Ну, тогда застепного… не знаю, как иначе назвать, поскольку родные края Чаакрамендрана оказались по ту сторону равнины, рядом с султанатом или халифатом… Сложно найти название государству с незнакомой системой правления, основываясь на слухах и домыслах.

Так называй его, как есть – шармахам Ирчихр-Наомин.

Пусть так. Как выяснилось, родина Чака находилась на границе этого самого шармахама и империи, точнее – чуть в стороне от неё, где у подножия гор сходились рубежи этих могучих государств со Степью. Вот в покрытых густыми вечнозелёными лесами то ли горах, то ли предгорьях… ну, не на засыпанных снегом вершинах они же сидели… и обитали Чаакрамендран и его сородичи.

Кстати, сам молодой человек, после того, как его отмыли и приодели оказался оч-чень даже ничего. Чёрные волнистые волосы, большие вишнёвые глаза, смуглая кожа. Не чёрная, как у негра, а тёмно-бронзовая, как у мулатов, метисов, индусов…

Короче, тёмная кожа и прямой нос.

Но в сравнении с Клэрионом он проигрывал. Не было в облике Чака той мужественности, харизмы, что так притягивает женщин. Наоборот, в чертах его лица виделось что-то женское или детское.

Скорее уж пи… Как бы покультурней сказать?

Лучше никак не говори! Парень то он оказался нормальный.

И воин куда выше среднего.

Но, может я к нему придираюсь?

Ревнуешь.

В честь чего?

Из-за Эйвы… И вообще, просто он герой не твоего романа. С Клэром не сравнить… О-о-о, хватит разводить сырость и шмыгать носом!

Так вот, о допросе Чака, а то, я вижу, с этими душевными страданиями и лирическими отступлениями, никто о нём никогда не узнает.

Чаакрамендран… буду называть его так, потому что иначе эти рычащие звуки и щёлканье языком передать вообще невозможно… был сыном какого-то родича местного правителя. Как он объяснил, по внешнеполитической и торговой части – налаживанию контактов с соседями. Хотя, вроде бы, сам молодой человек никакого конкретного поста не занимал. И тогда не совсем понятно, как он попал в состав посольства, направлявшегося в шармахам. Но, как бы то ни было, Чак оказался в числе делегатов, посланных с этой ответственной миссией. На нейтральной территории на маленький караван было совершено нападение. Охрана и почти все послы перебиты, а уцелевшие, в том числе и наш собеседник, захвачены в плен табирами.

Про то, как он мыкался в плену, молодой человек особо не распространялся. Да и мы не допытывались. О чём он мог рассказать? Нам хватило и подробностей о том, как запытали до смерти двух его старших товарищей. Как кочевники по очереди насиловали двух оказавшихся в посольстве женщин. Их то зачем с собой взяли в такую рискованную экспедицию?! Тоша, переводя сказанное, глотала слёзы. Нима говорить вообще не могла, а только рыдала. Да и у меня, стыдно сказать, глаза были на мокром месте.

Короче, если Чак своим рассказам надеялся нас разжалобить, то это с успехом ему удалось. И это он описал лишь первые пару месяцев своих злоключений, а ведь в плену он провёл без малого три долгих, бесконечно долгих года.

Пытался ли он бежать? Шутить изволите. Тачпаны под неусыпной охраной, а пешему от конного… или тачпанного… по степи не убежать. Даже рядом с казавшимися такими родными горами сделать это оказалось непросто. На ночь рабов сажали в колодки, освобождая лишь перед самым рассветом. Чаку повезло, что взрыв прогремел так удачно.

Ему как раз сняли с шеи "хомут", спутанными оставались только ноги. Пока оба табира, и надзиравший за юношей старик, и присматривавший за ними обоими охранник выскочили из юрты, Чак успел развязать себе ноги, немного размяться (всё-таки колодки чертовски неудобная штука) и порыться в торбе Харбекра (так звали старика). Не успел парень вновь завязать мешок, как в шатёр вбежал его хозяин.

