— А вы все-таки заподозрили Канеля? — спросил я.
— Неужели вы думаете, что эти трое, каждый в отдельности и все, вместе взятые, не догадались бы симулировать обыкновенную кражу со взломом? Беспорядок в конторе, выломанная входная дверь и тому подобное послужили бы верной уликой. Учредителей ОСС даже и не заподозрили бы… И в ответе был бы один лишь бедняга Канель.
КРАЖА В ЛИЦЕЕ ГОРОДА Б
— Должно быть, старею, — сказал я Жозефу Леборню. — Только тот, у кого молодость уже позади, способен умиляться, вспоминая о лицее или казарме… Разумеется, когда он уверен, что больше туда не вернется…
Я держал в руке почтовую открытку с изображением лицея в Б. — прелестном городке на юге Франции. На светлом фасаде здания причудливо переплетались тени и солнечные блики. Швейцар в черной шапочке выглядел так картинно, словно позировал перед объективом.
— И подумать только, те, кто живет в этом доме, вероятно, не понимают, какое им выпало счастье.
— Взгляните на два плана, приложенные к делу, — посоветовал мне Леборнь, — и вы снова почувствуете себя мальчуганом, которому настойчиво вдалбливают в голову латинские склонения. Посмотрите на обсаженный платанами двор, на арку, что ведет в залитый солнцем сад… Окна классных комнат и учебных залов выходят на долину Роны. А из окон лаборатории видна церковная площадь, где местные жители обычно играют в шары…
— Ив этом маленьком раю совершено преступление?
— Да… Не преступление, а ограбление.
— Крупная сумма?
— Две тысячи триста восемьдесят франков двадцать пять сантимов. Точно.
Я подумал, не шутит ли Леборнь: тон, каким он назвал эту сумму, показался мне излишне напыщенным.
— И вы утруждаете себя из-за двух тысяч франков и каких-то сантимов? — удивился я.
— Само по себе дело крайне любопытное. Кроме того, эта история чуть не стоила жизни одному человеку.
Леборнь вытащил из папки и положил предо мной газетную вырезку. Во мне что-то дрогнуло. Один заголовок чего стоил!
СКАНДАЛЬНОЕ ДЕЛО, ЕДВА НЕ ЛИШИВШЕЕ НАШ ЛИЦЕЙ ЕГО ДОБРОГО ИМЕНИ
А вот и содержание заметки:
В настоящее время полиция занимается расследованием дела, которое в течение недели считала нужным не разглашать, дабы неосмотрительной поспешностью не повредить безупречной репутации нашего славного города.
Кража была совершена в кабинете самого директора лицея, достопочтенного господина Гроклода, чьи выдающиеся заслуги правительство отметило пожалованием ему ордена Почетного Легиона.
Сумма в 2380 франков 25 сантимов, предназначенная для оплаты счетов разных поставщиков, в том числе и мясника, исчезла при загадочных обстоятельствах, исключающих всякую мысль об обычном ограблении.
Деньги лежали в ящике бюро господина Гроклода. Ящик был заперт на ключ.
Однако ни замок, ни ящик не были взломаны. В ночь кражи единственный ключ от ящика лежал у директора в кармане пиджака, висевшего на спинке стула.
Произвели негласный допрос. Увы, выяснилось только, что кражу совершил кто-то из «своих».
Подвергнутый допросу швейцар утверждает, что в ту ночь никто без его ведома не мог проникнуть в здание.
Мадемуазель Эльза Гроклод, комната которой расположена как раз над кабинетом отца, тоже ничего не слыхала. Следствию негде было развернуться. Пришлось взять на подозрение всех, кто служит в лицее.
Нас убедительно просили хранить тайну. Но мы все же сочли нужным обрадовать наших читателей сообщением, что человек, над которым тяготеет это позорное обвинение и который, возможно, сейчас, когда мы пишем эти строки, уже арестован, к счастью, не принадлежит к числу жителей нашего города.
