— Знаю, все наладится, но как же меня это достало. — Брюс сжал руки в кулаки. — Не любите меня. Не общайтесь со мной. Но Ник лучший человек на свете, с ним так не надо. Меня это не устраивает. Тот, кто не хочет проводить с Ником каждую секунду, не знает его так, как я.

В словах улавливалась страсть, они сочились живой любовью. Господи, какие эмоции, какие отношения… Он взглянул на отрешенного Рода, сидевшего на стуле, смотревшего куда-то в пустоту. Лэндон впился в него глазами.

— Все путем, — говорил Ник Брюсу. — Все как-нибудь устаканится. У меня есть ты, и я ни на кого тебя не променяю. Не хочу знаться с теми, кто не видит, насколько ты невероятный и что наша любовь настоящая.

Род пригвоздил Лэндона серьезным взглядом голубых глаз. Он скрывал свои чувства от всего мира. Это заметно. Он смеялся и веселился, а боль прятал глубоко внутри, показывая лишь мельком, как, например, сейчас. Тень горечи мелькнула в радостных глазах; вдруг нестерпимо потянуло стереть из памяти все, что причиняло Роду боль, и оставить лишь счастье. Хотелось оберегать его, заботиться о нем, хотелось, чтобы Род делал для него то же самое. Хотелось доказать, что прежние мысли ошибочны. Хотелось показать, что не стоит бояться любви. Хотелось показать, что можно стать счастливым, что вместе они могли быть счастливы.

— Я тебя люблю, — прошептал Брюс.

Слова, как брошенная в озеро галька, создали мелкие волны, слабое эхо, отдававшееся в мыслях, наведшее на вопрос: может, как раз это он и испытывал к Роду?

Но прежде чем он успел что-то сказать или сделать, прежде чем он успел определиться, что сделать или сказать, Род встал, нацепив на лицо притворную улыбку.

— Брюс замечательный. Ник замечательный. У тех, кто этого не видит, проблемы со зрением. О, и я. Я тоже замечательный.

— Эй! А я? Все замечательные, кроме меня?

Он пытался поднять Роду настроение. Позднее он его разговорит.

— Ты ничего, — подмигнул Род.

Как раз «ты ничего» он и хотел услышать.

***

Род уже давно столько не смеялся. Они готовили, ели, трепались, сыграли несколько партий в покер, а сейчас, когда солнце клонилось к закату, он сидел у Лэндона на коленях, болтая с Ником и Брюсом.

— Видел бы ты лицо Ника, когда они впервые пришли в магазин, — рассказывал Род Лэндону.

— Ему не нужны подробности, — сказал Ник, свирепо на него смотря.

— Еще как нужны, — подхватил Брюс.

— Я думал, он убежит. Либо удерет, либо облюется, — произнес Род.

Лэндон хохотал, обвив его руками за талию. Так непривычно, что его обнимали при друзьях. Род наслаждался этим ощущением, не хотел, чтобы оно сходило на нет.

— Я тут ни при чем. Брюс выложил все как на духу, рассказал всему магазину о нашей личной жизни.

Ник пытался сделать вид, будто расстроился, но, по сути, против разговора не возражал.

— Я рассказал Роду о нашей личной жизни. Меня попросила футболка, — ответил Брюс.

— Что? Тебя попросила футболка?

Лэндон сел прямее, стиснув Рода крепче.

— На футболке говорилось: «Попросите меня посоветовать мои любимые изделия». Мне показалось, что идея отличная: для нас все было в новинку, да и изделия не помешали бы. Носи такую футболку в своем секс-шопе. Мне она понравилась.

— Посмотрим. Она давала повод для очень интересных бесед и даже добыла мне пару телефончиков.

В ту же секунду, что слова слетели с губ, он пожалел, что не затолкал их подальше. Не нужны ему никакие телефончики. Пока Лэндон рядом.

— Эй.

Лэндон укусил его за шею, и Род задрожал, сходя с ума от ощущений.

— Да не нужны мне никакие телефончики. Ого, первый раз со мной такое.

— Безумие, да? — проговорил Брюс. — Я обалдел, когда влюбился в Ника и понял, что, кроме него, мне никто не нужен.

При слове «влюбился» сердце замерло. Лэндон не влюбился в него, а он не влюбился в Лэндона. Не мог Лэндон в него влюбиться. Они только-только начали встречаться. Черт, да изначально Род чуть ли не подкупом заманивал его в постель.

— Надо же, как все поменялось. Ну и кому теперь охота облеваться? — спросил Ник.

— Какой кошмар, — игриво сказал Лэндон. — Тебя тошнит при мысли обо мне?

