И эта истина сводилась примерно к следующему: Неизвестный что-то ищет на вилле в Гольф Жуане. Это «что-то» трудно найти, поскольку в течение трех месяцев неизвестный регулярно, дважды в неделю, посещает виллу, ищет и не находит.

И, наконец, до этого времени неизвестный ни разу не пытался завладеть этой вещью.

Одно из трех:

1-е: либо три месяца назад этой вещи еще не было на вилле.

2-е: либо неизвестный не знал, что вещь находится здесь.

3-е: либо неизвестный не мог тогда прийти за ней.

И почему он является только два раза в неделю? И всегда по средам и субботам?

Ведь вилла по другим дням охраняется не лучше. Трудности или преимущества одни и те же.

Наконец, его каким-то образом предупредили, что на вилле Значит, неизвестный свободен только по средам и субботам.

Целую неделю сидела в засаде полиция — вот поэтому-то он и не являлся.

Продолжим: сумасшедший ли мосье Марб или он в здравом рассудке? Не будучи психиатром, Маленький доктор когда-то, в пору студенческой практики, изучал душевные болезни.

«Нервный, несомненно. Производит впечатление человека, которого преследует навязчивая идея, точнее говоря, человека, до смерти напуганного. И это не безотчетный страх! А страх перед чем-то совершенно определенным».

Это видно хотя бы из того, что, когда ночью в доме слышался шум, мосье Марб — если верить Элоизе, а у нее нет причин лгать, — не смел выйти из своей спальни.

Знает ли он, кто с такой настойчивостью роется в его вещах?

И если знает, то знает ли, что ищет этот человек?

Зачем бы ему упражняться в стрельбе из револьвера, да еще в темноте, если он не решил когда-нибудь ночью пустить оружие в ход?

И, наконец, главный вопрос: если мосье Марб все это знал, почему он обратился к Маленькому доктору, о способностях которого слышал лишь стороной, и почему, не удостоверившись даже в его согласии, послал ему чек на довольно крупную сумму?

«Сегодня вечером ни под каким видом нельзя пить, — дал себе слово Жан Доллан. — Потому что сегодня ночью непременно что-то произойдет. Либо я узнаю все сегодня ночью, либо никогда не узнаю…»

В тот же миг он вздрогнул. Он думал, что до ночи может не беспокоиться, но события развивались быстрее, чем он предполагал.

Сначала в саду, затем на террасе послышались голоса — голоса двух спорящих мужчин.

Он приоткрыл окно, надеясь, что будет лучше слышно, но до него долетал лишь невнятный говор.

Была не была! Маленький доктор обулся, надел пиджак. Он же не обычный гость и вправе быть нескромным; если на то пошло, это даже его прямая обязанность.

Он спустился вниз, притворяясь, что после обеда хорошо вздремнул и не совсем еще очнулся… В столовой Элоиза наводила порядок, если вообще мыслимо говорить о порядке в этом доме. Она шепнула ему:

— Сын к нему приехал.

Маленький доктор закурил и, приняв непринужденный вид, вышел на террасу. Ему показалось, что мосье Марб, заметивший его первым, сделал сыну знак замолчать.

— Простите, если помешал, но…

— Что вы, доктор! Разрешите представить моего сына Клода. Я вам о нем рассказывал, не так ли? Посмотрите, какой он у меня рослый и красивый.

Гм!.. Рослый — это верно, сильный и гибкий. Брюнет. Смуглая гладкая кожа. Огромные глаза. Полные губы. И все-таки не хотелось бы доктору иметь такого сына. Отталкивали его крикливая элегантность и нагловатая манера держаться.

— Здравствуйте, мосье! — довольно сухо приветствовал Клод доктора.

— Доктор — мой давнишний приятель — приехал погостить у нас несколько дней.

И мосье Марб взглядом дал понять доктору, что сыну ничего не известно.

— Вы тоже служили в колониях? — подозрительно осведомился Клод.

Боясь, как бы доктор Доллан не сказал чего-нибудь лишнего, мосье Марб ответил за него.

— Нет. Я познакомился с доктором в Сансере. Когда я узнал, что он приехал на несколько дней в наши края…

— Послушайте, доктор!

А он невоспитан, этот юный Клод!

— Не знаю, давно ли вы знакомы с отцом, но могу вас уверить, он чистый маньяк…

— Клод! — перебил мосье Марб, которому явно было не по себе.

