Несколько секунд никто не отвечал, но вот сняли трубку. Он знал, что техническая группа подслушивает разговор; однако это не очень смущало его — донесение все равно должно поступить к нему.

— Алло, квартира Калди, — раздался на другом конце провода голос Марианны.

— Говорит Геза Ковач, — произнес измененным голосом Шалго. — Прошу господина профессора.

— Он в Сегеде.

— Тогда я хотел бы переговорить с его дочерью.

— Я вас слушаю.

— Прошу вас, не изумляйтесь и не вешайте трубку. Известите своего отца, чтобы он немедленно исчез. Завтра ночью старший инспектор Шалго собирается его арестовать.

— Извините, кто это говорит?

— Я друг Миклоша Харасти. Вы уже не помните меня. Немедленно известите отца. Завтра уже будет поздно.

Бледная стояла Марианна у телефонного аппарата. Известие потрясло ее. Возможно, конечно, это провокация. А если все-таки нет? Старший инспектор Шалго? Ей знакомо это имя. Да будто бы и Кальман упоминал фамилию Шалго. Кажется, в ту ночь, когда он вместе с лейтенантом вернулся с операции, он что-то сказал о нем. Она позвонила; пришлось подождать, пока пришла Илонка. Марианна сказала девушке, чтобы она отыскала садовника и тотчас же послала его к ней в комнату. Потом закрыла дверь в гостиную и усталыми шагами поднялась по лестнице на второй этаж. Она чувствовала себя очень неспокойно и не могла найти себе места; бесцельно ходила взад и вперед по комнате, затем бросилась на тахту и уткнулась лицом в подушку. Что же ей делать, как поступить? Завтра до полудня она будет ждать, но если до тех пор ее не известят, то после обеда она отправится к доктору Агаи — пароль она знает. Но ведь туда ей идти нельзя. В последний раз, когда они встретились, доктор Агаи категорически запретила ее разыскивать, а если Марианна понадобится, то она сама сообщит ей об этом.

Марианна очнулась от своих мыслей при звуке открывшейся двери. В комнату вошел Кальман. Он подсел к ней на тахту. Молодой человек сразу же понял, что что-то произошло, так как лицо Марианны всегда отражало ее чувства. Девушка рассказала, какое она получила телефонное предостережение, и взглянула на Кальмана, ожидая совета; для него это сообщение было также неожиданным.

— Шалго действительно руководит слежкой за твоим отцом. Ведь я тебе говорил об этом.

— Нет, только собирался.

Тогда он рассказал ей, что услышал в свое время от Хельмеци.

— Но кто же все-таки этот Геза Ковач? — недоумевал Кальман. — И откуда ему все известно? Потому что его сообщение о твоем отце кажется вполне правдоподобным. Но мы вот что сделаем: я поеду в Сегед и поговорю с твоим отцом. Напиши и ты ему несколько строк. Я скрою его. Отвезу в Будапешт и скрою, а ты не выходи никуда из дому.

— Поезд идет только завтра утром, — проговорила девушка.

— Ну, тогда утром и поеду.

Ночь они провели вместе. Наутро они простились.

В пять часов пополудни Шликкен вышел из главной резиденции гестапо на улице Аттилы. Спустя полчаса он уже ходил взад и вперед по паркету служебного кабинета Шалго. Старший инспектор был в дурном расположении духа, хотя, увидев майора, и испытал некоторое удовлетворение. Напрасно вчера вечером Шликкен заходил к нему, чтобы прояснить это дело. Ворчун ничего не смог узнать о месте пребывания Белочки. После того как агент удалился, Шалго понял, почему собственно, Шликкен так хочет «прояснить» это дело: одна из групп майора вот уже несколько месяцев занята распутыванием нитей, ведущих к сильной коммунистической организации. Шалго испытывал разочарование и горечь и, пока Шликкен говорил, думал о том, насколько унизительна для него эта роль. В соответствии с указанием высшего начальства все данные, которые поступают о коммунистах, они немедленно должны сообщать в гестапо, хотя сам Шликкен и его люди их ни о чем не информируют. Шликкен сказал, что имя «Белочка» неоднократно фигурировало в донесениях. По разведывательным данным, ее недавно подключили к человеку, носящему кличку «Татар». Об этом Татаре известно лишь, что он рабочий, по-видимому техник, долгие годы живет на нелегальном положении, и есть подозрение, что Татар и тот руководитель, которого уже несколько месяцев ищут, — одно лицо. Его конспиративную квартиру, судя по донесениям, знают только двое: уже упомянутая Белочка и один коммунист по кличке «Нервный», тоже находящийся на нелегальном положении. Шалго улыбнулся про себя и подумал о том, как обрадовался бы Шликкен, если бы узнал, что Нервный со вчерашнего дня находится в подвальной камере отдела контрразведки.