Его не тошнило от Лэндона, да и то, что он не хотел ни у кого стрельнуть номерок, тоже нормально.

— Не дрейфь, Лэндон. Рано или поздно ты его дожмешь. У меня с Ником получилось, — пошутил Брюс.

— Я в процессе, — ответил Лэндон.

А Род в энный раз онемел из-за Лэндона Харрисона.

— Надо закинуть шмотки в стирку. Тебе нужно что-то постирать? — спросил Род, когда поздним вечером они вернулись домой.

Перед уходом он забыл постирать рабочую одежду.

Лэндон вошел в их комнату… то есть в комнату Рода.

— Да, кое-что найдется. Цветное или белое?

— Какая разница?

— Что? — В глазах у Лэндона вспыхнуло удивление. — Большая разница. Ты стираешь цветное с белым?

— Кто-то делает по-другому?

Отец не учил его разделять вещи перед стиркой. Он об этом слышал, но думал, что это просто разговоры и никто так не делает.

— Безумец. Садись на кровать. Стиркой займусь я.

Род сел, а Лэндон направился в угол комнаты и принялся раскладывать вещи на кучи: темные цвета, белое, яркие цвета.

— Сколько тебе было, когда ты потерял маму?

Лэндон, не поднимая глаз, раскидывал одежду по кучам.

Черт. Зачем это обсуждать? Не лучше ли жить настоящим? В прошлом он копаться не любил.

— Восемь. Ник с Брюсом классные, да?

Лэндон хмуро взглянул на него.

— Да. Только не понимаю, как от твоей мамы мы перешли к Нику и Брюсу.

— А как от стирки мы перешли к моей маме? — возразил Род.

Лэндон вздохнул. Само собой, он огорчился. Но ничего не поделаешь.

Лэндон снова занялся вещами. Почему-то из-за того, что они постирают вещи вместе, показалось, будто на него рухнула тонна кирпичей.

— Впусти меня, Род. В первую очередь мы друзья, а потом уже любовники. Я почти все время с тобой, я сплю в твоей постели. Мне тоже непривычно, но я стараюсь. Я не убегаю и не прячусь. Впусти меня.

Лэндон говорил правильно. Он заслуживал большего, чем Род готов предложить. Он в принципе заслуживал лучшего. Тем не менее его распалила злость.

— Я тебя впустил. Я впускаю тебя каждую ночь! Почему нельзя оставить прошлое в прошлом?

— Потому что ты не оставляешь его в прошлом! — прогремел на всю комнату Лэндон. — Ты не оставляешь его в прошлом. Может, ты так считаешь, но это не так, Род. Оно сказывается на тебе. Сказывается на нас. Каждый разговор ты переводишь на секс.

Лэндон бросил рабочую рубашку Рода. Он рассердился. Гнев полыхал в глазах, слышался в голосе… Как же тянуло выговориться. Рассказать, насколько ему больно, как он боялся каждый божий день.

Только вот вряд ли он сумеет.

— О чем ты хочешь услышать? О том, что ежедневно, с тех пор как мне стукнуло четырнадцать и до отъезда из дома, отец смотрел на меня с ненавистью в глазах? О том, что он без стеснения говорил, насколько я ему противен? О том, что чем старше я становился, тем хуже становилось? Он радовался, что мать умерла и я не разбил ей сердце. Я был позорищем, Лэндон. Пидором, гомиком. Я хотел краситься! Естественно, со мной что-то неладно!

Род вздохнул, зная, что должен замолчать, но не получилось:

— Он сказал, что я никогда не познаю любви, никто меня не полюбит, потому что я грешник. Меня называли похабником, особенно когда я начал трахаться. Ага, я козел и ничего не скрывал. Он знал, что мной пользовались, знал, что мне нравилось. Так что в каком-то смысле он был прав. Я люблю пошлости. Люблю трахаться. Сколько ни точи лясы, сколько ни вороши прошлое, это не изменится.

Начав, он уже не мог остановиться. Воспоминания подступали, словно вода, поднимавшаяся в ванне все выше и вдруг полившаяся через край.

Род вскочил на ноги.

— Я так испугался, поняв, кто я, Лэндон. Испугался и растерялся. Я в нем нуждался. Мне был нужен отец. Я думал, он все уладит или скажет, что путаница в мыслях — это нормально. Мне было четырнадцать лет, я был ребенком. Я излил ему душу, со слезами на глазах выложил все, что испытывал, умолял сказать, что все нормально. А он меня отпихнул, сказал, что пока я такой, ничего хорошего не будет, ничего у меня не наладится и я ему не сын. С тех пор я ни на кого не полагался. С тех пор я ни в ком не нуждался. Вряд ли я смогу измениться.