— Мне нужно с вами поговорить! — крикнул комиссар, сложив ладони рупором.

Жеф знаками дал понять, что ничего не слышит из-за шума двигателя, Мегрэ попытался объяснить ему, что нужно остановиться.

Вокруг — типично сельский пейзаж. Примерно в километре от них виднелись красные и серые крыши, белые стены, бензоколонка, позолоченная вывеска гостиницы.

Хуберт ван Гут дал задний ход. Жена Жефа тоже выглянула из люка и, видимо, спросила у мужа, что случилось.

Братья действовали как-то странно. Со стороны можно было даже подумать, что они не понимают друг друга. Жеф, старший, указывал вдаль, на деревню, должно быть говоря брату, где нужно остановиться. А Хуберт, стоявший за рулем, уже подводил баржу к берегу.

Поняв, что ничего другого не остается, Жеф бросил чалку, и инспектор Невэ, как бывалый моряк, ловко подхватил ее. На берегу оказались кнехты для причала, и через несколько минут баржа остановилась.

— Что еще нужно от нас? — в ярости заорал Жеф. Между берегом и баржей еще оставалась узкая полоска воды, а он, видно, и не собирался спускать сходни.

— Вы считаете, что можно вот так взять да и остановить судно? — не унимался речник. — Этак и до аварии недалеко, ей-ей!

— Мне нужно с вами поговорить, — сказал Мегрэ.

— Вы говорили со мной в Париже, сколько вам было угодно. Ничего нового я вам не скажу…

— В таком случае мне придется вызвать вас к себе.

— Что-что?.. Чтобы я вернулся в Париж, не выгрузив шифер?..

Хуберт, более покладистый, делал брату знаки, чтоб тот унялся. Затем он сбросил сходни, с ловкостью акробата прошел по ним и закрепил их на берегу.

— Не обижайтесь, мосье. Ведь он прав… Нельзя останавливать судно где попало…

Мегрэ в замешательстве поднялся на борт, не зная толком, о чем их спрашивать. Кроме того, они находились в департаменте Сены-и-Уазы и, по закону, допрос фламандцев должна была вести версальская полиция.

Первое дело Мегрэ - i_024.png

— Долго вы будете нас держать?

— Не знаю…

— Мы не собираемся тут торчать целую ночь. Иначе до захода солнца нам не добраться до Манта.

— В таком случае продолжайте путь!

— Вы поедете с нами?

— Отчего бы и нет?

— Ну, знаете, такого еще не бывало.

— Вот что, Невэ, садитесь в машину! Встретимся в Манте.

— Что ты на это скажешь, Хуберт?

— Ничего не поделаешь, Жеф! С полицией не стоит ссориться…

Над палубой по-прежнему виднелась светловолосая головка молодой женщины, а снизу доносился лепет ребенка. Как и накануне, из каюты неслись аппетитные запахи.

Доску, служившую сходнями, убрали. Прежде чем сесть в машину, Невэ освободил чалку, и она упала в реку, взметнув целый сноп сверкающих брызг.

— Раз у вас есть вопросы, слушаю…

Снова затарахтел двигатель, заплескалась вода, ударяясь о борт судна.

Мегрэ стоял на корме и медленно набивал трубку, размышляя, с чего же начать.

ГЛАВА VI

— Вчера вы мне сказали, что машина была красная, гак?

— Да, мосье (он произносил «мосье» на манер шталмейстера, объявляющего программу в цирке). Такая же красная, как этот флаг.

Речник указал пальцем на черно-желто-красный бельгийский флаг, который развевался за кормой.

Хуберт стоял на руле; молодая женщина снова спустилась к ребенку. Что же до Жефа, то в нем, судя по лицу, боролись противоположные чувства. С одной стороны, фламандское гостеприимство требовало принять комиссара подобающим образом, как всякого гостя, и даже поднести ему стаканчик можжевеловой, а с другой — он с трудом сдерживал раздражение из-за этой внезапной остановки на полном ходу. Больше того, он воспринимал предстоящий допрос как оскорбление.

Мегрэ чувствовал себя весьма неловко и все ломал голову, как бы половчее подойти к этому трудному собеседнику. Ему часто приходилось сталкиваться с простыми, малоразвитыми людьми, которые считают, что другие только и ждут случая, чтобы воспользоваться их неосведомленностью. И такое предвзятое убеждение приводит к тому, что они либо становятся слишком развязными, либо замыкаются в упорном молчании.

