Янцзы, пройдя сквозь Чу, вновь на восток стремится,
Нет облаков, вода сомкнулась с небесами,
Закат осенний до Чанша готов разлиться…
Так где ж здесь Сянский дух? Не ведаем мы сами.
2
Над южным озером ночная мгла ясна.
Ах, если бы поток вознес нас к небесам!
На гладь Дунтин легла осенняя луна —
Винца прикупим, поплывем по облакам.
3
Я здесь в одном челне с изгнанником лоянским
И с ханьским Юань Ли: подлунные святые,
Мы вспомнили Чанъань, где знали смех и ласку…
О, где ж они теперь, те небеса былые?!
4
Склонилась к западу осенняя луна,
И гуси поутру уже летят на юг.
А мы поем «Байчжу», компания хмельна,
Не замечаем рос, что хладом пали вдруг.
5
Из Сяо-Сян не возвратятся дети Яо…
Осенние листы легли на воду снова,
Пятно луны посверкивает, как зерцало,
И Царский холм багряной кистью обрисован.

759 г., осень

№ 1. Три опальных чиновника— сам поэт, отставленный от двора, отправленный в ссылку и только что получивший амнистию, его дядя Ли Хуа, в конце 750-х гг. попавший в опалу и снятый с высокой должности «шилана» (категории помощника министра), и Цзя Чжи, литератор и чиновник (в середине 740-х годов занимал высокие должности в столице, а в 759 г. был сослан в Юэчжоу на должность «сыма», помощника начальника округа) — плывут по местам, где когда-то находилось древнеее царство Чу, наполнененое печальными аллюзиями (там советником государя был великий поэт Цюй Юань, позже попавший в опалу и бросившийся в реку Сян). Раздваивающаяся река: два рукава Янцзы; здесь также можно увидеть намек на повторение исторических сюжетов, на эту же мысль играет и упоминание Сянского духа — так именовали либо духа реки Сян, либо двух дочерей Яо, наложниц мифического императора Шуня, которые, по одной версии, после смерти мужа, похороненного на горе Цзюишань в верхнем течении реки Сян, впадающей в озеро Дунтин, бросились в реку, по другой, выплакав все слезы по мужу, умерли, и их похоронили на Царском холме — гористом островке посреди озера Дунтин; в любом варианте тут, как считают китайские комментаторы, проглядывает туманный намек на отставку — через Шуня — самого Ли Бо.

№ 3. На своих сопутников поэт указывает историческими намеками ( Лоянский изгнанник: ханьский чиновник Цзя И, сосланный в Чанша, здесь имеется в виду Цзя Чжи, тоже лоянец; Юань Ли: сюжет из «Хоу Хань шу» об И Лиине по прозвищу Юань Ли, который возвращался из Лояна домой вместе с другом, ощущали себя бессмертным, здесь намек на Ли Хуа).

№ 4. В этом четверостишии стоит обратить внимание на то, что хмельная компания поет распространенную на территории древнего царства У (совр. пров. Цзянсу) старинную песню местных ткачей «Байчжу» (Белое рами); рами— китайская конопля, из которой выделывали полотно.

№ 5. Дети Яо: это те самые две жены Шуня, которые покончили с собой после его смерти. Царский холм: гористый остров на Дунтин, где любили гулять жены Шуня; в следующем стихотворении Ли Бо обыгрывает его название в контексте собственной судьбы.

Захмелев, мы с дядей, шиланом, катаемся по озеру Дунтин

1
В лесу бамбуков пир сегодня наш,
Со мною дядя мой, шилан-«мудрец».
Вместил в себя три чаши твой племяш —
И хмель его расслабил, наконец.
2
Мы песню кормчих лихо распеваем,
Влечет нас лодка по лучу луны.
Пусть чайки тут недвижно отдыхают,
А мы с бокалами взлетим, хмельны.
3
Сровнять бы подчистую Царский холм
И Сян-реке открыть простор Дунтина,
Тогда над озером осенним днем
Упьемся вусмерть мы вином Балина.

Осень 759 г.

№ 1. Пиром в бамбукахпоэт намекает на знаменитых «семерых мудрецов из бамбуковой рощи» — семерых поэтов III–IV вв., любителей пикников на природе, среди которых был поэт Жуань Цзи и его племянник Жуань Сянь. С ними ассоциирует себя Ли Бо, который сам в бытность в Аньлу любил устраивать пирушки с пятью друзьями (их прозвали «шестеро отшельников из бамбуковой рощи у ручья») на горе Цулай к югу от знаменитой горы Тайшань.

№ 3. Небольшая гора Цзюньшань(«Государева», «Царская») высилась посреди озера Дунтин, перегораживающая устье реки Сян, которая питала озеро, что обретает ассоциативный смысл преграды на пути поэта к широким просторам самореализации в мире, образно обозначенном как «озеро Балинского вина» (в Балине — так прежде назывался округ Юэчжоу, совр. г. Юэян в пров. Хунань — производили знаменитое вино).

Песня о большой дамбе

Воды Хань прилепились к Сянъяну,
Здесь, у дамбы, привольно цветку.
Ну, а мне здесь и чудно, и странно —
Тучи с юга приносят тоску.
Не дождаться мне вешних томлений
И ветрами развеянных грез.
Ты, являвшийся мне в сновиденьях,
Зов сквозь небо уже не пошлешь.

734 г.

На берегах реки Хань близ г. Сянъян (совр. г. Сянфань пров. Хубэй) Ли Бо, удалясь от дома в Аньлу, думает о нем ( южные облака— традиционный поэтический образ воспоминаний о родных местах).

В Цзянся провожаю друга

Тучи сизые бросают хлопья снега
К Башне Журавля. Там суждено проститься,
Полетит Журавль до западного неба
На крылах своих нефритовых в столицу.
Что же в путь тебе оставить дальний этот?
Ведь плодов жемчужных Фениксу не дали!
Я бреду за уходящим силуэтом
И роняю в реку Хань слезу печали.

734 г.

В интонациях этого стихотворения явно слышится горечь не столь давнего неудачного визита в столицу, не принявшую его. В Цзянся (в районе совр. г. Ухань, пров. Хубэй) на берегах реки Хань поэт у башни Желтого журавля, откуда, по преданию, вознесся на журавле в небо святой Фэй И и где Ли Бо прощался с поэтом Мэн Хаожанем, расстается с другом, который направляется в столицу, обуреваемый жаждой служения (под западным небом подразумевается столица Чанъань, находящаяся западнее Цзянся), чего пока не удалось осуществить самому Ли Бо. Желтый журавль: сакральная птица, возносящая святых в небо, а жемчужными плодами с яшмового древа на горе Куньлунь, по Чжуан-цзы, питается священный Феникс.