– Здрасте. – Девушка застыла у стола в неудобной позе – уже не стояла, но еще не села. – Очень рада и все такое. Всем, в общем, привет.
– Привет, Дженни, – улыбнулась психолог. – Мы все очень рады. Да?
Девушки отозвались нестройным хором, общий смысл которого сводился к тому, что, мол, они тоже безумно счастливы и ждут не дождутся, когда же Дженни вольется в их дружную семью.
Дженни хмуро кивнула, уселась за стол. Больше всего ей хотелось сейчас забиться под одеяло и пролежать там лет тридцать, не меньше. А когда выберется, все проблемы будут уже решены и забыты.
Что именно давали на ужин, она не запомнила – какая-то рыба с гарниром. Уж больно откровенно ее рассматривали обитатели «временного приюта для подростков с трудностями общения» – так, что кусок в горло не лез. Дженни быстренько смела все с тарелки, залпом выпила морс и намылилась смотаться наверх, но из-за стола почему-то никто не торопился. Анни выразительно поглядела на нее, и Дженни решила еще посидеть.
«Черт с ним, буду жить по законам стаи, – решила она. – Выучу норвежский, буду лосося ловить. И готовить. На ужин».
От такой перспективы ей взгрустнулось. Соседки тоже не ликовали – кто-то задумчиво разглядывал потолок, кто-то царапал вилкой тарелку, кто-то ковырял останки еды.
Как Дженни досидела до конца этого невыносимого вечера, она и сама не знала. На автопилоте добралась до кровати и рухнула, зарылась в одеяло с головой. А когда пришли соседки, она уже спала глубоким сном без сновидений, не обращая внимания на их шепот за полночь.
Проснулась она от чувства, что на нее смотрят. Чему Дженни и научилась за время своих мытарств, так это тому, что не стоит делать резких движений в незнакомых местах. Сначала надо изучить обстановку, понять, что происходит, а уже потом метать молнии и ломать кости.
Она медленно приподняла веки – чуть-чуть, лишь бы впустить толику дневного света в зрачки. Темный силуэт в ногах, напротив окна – тонкая и хрупкая девушка с длинными волосами. Кажется, это Мириам, восточного вида девочка, ее соседка, поняла Дженни. А рядом с головой Дженни, в изголовье, сопела другая соседка – Лаура. Толстушка с короткими светлыми волосами.
Лаура склонилась ниже, обдав ее приторным цветочным запахом. Рука ее потянулась к голове Дженни…
– Ай!
Лаура сползла на пол, поскуливая от боли. Дженни села, крепко сжимая ее запястье.
– Отпусти, больно…
Дженни не ослабляла захват, холодно рассматривая Лауру. Пальцы ее были тверды, как сталь.
– Ты ей руку сломаешь! – воскликнула Мириам.
Рука у Лауры была мягкая, как пудинг. Дженни разжала пальцы и с отвращением вытерла их об одеяло:
– Смени духи. Если бы твое сопение меня не разбудило, я бы задохнулась от запаха. Вам чего?
– С ума сошла? – В больших голубых глазах Лауры дрожали слезы. – Больно же!
– Вы зачем ко мне полезли? Решили показать, как новеньких встречают?
– Мы… не такие! – Мириам подняла Лауру. – Ты очень злая!
Девушки исчезли за дверью – всхлипывания быстро перемещались за стеной в сторону туалета.
Дженни подошла к окну:
– Хотела бы я быть злой. Злой – значит сильный. Было бы куда проще жить.
За окном сыпался легчайший снежок, и тонкий морозный узор расцвел на стеклах, будто за ночь тролли изукрасили алмазными резцами их каждый прозрачный сантиметр.
– Я тоже так раньше думала…
Дженни обернулась – в дверях стояла Йоханна:
– Я тут…
– …подслушала, – ехидно закончила Далфин. – Проходи, чего уж там.
Йоханна не пошевелилась.
– Ну, стой в дверях, раз нравится. – Дженни отвернулась. Она стояла на полу голыми ногами, в одной пижаме, и сквозняк облизывал холодным языком ее ступни. Но ей нравилось так стоять – спиной к врагу, дразнить его, чувствовать острыми лопатками, позвоночным хребтом ее злость, раздражение, желание напасть. Дженни хотелось этого. Да, она хотела хорошей драки.
– Думаешь, ты уникальная? Думаешь, у одной тебя жизнь переломана? Тут все такие.
– Ну и что, – фыркнула Дженни.
Пол заскрипел, Йоханна подошла ближе. Еще ближе. Встала за спиной. Дженни напряглась, ожидая нападения.
– Лаура добрая. Думаю, она просто хотела тебя поближе разглядеть или по волосам погладить. Она немного с приветом.
– Еще лучше!
– Тяжело быть злой. – Йоханна стояла так близко, что Дженни чувствовала ее дыхание. – Ты скоро поймешь. Без друзей, без людей очень плохо.
