Бьорн двигался к ним, медленно, но верно – ее звериная рать не в силах была его остановить, лишь замедлила ненадолго. Если бы она была где-нибудь в африканской саванне и на ее призыв откликнулись слоны, львы и носороги, тогда был бы шанс! Но она в норвежских горах, и вся ее армия – это орел и горстка грызунов. Она нагнулась, набрала снега и стала не лепить, а варитьснежок, теплом своих ладоней склеивать хрусткие зерна наста и сухой крупитчатый снег. Ею двигала интуиция, порожденная отчаянием. Так лиса, съев отравленную приманку охотника, бежит болотистым лугом или рыщет в тенистых оврагах в поисках противоядия. Не знание, а инстинкт, воля к жизни ведет ее тогда. Так раненый олень забивается в чащу, оставляет клочья шерсти на сучьях и пятна крови на лесной подстилке, сводит с ума гончих, а сам исчезает на тайных тропах, чтобы неведомо где найти свое спасение. Так же Дженни отдавала жесткому горному снегу свое дыхание, роднясь с этими горами, и все катала и катала снежок по розовой ладони – как жемчужину, как драгоценность, как свою последнюю надежду. Просто потому что ничего другого ей не оставалось, потому что рядом лежал Арвет, потому что она устала бегать и еще потому, что внутри нее звучал чей-то тихий шепот, подсказывающий, что делать. А раз она решила драться, то больше не может быть просто человеком.

Конечно, схватка кончилась быстро и предсказуемо – по силам ли живому справиться с неживым? Вскрикнул орел, когда Бьорн сбил его на землю, запищали и бросились врассыпную мыши – был предел их отваге, и они давно его перешли. Дженни не могла просить, чтобы они пожертвовали жизнью за нее.

– Бессмысленно, – сказал Бьорн, глядя, как орел прыгает по камням, отступая от него. Птица щелкала клювом, желтые глаза пылали от злости и боли. – Твоя армия беспомощна и жалка, как ты сама.

– Не тронь его. Он бился честно, в отличие от тебя! – В руке Дженни был снежок, синеватый и искрящийся.

Демония утомила погоня, его давно тяготило столь долгое пребывание вне родного роя, и потому быстро наскучил бестолковый разговор с добычей. Он прыгнул так быстро, что снег взрывался за ним, выбросил руки, примериваясь к тонкому белоснежному горлу… И промахнулся. Каким-то образом Дженни уклонилась. Сдвинулась чуть правее, так что пальцы Бьорна стиснули воздух.

– Дед ножи метал быстрее, – сообщила девушка, и снежок ударил юношу в скулу, взорвался облаком ледяных брызг. Его отшвырнуло обратно, словно это была граната, а не простой комок снега.

Бьорн лежал, не шевелясь, почти минуту, затем сел. Щека его была рассечена, и в разорванных тканях, среди густой темной крови мелькнуло белое… зубы или кость?

Юноша встал.

Она ждала его, но не знала, что будет делать. Спасибо Марко – когда-то, в беззаботные дни в городке Бигбери, он преподал ей урок, значение которого она поняла только сейчас. Да, в этом существе не было жизни, но оно обитало в живом теле – а значит, Дженни могла предугадывать его движения, ловить намерения,угадывать, как и куда он двинется, куда будет направлен удар или бросок – она почти видела предстоящие несколько секунд, прочитывала их по еле уловимым напряжениям в теле.

«Лучшая защита – позволить мировым токам течь сквозь тебя, – сказал кто-то мудрый и властный, чей шепот давно уже ощущала Дженни в своем сознании – как бормотание весеннего ручья, скрытого под влажным бессильным уже весенним снегом. – Двигайся вместе с миром».

Она увидела, как демоний расправил шипастые лапы, вытянул когти – алые, цвета запекшейся крови из сердца Бьорна, из средоточия его существа, и будто истончился, рассеялся облаком, вышелиз его тела.

Бьорн рухнул на снег марионеткой, у которой портновскими ножницами отхватили все ниточки. Черный косматый паук встал на задних лапах над ним, посверкивая тупыми и жестокими глазками. Как он выглядел для обычного человека, как гнилостный пар, тень, галлюцинация? Дженни удерживала состояние ясного взора,стягивала, скручивала все свои силы в водоворот. Редкие полосы облаков закручивались над ледником Сморстабббрин, холодный воздух струился в воронку у одного из его языков, где у земли, над хрупкой фигуркой девушки рождалась погодная аномалия.