Сегодня утром ему доложили, что переодетые в штатское платье гестаповцы арестовали в городе многих людей. Поступило донесение и том, что на квартире доктора Марии Агаи произошла перестрелка, причем сама доктор Агаи застрелила одного гестаповца. Полковник Верешкеи связался с центральным отделением гестапо в Будапеште и попросил объяснения по этому поводу, но получил ответ, что гестапо не знает ни о каких арестах. И вот сейчас здесь, рядом с ним сидит его старый друг Генрих фон Шликкен и рассказывает об этих самых арестах.

— Мы арестовали десятерых человек. Однако Татар и доктор Агаи спаслись бегством. Но если мы схватим Белочку, то нападем на их след.

— Так чего же ты сейчас хочешь? — спросил Шалго.

— Сейчас нужно брать мишкольцевскую ячейку, ибо теперь уже очевидно, что оба эти дела находятся в прямой связи. Мы должны найти оружие и схватить Белочку.

— Связь, пожалуй, вполне вероятна. Но почему ты это обсуждаешь со мной, а не с полковником Верешкеи?

— У меня есть на то основания, — улыбнулся Шликкен. — А вообще, завтра ты будешь назначен на место Верешкеи, а следовательно, нет никакого смысла обсуждать эти вопросы с ним.

Шалго подался всем корпусом вперед и оперся на локоть.

— А если бы я заявил: не старайся, потому что я не приму это назначение, что бы ты на это сказал?

— Я бы сказал, что ты идиот. — Шликкен стоял у несгораемого шкафа и бросил странный взгляд на старшего инспектора. — Оси, — проговорил он тихо, но очень внятно, — ты это брось. Я не хочу превратно истолковывать твое циничное поведение, но находятся люди, которые понимают его совершенно определенным образом. Я уже говорил тебе об этом. И я не знаю, до каких пор еще мне удастся защищать тебя от клеветников. Не у всех о тебе такое же мнение, как у меня.

Полное лицо Шалго растянулось в улыбке.

— Ты угрожаешь мне?

— Я предупреждаю тебя.

— У тебя стали очень сдавать нервы, Генрих, — проговорил Шалго и повернулся спиной к майору. — Ты уже и шуток не понимаешь. Разумеется, я принимаю назначение.

В комнату вошел рыжеволосый парень. Старший инспектор кивком разрешил ему докладывать. Сам же он настолько был взволнован, что слушал его невнимательно, и только тогда поднял голову, когда услышал имя Марианны Калди.

— Я не понял, что сделала девушка?

— Позавчера она вернулась домой ночью. С чемоданом средних размеров. Утром чемодан исчез.

Шалго хотел было сказать сыщику, чтобы тот немедленно замолчал, но не мог этого сделать, так как Шликкен, с жадностью ловивший каждое его слово, поспешно спросил:

— Когда вы об этом узнали?

— Двадцать минут назад на внеочередной встрече с Тубой, — ответил рыжеволосый. — Туба сообщает еще, что в настоящее время на вилле находится какая-то женщина, которая по описанию походит на разыскиваемую Марию Агаи.

Шликкен широко раскрыл глаза, потом разразился смехом. Сыщик, выйдя из комнаты, даже в коридоре слышал этот страшный смех.

— Разреши воспользоваться твоим телефоном? — попросил он у обескураженного Шалго.

— С кем ты хочешь говорить? — Шалго только-только начинал приходить в себя.

— Я прикажу лейтенанту Мольтке, чтобы он с группой людей немедленно окружил виллу Калди и арестовал всех, кто на ней находится.

Шалго взял майора за руку.

— Подожди, — сказал он. — Положи трубку. — Шликкен повиновался. — Девушку под стражу возьму я. Я не позволю, чтобы плоды моей многолетней работы пожинали другие. — Он смело взглянул в глаза майору.