При слове «костюмы» Софи наградила его таким взглядом, который счистил бы наслоения ракушечника с днища нефтяного танкера, но если она предвидела что-то с люрексом и длинными рейтузами в обтяжку, то волновалась она попусту. Костюмами оказались два длинных серых балахона, в каких мог бы ходить монах из исторического фильма. Поверх повседневной одежды эти балахоны наделись без труда. У балахона мистера Уэлса имелся глубокий, таинственного вида капюшон, благодаря которому он стал походить на злобненького старшего брата императора Палпатина, а еще он достал из сумки самую настоящую, черную с белым наконечником волшебную палочку. В остальном их багаж состоял из реквизита: сцепленных латунных колец, квадратных кусков белого шелка, странной формы шкатулок с пружинками, которые следовало закрепить ремнями под мышкой, разноцветных ярких стеклянных шариков, несколько колод игральных карт, связки чего-то, напоминающего веник, и четырех настоящих острых японских катан. Сам чемодан раскладывался в эдакую комбинацию козел и сундука – посредством нескольких опровергающих логику складных филенок на петлях. Все оборудование они втроем перенесли в главный шатер, в котором было пусто, если не считать нескольких скучающих мужчин, которые расставляли стулья. В одном углу располагалась сцена с микрофоном и несколькими складными ширмами.

Много времени ушло на установку всевозможных приспособлений. Мистер Уэлс не слишком хорошо умел объяснить, чего он от них хочет, что было весьма прискорбно, учитывая, что ни один из них понятия не имел, где что должно стоять и как оно должно работать. Едва они успели закончить, как в шатер начали сбегаться дети.

В обществе детишек Полу всегда было не по себе, а эти оказались даже хуже других. Они болтали, корчили рожи, швырялись чем попало: повсюду летала шрапнель из булочек с сосисками и пирогов, причем довольно много снарядов не попадало в цель и каким-то образом оказывалось на сцене. Однако буйство этой своры как будто ничуть не досаждало мистеру Уэлсу, перед собравшимися он предстал точно римский император, принимающий парад гладиаторов, а когда он дважды легонько стукнул палочкой по сундуку, все немедленно умолкли, сели прямее и с ожидании воззрились на него. Представление началось.

Пол и ребенком не особенно любил представления фокусников, никак не мог понять, в чем тут смысл, поскольку было ослепительно очевидно (во всяком случае, для него), как выполняется тот или иной трюк. Может, так было потому, что присутствовать ему доводилось только на выступлениях крохоборов. Но мистер Уэлс принадлежал к совсем иному разряду. Чувство собственного достоинства не позволило ему тратить силы на бессмысленно веселую болтовню: он и слова не произнес, только ворчал иногда вполголоса, когда просил Пола или Софи что-нибудь подержать или передать тот или иной предмет. Стараясь по ходу представления исполнять приказы, не сорвав всего действа по невежеству или неаккуратности, Пол начал понимать, что мистер Уэлс действительно кудесник. Впрочем, этого и следовало ожидать. Совершенно очевидно, что пригласившие его люди до омерзения богаты, настолько, что могут себе позволить нанимать самых лучших, а именно таким и казался мистер Уэлс. Пол поймал себя на том, что следит за шоу с восхищением, ведь на сей раз он понятия не имел, как мистеру Уэлсу удаются его поразительные трюки. Если бы он не видел заранее всех причиндалов, то вполне поверил бы, что все действительно делается при помощи сверхъестественной силы (хотя зачем кому-то, кто и впрямь наделен таинственными сверхчеловеческими способностями, растрачивать их на превращение мышей-песчанок в роликовые коньки или на вытаскивание флагов всех стран Единой Европы из намертво закрытой коробки для печенья?).

