— Ну ладно… Вот вам еще два билета на память. До свидания. — И пошел прочь. Но вдруг остановился и, усмехнувшись, проговорил, имея, наверное, в виду эти два добытых все-таки билета в кино: — Я ведь, если чего захочу, обязательно того достигну.

— Борис! Борька… — крикнула Шура, но он больше не оглянулся.

Девушка нагнула голову и тихонько пошла в том же направлении, что и Борис.

— Я провожу… Шура, — сказал Алексей, пугаясь своей смелости.

— Конечно. Нам же по пути, — рассеянно ответила она.

Они шли и молчали, потому что Алексей не знал, о чем можно говорить. Он никогда не провожал еще девушек, никогда не оставался с ними вот так, наедине. А что-то говорить надо было, это Алексей чувствовал. И он сказал:

— Нехорошо получилось с Борькой-то…

— Ну и ладно. А тебе-то что? — сердито проговорила, почти прокричала, Шура и пошла быстрее. Алексей думал, что она хочет как можно скорее избавиться от него и, может быть, догнать Борьку, и отстал. Но девушка опять крикнула: — Еще чего?! Одной мне по пустой улице идти? Одной, да?!

И, когда он подошел, она взяла вдруг его под руку. Взяла, крепко прижалась к холодному пальто…

И больше Алексей ничего не помнил. Он шел как в полусне, шел, ощущая только, что она идет рядом, держась за него.

Очнулся он возле ее дома. Они стояли у калитки, под высоким мерзлым тополем, сквозь толстые ветви которого проглядывали тусклые звезды. Оказывается, у него гулко стучало сердце, ему было жарко, точно он бежал всю дорогу, догоняя эту девушку, и вот догнал…

— Ну… — сказала Шура и поглядела ему в глаза. — До свидания, Алеша.

И улыбнулась чему-то.

— До свидания. Чудная ты…

Не соображая, что делает, он расстегнул пальто.

— Простыть хочешь, да? — строго сказала она, сняла варежки, сунула их в карман и принялась застегивать ему пальто. Застегнула, подула на замерзшие руки и вдруг взяла ладонями его лицо.

— А теперь скажи — зачем ты за мной подглядываешь?! Когда я к Борьке Чехлу хожу… Ну, зачем?

И опять, как тогда, за городом, он увидел близко ее глаза. Они, эти глаза, опять рассматривали его.

— Шура, Шура…

Пальцы ее были холодными, он взял их в ладони, чтобы отогреть. Но девушка быстро отняла руки и с хохотом убежала за калитку. Возле крыльца она обернулась, помахала рукой и ушла в дом…

Алексей брел домой. Он снова расстегнулся, не обращая внимания на мороз. Шел и думал, что обязательно надо купить велосипед.

… Наступила весна, велосипед Алексей купил на рынке. Велосипед был хороший, почти новый, лучше Борькиного.

— Классная машина, — с завистью сказал Борис, когда Алексей привел велосипед домой. — Да ты ведь ездить не умеешь.

— Научусь…

В первый же выходной, почти затемно, чтобы никто не увидел, он ушел с велосипедом за город. К обеду уже кое-как ездил, хотя переднее колесо так и норовило подвернуться.

Домой Алексей вернулся поздно, усталый и пыльный, как черт, но счастливый.

Вскоре он стал ездить совсем хорошо. Только Шуру почти не видел, если не считать случайных встреч на улице. Девушка сдавала экзамены, вечно торопилась то в школу, то из школы, то бежала в дом к Борису с тетрадками в руках, здоровалась на ходу. Вообще, она вела себя так, будто ничего не случилось, будто не было той встречи зимним морозным вечерам возле кинотеатра ибудто не стояли они потом возле калитки ее дома, под тополем, сквозь ветки которого проглядывали звезды.

А может, действительно не было, может, все это он, Алексей, выдумал, все ему почудилось, приснилось когда-то, думал он. Думал всерьез, мучительно пытался решить для себя какую-то проблему. Но что за проблема — не могпредставить себе ясно и четко. Иногда ему казалось, чтоон вообще живет в каком-то полусне.

Как-то Шура, спеша к дому Бориса, торопливо бросилаАлексею:

— Ох, эта проклятая тригонометрия! И в кого я уродилась такая тупица!

И Алексей несколько дней ходил светлый и задумчивый. Оказывается, все было: и промерзлый кинотеатр, и тополь у калитки, и звезды меж его голыхветвей. И Шура все помнила.

