Лили закивала. Она в отличие от сестер была пухленькая, с белым круглым лицом, бесцветными глазами и курносым носиком.

— Так и сказала! Но слышали только я и миссис Риг, потому что перед ней в очереди стоял мистер Джексон, а он глух, как пень. А что у меня ушки на макушке, они не догадывались, потому что она вообще меня не видела, и потому что говорила шепотом, и была уверена, что никто ее не слышит. Но вы же меня знаете! И еще она сказала, что миссис Грэхем закричала: «Николас Карей, как вы смеете!» Тут миссис Риг даже застонала и прошипела: «Не может быть!» А миссис Трейл ей: «О да, она так ему и сказала, бедняжка, и это не идет у меня из головы. Я жуть как перепугалась, а тут зашумел автобус, и я помчалась, как угорелая, еле успела. Но у меня все не идет из головы, как бедняжка кричала, а я стояла с другой стороны забора! А когда в газете прочла, что с ней случилось, не нахожу себе места: ведь если бы я прокричала что-нибудь, это могло бы ее спасти». А миссис Риг ей в ответ, эдак через плечо: «Скорее всего, он бы вас тоже убил, миссис Трейл».

Но тут мистер Джексон расплатился и отошел, и продавщица обратилась к миссис Риг, та велела ей взвесить копчушку, и миссис Трейл больше ничего не говорила. Она подождала ее на улице, и они пошли вместе, но, по-моему, миссис Трейл больше нечего было рассказывать.

На этом ее монолог закончился. Она не знала, что еще говорить. Сестры вечно твердят, что она что-то сделала не то, но сейчас она ждала заслуженной похвалы. Она посмотрела на Нетти — Нетти покачала головой. Она посмотрела на Мейбел — Мейбел жестко сказала:

— Ты должна была за ними пойти!

На миг оторвавшись от вязанья — жилеточки для маленькой Тины, дочки Дороги Силвер, — мисс Силвер сказала:

— Дорогая, я думаю, вам необходимо поесть.

Ее мысли только что были заняты жилеткой и хорошенькой белокурой девочкой, которая будет ее носить. Розовый цвет бывает иногда резковат, но этот — удивительно приятный. Когда мисс Силвер подняла глаза на Алтею, сидевшую к ней боком, та держала на коленях книгу, но давно уже не переворачивала страницу. Лицо бледное, под глазами круги, как будто она в эту ночь вообще не сомкнула глаз. В ответ на замечание мисс Силвер она сказала тихо и безразлично:

— Со мной все нормально, благодарю вас.

Спицы начали снова бодро позвякивать.

— Человек иногда очень долго просто не замечает своего голода. Мозг так занят другим, что еда кажется безвкусной, нет аппетита. Они не замечают потери сил. Но в тот момент, когда от человека вдруг потом потребуются решительные действия, он растеряется. Его мозг будет пассивен и не сможет подсказать нужный выход. Пообещайте, что вы выпьете чаю и съедите хотя бы яичко.

На лице Алтеи появилось подобие улыбки.

— Вы очень, очень добры, но не надо обо мне беспокоиться, я сильная.

Мисс Силвер произнесла то, что Фрэнк называл Нравоучением.

— Сила нам дается, для того, чтобы мы могли сделать все, что надо. Ее необходимо беречь. Нам все удастся сделать лучше, если мы не будем пренебрегать поддержкой в виде сна и пищи. Вы сегодня целый день ничего не ели..

Если я заварю хороший чай, вы согласитесь доставить мне удовольствие и выпить его и съесть — скажем, взбитое яйцо?

— О нет, я не люблю сырые яйца.

Мисс Силвер просияла.

— Тогда я его сварю и намажу маслом тонкий кусочек хлеба. Уверяю вас, подкрепившись, вы почувствуете себя гораздо лучше.

У Теи больше не было сил сопротивляться. Мисс Силвер без суеты приготовила чай, яйцо всмятку и хлеб с маслом. Откусив первый кусок, Алтея вдруг почувствовала страшный голод. Она съела яйцо и бутерброд, доела холодный молочный пудинг, посыпанный коричневым сахаром, и выпила чай, а пока она ела, мисс Силвер говорила что-то успокаивающее, но не скучное. Кажется, ее заинтересовал Гроув-Хилл.

— Я полагаю, он не так давно стал пригородом?

