— Ты что-то там совсем затихла.

— Ну знаешь, Тея! Я вообще предпочитаю не шуметь.

Лежу себе, наслаждаюсь ванной. Я уже почти засыпаю.

Сегодня я хотела бы пораньше принять овальтин. У мена такое чувство, что я буду крепко спать.

Примерно тоже она повторила позже, когда Алтея принесла напиток.

— Не волнуйся, детка. У меня такое чувство, что я наконец крепко усну.

— Я надеюсь, — отозвалась Алтея, ей стало немного стыдно.

Она выключила свет, ощупью прошла к двери, на пороге обернулась пожелать спокойной ночи. Мать отвечала совершенно сонным голосом.

Позже события этого вечера рассматривались самым тщательным образом, как под микроскопом. Каждое слово, каждое, самое ничтожное передвижение… Время, когда Николас Карей ушел из дома Харрисонов, время, когда вернулся, время, когда мистер Бурфорд позвонил мисс Коттон из будки на углу Лоутон-стрит, время, когда мисс Коттон выехала из своего дома на Дипкат-лейн, и как долго она ехала до того места, где Хилл-райз примыкает к задворкам сада дома номер два по Бельвью-роуд. Все с точностью до секунды. Не менее скрупулезно анализировались и передвижения миссис Трейл, няньки Ноуксов, проживающих на Хилл-райз, дом двадцать восемь, — все это проверялось и сопоставлялось. Кто что сказал, кто что подслушал, где и когда видели причастных к этому людей — все попало под слепящий ярким светом прожектор расследования. Но все это было потом… А пока Алтея тихонько вышла через заднюю дверь, оставив ее приоткрытой, чтобы позже ее не выдал щелчок замка. Ей и в голову не приходило, что ее ждет в ближайшем будущем. Она тихо шла по саду, объятому живительной, ласковой темнотой. Каждый шаг напоминал ей о прошлом. Так же она ходила на свидания с Ники пять, шесть, семь лет назад. Ноги узнавали каждую плитку на дорожке, и так же одуряюще пах тимьян, который она задевала в темноте. Он рос на том бордюре, что справа, — наверное, ему здесь очень нравилось, он вырастал каждый год и усердно наполнял ночь свежим ароматом.

К павильону вели три ступени. Она поднялась по ним.

В темноте метнулась тень — и Алтея оказалась в объятиях Ники.

Миссис Грэхем не спала. Она и не собиралась спать.

Она была слишком зла, чтобы спокойненько заснуть. Но какая она все же умница! Ничем себя не выдала! В детстве она выступала в частном театре, обожала это, и все говорили, что ей непременно нужно стать актрисой. Она баловала себя мечтами о сцене, но потом предпочла выйти замуж. Действительно у нее великий талант: Алтея не догадалась, что она вся кипит от злости. Когда зазвонил телефон, она еще не успела даже снять халат и быстро проскользнула в спальню и сняла трубку. Если снимать осторожно, обеими руками, то говорящие не заметят, что их подслушивают. Она услышала весь их разговор и быстренько разработала ответный план действий. Она примет ванну, выпьет овальтин, скажет, что совсем засыпает, и попросит Алтею не шуметь. Заснуть она не боялась — как можно заснуть в таком состоянии! Она просто полежит до половины одиннадцатого…

Видимо, она все же задремала, потому что вдруг вздрогнула, когда пробили часы в холле. Первый удар ее разбудил, второго она ждала, прислушиваясь. Она посмотрела на часы, стоящие на тумбочке, — светящиеся стрелки показывали половину одиннадцатого. Она сосчитала до двадцати, встала и ощупью пробралась к двери. На площадке всегда горел свет. Она не могла спать при свете, но ей было приятно знать, что он горит за дверью. Постояла, прислушиваясь, и поняла, что в доме никого. Тея уже ушла на свидание с Николасом Кареем. Вышла, оставив дом незапертым! Оставив больную мать одну! Винифред Грэхем охватила жалость к себе. Мало ли что может случиться со слабой женщиной в пустом доме с незапертой дверью! А Тее все равно! Она только и думает, как бы улизнуть на свидание с любовником, словно девчонка, которую не научили, как надо себя вести! Это не просто бессердечие и черствость, это крайняя невоспитанность!