Впрочем, обвиняемый уже давно восстановил против себя наших сограждан: его поведение давало все основания предвидеть неизбежность того неприятного происшествия, местом действия которого оказался лицей.
— О таком деле лучше не напишешь, — заметил Жозеф Леборнь, читавший из-за моего плеча. — Газета весьма сдержанно описывает то единственное лицо, которое, будучи служащим лицея, не является коренным жителем города. Речь идет о двадцатитрехлетнем классном руководителе Анри Мажореле — лиценциате21 филологических наук и сотруднике нескольких передовых литературных журналов… Я видел его фотографию, но не мог оставить ее у себя. Мне кажется, что при полном внешнем несходстве характером он напоминает героя романа Альфонса Доде «Малыш».
Рост Мажореля метр восемьдесят; лицо сангвиника, усеянное веснушками, говорит о крестьянском происхождении; непокорные рыжие вихры не подчиняются гребенке и торчат во все стороны.
Неловкость и застенчивость сочетаются в этом юноше с мечтательной восторженностью.
Мажорель, как я уже говорил, сотрудничал в передовых журналах, но не пренебрегал и обычной газетной работой: засылал очерки, сказки и фантастические рассказы в редакции всех парижских газет.
В сопроводительных письмах Мажорель подчеркивал:
«Я чувствую в себе призвание к большой газетной работе и готов, если Вы окажете мне доверие, оставить занимаемую мной скромную должность и предложить редакции свои услуги…»
Он получал лестные, но отрицательные ответы. А случалось, и вовсе не получал никаких.
Пожалуй, это все, что я о нем знаю…
— Он арестован?
— Собственно говоря, его попросили не покидать стены лицея и даже нашли ему замену — человека, который по четвергам водит школьников на прогулку.
— Мажорель отрицает свою вину?
— Категорически! Однако директор лицея обнаружил в его комнате среди томиков стихов несколько научных работ Гросса и Рейсса о научных приемах и методах сыска. Кроме того, школьная кухарка подтвердила, что по вечерам классный руководитель часто посылал из своего окна световые сигналы карманным электрическим фонариком. И, наконец, в деле имеется убийственное для Мажореля показание одного из учеников лицея.
Этот ученик рассказал, что на большой перемене, как это бывает во всех школах, классного руководителя окружали ученики, с которыми он беседовал запросто! За несколько дней до кражи Анри Мажорель, держа в руке книгу Рейсса «Техника сыска», объяснял своим юным друзьям, что ныне полиция для разоблачения преступников располагает научными методами.
При этом Мажорель имел неосторожность добавить:
«И все-таки лично я сумел бы перехитрить сыщиков. Для этого достаточно лишь изучить их приемы!»
Жозеф Леборнь закурил и мельком посмотрел на оба плана здания.
— Вам ясна подоплека? — продолжал он. — После этого показания никто больше не сомневался в виновности Мажореля. Но за отсутствием улик никому не хотелось браться за это дело. Еще надеялись обнаружить украденные деньги, которые Мажорель безусловно не мог далеко запрятать.
Но для всех по-прежнему оставалось загадкой, как была совершена кража, то есть каким образом две с лишним тысячи франков исчезли из запертого ящика.
Полиция, по своему обыкновению, арестовала всех бродяг и подвергла их строгому допросу.
Директор лишился аппетита и смотрел на всех сотрудников исподлобья.
Жена умоляла его подать рапорт в министерство и раз навсегда выбросить из головы это дело.
На переменах ученики больше не играли; разбившись на группы, они с жаром рассказывали друг другу о действиях полиции, о следах, уличающих преступников, о взломах и грабежах.
Между тем сам Мажорель оставался как бы в стороне от этой шумихи. В классах, в столовой, во дворе он держался особняком, мрачный и унылый. В городе Мажореля не любили: ему не прощали франтовских галстуков и широкополых черных шляп. Вероятно, мужчины не могли простить ему благосклонности, которую выказывали к нему женщины и молодые девушки.
21
Низшая ученая степень в зарубежных университетах