Полу не пришлось слишком долго ждать, чтобы выяснить, для чего тут катаны. Ему приказали залезть в сундук (честно говоря, пространство внутри было огромное: в одном только переднем отделении можно было припарковать небольшой грузовик) и сидеть тихо. Крышка закрылась, и Пол остался сидеть на четвереньках в темноте, чувствуя, что у него вот-вот начнут неметь ноги. Через минуту он ощутил, как что-то щекочет ему шею, потом то же ощущение возникло в пояснице. Из-за мучительного покалывания в ногах он не мог извернуться и посмотреть, что там, но мгновение спустя, подняв глаза к крышке сундука, с ужасом увидел, как прямо на него опускается острие меча. В последний момент, прямо перед тем, как вонзиться ему между глаз, острие как будто стало прозрачным, потом невидимым и, наконец, словно бы исчезло совсем. Судя по приглушенному грому аплодисментов снаружи, дети, во всяком случае, этому порадовались.

Потом он услышал, как мистер Уэлс приказывает ему задом выползти из сундука, и послушался. Неприятные ощущения в ногах несколько стихли, и Пол оказался на корточках за одной из складных ширм. А там приложил все усилия, чтобы застыть и не шевелиться.

– И в завершение представления, – говорил мистер Уэлс, – я распилю надвое даму. Для этого мне понадобится доброволец из нашей публики. Быть может, вы, мисс? Да, вы, в первом ряду.

Стараясь не шуметь, Пол извернулся, чтобы в небольшую щелку в ширме посмотреть, что происходит. Блондинка лет двадцати в стильном черном деловом костюме с неправомерно короткой юбкой вставала со своего места в первом ряду, где сидела справа от хозяина. Что-то подсказало Полу, что она его личная ассистентка и что на эту должность ее взяли не только за умение подшивать документы и отвечать на телефонные звонки. Она как будто не слишком обрадовалась, что ее выбрали добровольцем. Если уж на то пошло, она бросала жгучие взгляды то своему боссу, то мистеру Уэлсу. Тем не менее она покорно приблизилась к сундуку, который эволюционировал в некую разновидность зависшего в трех футах над сценой гроба. Мистер Уэлс приподнял крышку, и блондинка – ей основательно мешала узкая юбка – не без труда залезла внутрь. Потом мистер Уэлс закрыл крышку и взял большую ручную пилу.

Пол мельком заметил, что лицо хозяина довольно-таки напряженное. Тут мистер Уэлс начал пилить. Звуки он издавал довольно противные и как будто прилагал для этого немало усилий. Из своего укрытия Пол ясно видел, как летят на сцену опилки. Среди детей ни один даже не пискнул, и Пол вполне их понимал. Все происходящее было явно захватывающим, пусть даже сегодня каждый дурак знает, как это делается.

Перестав пилить, мистер Уэлс передохнул, вытирая лоб рукавом (недурной штрих, невольно признал Пол). Потом положил руки по обе стороны распила и мягко толкнул – две половинки гроба поплыли в разные стороны. Полу было видно, как с одного конца торчит голова девушки, а с другого слабо подергиваются вверх-вниз четырехдюймовые шпильки. Затем мистер Уэлс сделал шаг вперед.

– Благодарю вас, – сказал он. – Выступать перед вами было большим удовольствием. – И, грандиозно поклонившись, повернулся, намереваясь уйти со сцены.

И тут до Пола дошло, что это не фокус.

Было, наверное, что-то в том, как поникла голова девушки, а может, просто Пол становился более восприимчивым в новой для себя области. Он вытянул шею, чтобы посмотреть на сцену, но на опилках не было и следа крови, внутренности из распила не свисали. И все же.

Очевидно, хозяин тоже понял что к чему. Он вскочил разинув рот, но не успел издать ни звука, как мистер Уэлс обернулся через плечо и помахал. Хозяин покорно поднялся на сцену и последовал за ним за вторую ширму. Ноги девушки теперь не шевелились: точно две рождественские индейки свисали в окне мясной лавки.

– Какого черта?.. – услышал Пол хриплый шепот хозяина, но мистер Уэлс предостерегающе поднял руку.

– Я сказал, что распилю ее надвое, – сказал он спокойно. – Я ничего не говорил о том, чтобы снова ее сложить.

Хозяин обозвал мистера Уэлса сволочью. Мистер Уэлс как будто не собирался этого отрицать. Наоборот, даже улыбнулся.

– Разве фон Клаузевиц не назвал сволочизм искусством переговоров иными средствами? – мягко усмехнулся он. – Так вот, относительно предложения моего клиента купить компанию вашего клиента.