— В общем-то да.

— А эти дома — они старые?

— Кажется, их начали строить в тысяча восемьсот девяностом. Наш дом — один из самых старых.

— До тысяча восемьсот девяностого?

— Нет, я не это имела в виду. Но это, кажется, первый дом, что здесь построен. Гроув-Хилл-хаус, где живут Харрисоны, вот это настоящий старинный деревенский дом.

Его построили около тысяча семьсот пятидесятого года. Наш павильон стоял среди поля. Должно быть, отсюда открывался красивый вид, пока все не застроили. Наш дом был разрушен и частично сожжен во время «бунтов Гордона»[1]. Дом принадлежал мистеру Уоррену, католику, а бунтовщики крушили и жгли дома католиков. Мистер Уоррен был богатый пивовар. У него была прекрасная коллекция картин, много ценных вещей и мебели. Его предупреждали, что тут оставаться опасно, но он не уехал. Он пытался спасти из пожара, что мог, но думаю, все сгорело, а на него свалилась часть обрушившейся стены и придавила его. Прапрадед Ники купил имение у внучки мистера Уоррена.

Мисс Силвер слушала с неослабным вниманием.

— Драматическая история! Разъяренная толпа — это очень страшно. В Англии об этом сейчас почти не помнят. Чарльз Диккенс необыкновенно живо описал эти мятежи под предводительством Гордона в романе «Барнаби Рудж». Бунтовщики напали на Английский банк, сожгли тюрьму в Ньюдейте, разрушали и грабили, и самое поразительное — их же никто не посмел остановить.

Говоря это, мисс Силвер с удовольствием смотрела, как Алтея наконец ест, и с явным аппетитом. Закончив Нравоучение на тему религиозной нетерпимости, мисс Силвер сказала:

— Это очень интересно. Умоляю вас, продолжайте.

— Собственно, я мало что могу рассказать, — сказала Алтея. — Мой отец любил изучать историю этих мест. На чердаке лежат его книги, одна из них про Гроув-Хилл. По-моему, Хай-стрит, магазины и вокзал построены во второй половине девятнадцатого века. Дома строились все выше по склону холма. Прапрадед Ники начал продавать земли имения Гроув-Хилл. Его отец продал все, что осталось, кроме Гроув-Хилл-хауса с его садом. Обычно Ники проводил здесь каникулы у своей тети, мисс Лестер. Когда он уехал на Восток, она продала дом Харрисонам, их родственникам, и переехала к сестре в Девоншир. Вот почему Ники сюда и приехал. На чердаке осталось много его вещей, и нужно было их разобрать. Кузен мисс Лестер — Джек Харрисон, а не Элла.

Она говорила тихо и монотонно, как будто читала лекцию, читанную так много раз, что она потеряла смысл.

Она доела бутерброд и вроде как машинально принялась за холодный рисовый пудинг. Мисс Силвер, облегченно вздохнув, смотрела на ее порозовевшее лицо и продолжала говорить на всякие безобидные темы: как плохо, что города «захватывают» близлежащие деревни, как ей жаль, что и Лондон не щадит природы, что он самый, в этом смысле, хищный город…

В это время две мисс Пим вышли с Уоррен-Крисчента на Бельвью-роуд и остановились в тридцати метрах от склона, глядя на «Лодж». Что-то быстренько обсудив, они собрались перейти через дорогу, но тут подъехал зеленый автобус, остановился на углу Бельвью-роуд и Хилл-райз, и из него вышел Фрэнк Эбботт. Для Лили наступил второй момент торжества: она знала, кто он, а Мейбел — нет.

Сияя гордой улыбкой, она доложила сестре, что это инспектор из Скотленд-Ярда.

Мейбел Пим была страшно раздосадована. Лили редко могла сообщить ей то, чего она не знала, а сегодня это случилось уже во второй раз, и Мейбел почувствовала, что пора поставить ее на место. Вибрирующим от негодования басом она сказала:

— Прекрати нести всякую чушь, где ты видела таких лощеных полицейских!

— Нигде, но тем не менее он инспектор полиции! Миссис Джастис мне все про него рассказала. Его бабушка — леди Эвелин Эбботт. Ей досталось громадное состояние, и она все его завещала пятнадцатилетней внучке. А его фамилия тоже Эбботт. Фрэнк Эбботт.