Однажды, придя с работы, Алексей, как всегда, умылся, переоделся и сел ужинать. Мать, собирая на стол, сказала:

— Шурка тут Ильина прибегала.

— К нам? — удивился он.

— Скажите, говорит, Лешке — сдала я… эту, как ее? Вот, скажите, забыла ведь! Мудреное слово такое. На тройку, говорит, а сдала…

— Геометрию?

— Ее, ага. С каким-то применением еще.

Алексей улыбнулся и начал есть.

— Суматошная такая, сама не своя отрадости, видно. На одном месте не стоит, точно припекает ее… Потом и вовсе сорвалась. Пойду, говорит, за город, до ночи буду песни петь…

Поужинав, Алексей стал глядеть в окно. Убирая со стола, мать спросила:

— Чего это она прибегала-то? Никогда не заходила, а тут зашла…

— Я-то почем знаю, — не оборачиваясь, проговорил Алексей, чувствуя, что краснеет.

Солнце было еще высоко, недавно прошел легкий дождик, обмытые листья у деревьев яростно отражали солнечные лучи. Алексей видел тополь, растущий у калитки Ильиных. Он был выше других деревьев, и казалось, вместо листьев висят на нем миллионы медных пластинок.

Мать вышла из дома, принялась копаться на огороде. Алексей быстренько вывел на улицу велосипед и покатил за город.

Он долго ездил по проселочным дорогам, огибая березовые перелески, однако никаких песен не слышал. Но когда солнце почти село, из-за деревьев донесся женский смех. Алексей узнал его и покатил на голос.

Девушка собирала желтые саранки. Цветы густо покрывали большую поляну, манящими россыпями уходили в глубь березовой рощицы. Шура, в белом платье с желтыми цветами, тоже похожими на саранки, мелькала между деревьями. Увидев Алексея, она выбежала из рощицы с огромной охапкой цветов и протянула ему замаранную травяным соком ладонь.

— Леша, здравствуй! Сдала я… понимаешь, сдала! Я сегодня счастливая!!! Какой же ты молодец, что…

Откуда-то сбоку появился Борис, тоже с цветами. Он, не здороваясь с Алексеем, протянул цветы Шуре, вынул носовой платок и тщательно вытер руки. Но и теперь не поздоровался.

— Да, свалили, братец, самый трудный экзамен, — сказал он и стал закуривать.

Когда появился Борис, Шура умолкла, улыбка ее виновато потухла. Она положила на землю цветы, сняла с головы легкий платочек, встряхнула его и накинула на голову, повязав узлом под подбородком, по-бабьи.

— Спасибо Борьке, — сказала девушка. — Без него я бы ни в жизнь не сдала.

— Ну, пустяк… Не стоит благодарности.

В голосе Бориса просквозила не то грусть, не то горьковатая ирония. Было ясно, что он недоволен появлением Алексея.

— И ты, значит, катаешься? — спросил он и щелкнул зажигалкой.

— Катаюсь… Случайно увидел вас и подъехал.

— Молодец. Как сказала Шурка.

Теперь ирония в голосе Бориса прозвучала откровенно.

Все чувствовали себя неловко, скованно. Борис крутил меж пальцев зажигалку. Это была та самая зажигалка, которую он купил когда-то за ведро картошки.

— Постой… Ты же говорил, что потерял ее, — сказал Алексей.

— Что я потерял? — почти враждебно откликнулся Борис. — А-а… нашел потом. Она под комод закатилась. Стали белить комнату, нашлась…

Алексей знал теперь наверняка, что Борис врет, что он никогда не терял зажигалку. И Борис догадался, о чем думает Алексей, чуть смутился. Впрочем, он тотчас оправился, сказал:

— Твой подарок могу вернуть. Зачем мне две зажигалки?

— Не надо. Пусть останется тебе на память.

Алексей сказал это со смыслом, намекая на злополучные билеты в кино, и Борис уловил этот смысл, быстро вскинул на Алексея глаза и тотчас опустил их.

— Спасибо. Память у меня крепкая, не забуду.

Он поднял из травы свой велосипед, прислонил к береае и, не обращая внимания на Алексея, будто его не было тут, принялся подкачивать колесо. А Шура стояла боком и смотрела, как садится солнце.

Алексей чувствовал, еще немножко, еще секунда, и он, не сдерживаясь, ударит Бориса. Ударит за что-то изо всей силы и потом начнет его избивать со слепой яростью. Чтобы этого не случилось, он схватил свой велосипед, быстро вскочил в седло и так нажал на педали, что железо затрещало, кажется.