Что-то грядет, но что именно, не знал никто. Дженни была так сосредоточена, что не замечала, как толща ледового языка за ее спиной светлела все больше, переходя от густой синевы через ликующую лазурь к небесной голубизне. От ее ног вперед постепенно вытягивалась легкая тень – вторая тень, не пересекающаяся с той, что была создана солнечным светом. Казалось, будто лед отдает свет, который накапливал тысячелетия, раскрывает прозрачные кристаллы, составляющие его плоть, откупоривает замкнутые на века поры, и свет, слитный свет миллионов дней, затопляет все вокруг.

А потом паук прыгнул. Но Дженни не успела ударить, потому что позади рухнула плотина льда, и почти ощутимая волна прозрачного, холодного света накрыла ее, выжгла сетчатку поцелуем небесного огня. Следом пришла прохладная тьма, она подхватила Дженни и понесла ее, как подземная река, в море тишины.

Глава 27

Ее разбудило пение. Кто-то пел, как поют самому себе – скромно, под нос, проглатывая слова, но сохраняя мелодию. Тонкие голоса тихо позванивали, как льдинки в бокале, и песня текла вперед, как негромкая река, под ледяными сводами, полными пойманного света. Она плыла по этой подземной реке, над ней медленно качался потолок – сверкающий, источающий все тот же хрустальный звонкий свет.

Этот свет… он будто затекал в ее тело и оставался там, он бродил по телу волнами легкой дрожи, он копился сотнями иголок в пальцах, и девушке казалось, что потребуй она, и клинок этого ледяного света вырастет в ладони продолжением руки.

Она плыла, но плеска воды не было, лишь ее раскачивало, как в лодке, и девушка догадалась, что ее несут. Ей хотелось плыть так долго, очень долго, дремать и видеть блистающие и холодные сны. Но они остановились, Дженни села.

Носилки чудные, из сухого дерева и шерстяной ткани. Носильщиков девушка не разглядела – юркие тени исчезли, едва она поднялась. Ростом они были с домового-ниссе, а то и меньше, и девушка удивилась – как у них сил хватило ее донести… сюда.

А где, собственно, она?

Носилки лежали наклонно на глыбе цельного куска льда, похожей на замерзшую волну. Рядом на таких же ледяных возвышениях лежали Арвет и Бьорн.

Дженни спустила ноги, осторожно коснулась сапожком пола. Лед насыщенного синего цвета, каким он никогда не бывает. В полу лениво бродили струйки светлого пламени, точно струи воды. У стен его цвет незаметно перетекал в темно-лиловый, а затем обращался в чистую лазурь свода.

«Да тут все изо льда. – Девушка встала, прошлась, обернулась. – Все! Потолок, стены, пол. Где я?»

Ясный взорне оставлял ее, и Дженни отчетливо слышала присутствие Первых.Произошло то, чего она так боялась – их с Бьорном схватка разбудила тех, кто дремал в этих горах. И хозяева вышли взглянуть, кто это расшалился на крыльце их дома.

Да, они были внутри гор, под ледником, они были во владениях троллей. Дженни подошла к Арвету – он дышал ровно и легко, а рана уже закрылась плотной кровавой коркой, под которой тело быстро восстанавливало поврежденные ткани. Дженни видела огненный ток крови, несущей питательные вещества, видела, как суетливо дрожат клетки, разрастаясь и залатывая брешь, оставленную пулей Хампельмана, видела, как рубцуются ткани и срастаются мышцы. Через два дня он будет совсем здоров. Люди так быстро не излечиваются, и Дженни уловила в его крови отзвук той самой песни, которая ее разбудила.

«Его почти вылечили, – Дженни одними кончиками пальцев коснулась его руки в области раны, затем нерешительно провела по щеке. – Он так ничего и не сказал, когда я его… поцеловала».

«Дала ему ясный взор! – одернула себя девушка. – Целуют в губы, а я только дотронулась до его глаз! Практически только подышала на них! К тому же он сказал в ответ – «пойдем», или «быстрее», или «чего ты копаешься». Что-то в этом роде».