Она вернулась в комнату, включила свет и оделась. Чулки, уличные туфли — в саду всегда по ночам сыро. Теплые бриджи поверх тонких ночных штанишек, пушистая кофта, юбка, застегнутый доверху кардиган и длинное черное пальто. Она повязала голову шифоновым платком, а шею обмотала пушистым шерстяным шарфом. Потом, не включая свет, вошла в ванную и, отодвинув занавеску, выглянула в окно. Если в павильоне горит свет, отсюда его будет видно. Глаза обшарили сад, но света нигде не было. Она вслушивалась изо всех сил, но не услышала ни звука. Сад ; был тих и темен под покровом беззвездного неба. Она спустилась по лестнице, прошла по дому, нигде не включая света. Задняя дверь оказалась вообще приоткрытой. Миссис Грэхем снова охватила злость, она почувствовала себя совсем несчастной. Как это грешно со стороны Теи — грешно, грешно, грешно!

Глаза привыкли к темноте, и выйдя из дома, она уже все более или менее различала. Она прошла между кустами остролиста, прикрывавшими мусорные бачки, и так же, как Алтея, пошла по дорожке, а потом по крутому склону к беседке. Только уже стоя на ступеньках, она расслышала журчанье голосов. Именно журчанье, слов было не разобрать. Скорее всего… эти слова говорились на ухо или с губ на губы! От ярости у нее перехватило дыхание. Пришлось перевести дух, задержавшись на ступеньках.

Дверь была не заперта. Шаркающие шаги и тяжелое дыхание ворвались в мир грез, где сейчас пребывали Алтея и Николас, — они отшатнулись друг от друга.

— Мама!

— Миссис Грэхем!

Винифред Грэхем дала выход накопившейся злости, она даже перестала задыхаться, ее голос звенел и дрожал:

— Как вы посмели, Николас Карей, как вы посмели!

— Мама, пожалуйста… ты доведешь себя до приступа!

— Тебе-то что! Тебе нет дела до того, что ты убиваешь свою мать! Ты думаешь только о себе!

— Извините, миссис Грэхем, — Николас говорил спокойно и любезно, — но вы бы не впустили меня в дом, а мне нужно было поговорить с Алтеей. Сейчас я уйду, но завтра утром вернусь, чтобы с вами поговорить.

Миссис Грэхем с рыданиями вцепилась в Алтею.

— Нет, нет, не приходите, я не хочу вас видеть! Тея, прогони его! Я этого не вынесу, он меня убьет! Прогони его!

Алтее пришлось поддержать ее за плечи.

— Он уже уходит. Ники, так будет лучше… Сейчас нет смысла с ней говорить, только помоги мне довести ее до дома.

Но едва Николас сделал шаг, миссис Грэхем закричала:

— Нет! Нет! Не смейте ко мне прикасаться! Не смейте!

Алтея еле дыша сказала:

— Тебе лучше уйти. Я справлюсь. Мама, ты доведешь себя до серьезной болезни. Раз не хочешь, чтобы Николас помогал, обопрись на меня, пойдем домой. Ты же не хочешь оставаться здесь? Пойдем, я уложу тебя в постель.

Николас стоял на месте. Не хочет, чтобы он помогал, — не надо. Разговаривать с ней бессмысленно. Так было раньше, так будет и впредь… Единственным аргументом может стать только свершившийся факт. Как только Алтея станет его женой, ей придется сдаться. А они поженятся завтра же. Холодная ярость поднялась в его душе, когда он представил, что все может сорваться… опять! Миссис Грэхем постарается хорошенько себя накрутить, поскольку ее болезнь — это единственный способ разлучить их. Ну что ж, если она так неистово сражается, то он ответит тем же. Он больше не намерен терпеть ее фокусы ни секунды. Не намерен и не будет, даже если, как он сказал тогда в комнате Софи, ему придется вырвать Алтею силой! И все смести на своем пути! В этот момент он готов был на любой шаг. Он мог подхватить ее на руки и унести на край земли. Она принадлежит ему, а он — ей, и ничто больше не сможет их разлучить!