— А что? Не вижу причин что-то скрывать. То, о чем я тебя прошу, вполне естественно, все могут это знать, тем более старый приятель, как ты говоришь…

— Мой сын, мосье Доллан…

— Дай я скажу. И признайся, я не так уж часто тебе надоедаю. Если на то пошло, я зарабатываю себе на хлеб, и это в достаточной мере похвально…

— Клод!

— Вы, конечно, меня поняли, доктор. Я прочно стою на своих ногах… Разве что время от времени, когда уж очень прижмет, прошу у отца тысчонку-другую. Все молодые люди в моем возрасте так делают, да и почему он один должен пользоваться своим богатством… Сегодня я пришел к нему…

— Если тебе нужна тысяча франков…

— Ты же знаешь, что нет, папа… Так вот, доктор, рассудите нас… Если вы успели осмотреть дом, то видели, что он смахивает не то на барахолку, не то на музей. Тут есть все, что хотите, — и хлам, и неплохие вещицы. Отец такой человек, что не выбросит ничего, даже изношенный костюм; где-то у него хранится коробка со старыми пуговицами…

— Ты преувеличиваешь!

— Допустим. Тем не менее на чердаке наверху свалены все мои старые игрушки. В детстве меня баловали… Отец их сберег. Они, понятно, ничего не стоят… Так вот, сегодня… У меня есть друг, у него сынишка… Я обещал ему для мальчонки свои старые игрушки и пришел к отцу попросить…

Мосье Марб грустно улыбнулся.

— Вы поняли, доктор? Он находит вполне естественным забрать вещи, дорогие мне, как память о его детстве и о бедной моей жене…

— Да что ты слезу пускаешь! — накинулся на него молодой человек. — Так не дашь?

— Бери что хочешь… — покорно вздохнул старик.

— Я взял колымагу у приятеля… Я управлюсь в два счета.

И без малейшего угрызения совести Клод бросился в дом, слышно было, как он взбегал по лестнице.

— Он хороший мальчик! — снова вздохнул отец. — Хоть и сумасброд. Последнюю рубашку готов отдать. Обещал другу, и вот…

— Может, нам пойти взглянуть?

— На что?

— На игрушки, которые он собирается увезти.

— Если вам угодно.

Минуту спустя они уже были на большем из двух чердаков и застали там Клода роющимся в пыльном хламе. Мосье Марб и вправду был щедрым отцом. Вперемежку с туземными редкостями, вывезенными из колоний (тут оказалось даже чучело огромного крокодила!), стояли три деревянные лошадки, трехколесный велосипед, валялись оловянные солдатики.

— Ты все забираешь? — спросил отец, глядя в сторону.

Маленький доктор внутренне насторожился. Странное дело, он ощутил, что молодой человек на миг заколебался. Клод пытался заглянуть в глаза отца. Что происходит между этими двумя людьми? И почему старик еще упорнее глядит в угол?

— Да, все!

— Как хочешь…

Клод шаг за шагом обходил чердак. Он подбирал всякую мелочь: картонного паяца стоимостью в несколько су, целлулоидную флейту, продырявленный барабан, игрушечный пистолет.

И все же был недоволен. Он перешагивал через ящики, мешки, туземные щиты, груды стрел. Он что-то искал и все хмурился. Время от времени Клод бросал на отца подозрительный взгляд.

— Тебе все еще мало? — пытался шутить мосье Марб. — По-твоему, этих игрушек не хватит, чтобы позабавить сынишку твоего так называемого друга?

— Я искал…

Клод запнулся. Маленький доктор почувствовал, что сейчас будет сказано главное.

— Что ты искал?

— Трубу… Да ты вряд ли ее помнишь. Деревянная труба в синюю и красную полоску и с красным шелковым помпоном.

— Не помню.

— Странно!

— Почему?

— Мне казалось, что я ее видел.

— Ты считаешь, что сын твоего приятеля не может обойтись без…

— Да не в том дело. Я помню эту трубу, потому что это была моя любимая игрушка. Очень хотелось бы ее найти.

— Ищи!

Обращенный к доктору взгляд мосье Марба, казалось, говорил:

«Вот вам дети! Ты все им отдал! А в один прекрасный день они приходят и требуют, чуть ли не угрожают! Уносят дорогие как память вещи, чтобы отдать первому встречному. Им нет дела, что у отца сердце кровью обливается…»