– Тяжело быть беззащитной. – Дженни повернулась – так резко, что Йоханна едва успела отпрянуть. – Запомни – мне никто не нужен. Вы сами по себе. Я сама по себе. Я не хочу дружить, но и воевать не хочу. Не лезьте ко мне, и всем будет хорошо.
– Иначе что? – Йоханна говорила спокойно.
– А иначе от этого приюта не останется и уголька, – пообещала Дженни, и Йоханна не нашлась, что ответить, промолчала. Эта бешеная англичанка не блефовала – ей действительно было на все наплевать, и она была полностью уверена в том, что говорит.
Йоханна вышла. Ей надо было все хорошенько обдумать. Как правило, для этой цели идеально подходило несколько мест. Йоханну бы вполне устроила уединенная тенистая заводь у тихой реки, укромный горный луг, где бродят коренастые лохматые лошадки, разбитая мельница у шумливого ручья или забытый сеттер высоко в горах – любое из этих прекрасных мест. Но за окном ветер гнал вихрями веселую поземку, и солнце искрилось на мягком снегу. Поэтому Йоханна пошла в туалет.
Девушка толкнула дверь и услышала всхлипывания и торопливый шепот. Лаура сидела на унитазе. Мириам ругалась сквозь зубы. Йоханна обстоятельно высморкалась, умылась, вытерла лицо и руки бумажным полотенцем. Подошла, без лишних церемоний осмотрела руку Лауры – на белой тонкой коже наливались синевой четкие следы пальцев и заключила:
– Сама виновата.
Лаура всхлипнула.
– Тихо! – цыкнула Йоханна. – Хочешь, чтобы Анни прибежала?
– Она добрая. А вы злые!
– Ты почему ее не остановила? – набросилась Йоханна на Мириам. – Знаешь же, что Лаура как сорока – на все новое реагирует. Я на тебя надеялась, думала, хоть кто-то у вас в комнате нормальный!
– Я не успела, Ханни. Думала, обойдется – Лаура посмотрит и отойдет. Я же не думала, что эта англичанка проснется…
– А она проснулась. Хорош реветь, – сказала Йоханна. – Я бы на ее месте тебе руку сломала.
Лаура наморщила нос и потянулась за сигаретой.
– Вот вкатит тебе добрая Анни, когда с куревом поймает, – посулила Йоханна и вышла в коридор.
Она не спеша спустилась по лестнице.
«Дженни создает себе убийственную репутацию, – подумала Йоханна. – Может, это и к лучшему – от нее подальше будут держаться. Откуда она взялась?»
Девушка убедилась, что на первом этаже никого нет, быстро пересекла гостиную и остановилась напротив двери, с которой улыбался розовый слоненок. Кабинет Анни Бергсен.
Отвлеченно Йоханна понимала, что Анни Бергсен неплохой человек. Наверное, она отличная дочь, любит своих родителей. У нее есть молодой человек, она добра, отзывчива и вообще кормит белок и птиц зимой. Старается всячески разрядить обстановку и хочет, чтобы обитатели приюта чувствовали себя спокойней и уверенней, чтобы приют хоть чем-то походил… и прочие благоглупости. Но никто из приютских девушек ни в грош не ставил ее усилия.
Йоханна раскрыла перочинный нож и приступила к противоправным действиям по взлому кабинета штатного психолога временного приюта для подростков с трудностями в общении «Озеро троллей». Замок сдался через минуту.
– Дрянь китайская, – заключила Йоханна. Она закрыла за собой дверь поворотом ключа – не хватало случайного сквозняка, который мог ее выдать. Все было как всегда – стол, офисные шкафчики, мебель в стиле «да здравствует Икея», компьютер, принтер-сканер, телефон, небольшой сейф. Два стула – для Анни и посетителя. Йоханна не раз на нем сиживала.
На подоконнике тропическое растение с глянцевитыми мясистыми листьями. Солнце пробивается сквозь неплотно прикрытые цветные шторы. Там, за окном, солнце играет на снегу, и сторож Харальд – их дворник, плотник, столяр и мастер на все руки, на маленьком, почти игрушечном тракторе убирает снег. А над озером – синей проталиной в снежном покрове – встают горы. Йоханна бросила всего лишь один взгляд на их крутые черные ребра, на мощные хребты, прорезанные узкими лезвиями заснеженных ущелий, на короны синевато-розового льда, увенчивающие их головы, и тут же отвернулась. Самое невыносимое здесь – эта холодная нечеловеческая красота. Как же она скучает по большим городам! По их шуму, толчее, грязи и человеческому муравейнику. Там всем на всех наплевать, там она свободна. А здесь она словно микроб на лабораторном стекле, брошена на пространную ладонь долины, и кто-то невыносимо чужой и далекий разглядывает ее.
