отделы, но так как я работал в различных отделах, то у меня сложилась общая картина о деятельности янки в Уругвае, о их методах проникновения и о способах использования сознательных и невольных союзников. Мне помог также мой опыт общения с ЦРУ на Кубе и в США.

Позднее я подробно расскажу о том, как ЦРУ проникло в полицейский аппарат. Что касается использования средств и лиц, то, как я узнал, ЦРУ действует другим способом. ЦРУ интересуют анализы и оценки. Когда через два года я стал делать переводы конфиденциальных документов, то их большую часть составляли именно аналитические справки о прессе, о профсоюзном движении, о студентах, церкви, партиях и т. д. Большое внимание уделялось психологическому анализу общественных деятелей и членов их семей. Все эти справки составляли наверняка уругвайцы или лица, много лет живущие в стране. Некоторые истории личной жизни или непосредственное знакомство с людьми оказывались очень показательными.

В 1964 году, незадолго до президентских выборов в США, в редакции «Аксьон» обсуждался вопрос о командировании меня в Соединенные Штаты для изучения методов политической пропаганды и использования средств массовой информации в предвыборной кампании.

У нас было мало времени, а, кроме того, мы боялись, что застрянем с хлопотами о визе. Хорхе позвонил по прямому телефону американскому послу и попросил ускорить оформление визы в консульстве. В отношении выдачи виз этот отдел имеет полную самостоятельность. Хотя моя поездка и не состоялась — на это были другие причины, — но этот прямой телефонный звонок показал своеобразный характер отношений между Хорхе и американцами.

В моей квартире в Поситос — в действительности эта квартира принадлежала Микале — Оддьякоффу и Эвиа — состоялось короткое совещание. Присутствовали мы трое и управляющий Трансатлантическим банком Уругвая (ТБУ) депутат Дупетит, который сделал интересное предложение. Оно заключалось в следующем. Каменоломня, которую, как я писал выше, мы хотели пустить в эксплуатацию, переходила в собственность акционерного общества, составленного из нас самих. Финансовое обеспечение общества гарантировал заем в 50 тысяч долларов, который нам предоставлял Трансатлантический банк Уругвая.

Даже включая одежду Микале, мате и термос Чиче и мою зубную щетку, это была слишком щедрая оценка карьера. Он не стоил и 5 тысяч долларов. Конечно, нам выдадут только 20 тысяч, через некоторое время мы объявим себя банкротами и поделим прибыль с банком.