Не впервые комиссару приходилось вести расследование на барже. Особенно ему запомнилась «конная» баржа, которую тянула вдоль каналов лошадь… На ночь ее забирали на борт вместе с возчиком.

Те давнишние суда были построены из дерева и приятно пахли дегтем, которым их время от времени смазывали. Внутреннее убранство рубки напоминало уютный загородный домик.

А на барже фламандца в открытую дверь видна была вполне современная городская обстановка: массивная дубовая мебель, ковры, вазы на вышитых скатерках, сверкающая медная посуда.

— Где вы находились в ту минуту, когда услышали шум на набережной? Помнится, вы чинили двигатель?

В светлых глазах Жефа, устремленных на комиссара, промелькнуло что-то похожее на замешательство. Видно было, что фламандец колеблется, не зная, какую позицию занять, и явно старается подавить гнев.

— Послушайте, мосье… Вчера утром вы были здесь, когда судья задавал мне вопросы. У вас тоже были вопросы… А тот маленький человечек, что приходил вместе с судьей, записал все на бумаге… Днем он заходил еще раз, чтобы я подписал бумагу. Верно?

— Да, вы правы…

— И вот теперь вы приходите опять и спрашиваете у меня то же самое. Мне хочется вам сказать, что вы дурно поступаете… Если я не ошибаюсь, вы убеждены, что я все наврал… Я, мосье, человек неученый… Мне почти не пришлось ходить в школу. И Хуберту тоже… Но мы оба — труженики, да и Аннеке не бездельница.

— Я хочу только проверить…

— Проверять-то нечего! До сих пор я чувствовал себя на барже так же спокойно, как вы у себя в квартире. И вдруг какого-то неизвестного мне человека бросают в воду… Я прыгаю в ялик, чтобы его спасти… Я не жду ни благодарности, ни денег… Но почему же за это донимать меня вопросами? Вот так я рассуждаю, мосье!

— Мы нашли тех двух мужчин, что приезжали на красной машине…

Действительно ли Жеф изменился в лице или это только показалось Мегрэ?

— Ну и хорошо! Их бы и спрашивали…

— Они утверждают, что вышли из машины не в полночь, а в половине двенадцатого…

— Может быть, у них отстали часы?

— Мы проверили их показания… С набережной они отправились в кафе на улицу Тюрен и прибыли туда без двадцати двенадцать.

Жеф взглянул на брата, который стремительно обернулся к нему.

— Сойдемте лучше вниз, — предложил он Мегрэ. Довольно просторная каюта служила одновременно и кухней и столовой. В белой эмалированной кастрюле тушилось рагу. Аннеке, кормившая грудью ребенка, сразу прошла в спальню — в приоткрывшуюся дверь комиссар успел разглядеть покрытую стеганым одеялом кровать.

— Может, присядете?

Все еще колеблясь и действуя как бы против собственной воли, речник достал из буфета со стеклянными дверцами темный глиняный кувшин с можжевеловой водкой и два высоких стакана.

Сквозь оконный переплет виднелись деревья, растущие на берегу, иногда мимо проплывала красная крыша какой-нибудь виллы. Жеф со стаканом в руке долго и молча стоял посреди каюты, потом отхлебнул вина и, подержав его во рту, проглотил. Наконец он спросил:

— Он умер?

— Нет. Пришел в сознание.

— Что же он сказал?

Теперь настала очередь Мегрэ помедлить с ответом. Он рассматривал вышитые занавески на окнах, медные плетенки с цветочными горшками, фотографию толстого пожилого мужчины в свитере и морской фуражке, висевшую в золоченой рамке на стене.

Люди такого типа нередко встречаются на судах: коренастые, широкоплечие, с моржовыми усами.

— Это ваш отец?

— Нет, мосье. Это отец Аннеке.

— Ваш отец тоже был речником?

— Мой отец был грузчиком в Анвере. А это, сами понимаете, неподходящее занятие для доброго христианина, верно?

— Потому вы и стали речником?

— Я начал работать на баржах с тринадцати лет, и до сих пор никто на меня не жаловался…