Увидев, что раб посмел прикоснуться к его вещам, старик едва не задохнулся от возмущения, принявшись ругать Чака на чём свет стоит. Это его и сгубило. Бросился бы старый надзиратель бежать, вряд ли пленник за ним погнался, а там, глядишь, и помощь бы подоспела.

– Я ведь не собирался его убивать, – будто оправдываясь от наших обвинений, сообщил парень.

На вопрос "почему", он путано и сбивчиво начал объяснять, что старик относился к нему в общем то неплохо. Мы даже удивились. Что это – стокгольмский синдром? Да, вроде бы нет.

– Харбекр учил меня языку и обычаям, даже заступился несколько раз…

Когда воины амалата Нарома, чьим пленником был Чак, хотели "угостить" парня кнутом за какую-то ничтожную провинность, дед встал на его защиту. Правда непонятно, о чём старик заботился больше, о здоровье раба или сохранности собственности господина, которая могла понести ущерб. Ведь именно так он заявил нукерам, посмевшим поднять руку на хозяйское добро. Хотя оспаривать приказы амалата, не раз наказывавшего пленника за нерадивый уход за господскими тачпанами, у Харбекра язык бы не повернулся. Да и сам он не раз брался за плётку, чтобы проучить подопечного. Но, во-первых, у табиров так принято даже в отношении собственных жён и детей, да и вообще, всех, кто в подчинении: слуг, воинов, рабов. От того, кто выше по социальной лестнице, получить плёткой не зазорно. Другое дело тот, кого считаешь равным или ниже себя. Тогда – смертельное оскорбление.

Это, как у Будённого, которому, по слухам, досталось от Думенко, или Гречко, получившего нагайкой от Плиева.

И чем всё кончилось?

Думенко расстреляли, к чему командарм Первой конной точно приложил руку, а маршал Гречко всю оставшуюся жизнь гнобил, как мог, генерала Плиева.

Так что в том, что Харбекр нет-нет, да поколачивал Чака "по-отечески", особо не злобствуя, не было ничего удивительного.

– Жаль, что он не убежал, – в который раз вздохнул чёрный, как ночь, парень.

Однако старик не то, что не бросился прочь, а выхватил свою старую верную саблю, с которой он начинал служить амалату Нарому, когда тот ещё был мальчишкой. Верный телохранитель и после тяжёлого ранения не был забыт, оставшись при своём господине на "хлебной" должности… не старшего конюха, а… тачпанника что ли. Семьи у старика не было, оттого он и привязался к Чаку. По-своему, конечно, потому что спуску ему никогда не давал.

Своя то спина дороже.

Но тогда в юрте Харбекр схватился за саблю, только пустить её в дело уже не успел. Чак сбил его с ног и свернул шею. На шум и крики в царившем в стойбище бедламе никто не обратил внимания. Парень успел содрать с убитого одежду и напялить его сапоги, прежде чем в шатёр хлынула первая волна. Чаакрамендран в последний момент подхватил с земли мешок. С остальными пожитками разбираться было недосуг, к тому же они насквозь промокли. Прихватив саблю и щит, юноша бросился прочь.

В царившем в лагере бедламе до него никому не было дела. Чак рванул к скалам, к той расщелине, что уже давно приметил. Во время нахождения в плену он искал малейшую возможность для побега. Вот только все эти планы были неосуществимы. Рисковать понапрасну этот весьма рассудительный и хладнокровный молодой человек не желал, зная, что второй возможности у него может и не быть.

На глупый вопрос "Почему?", юноша тут же пустился в описание, какие у кочевников есть способы "приструнить" непокорных, чтобы те и помыслить не могли о побеге. Оказалось, что наказания, выпавшие на долю жён драдмарцев были "человеколюбивыми" и "щадящими". Хозяева не хотели портить ценный товар, пытаясь образумить бестолковых, не понявших своего "счастья" женщин с помощью плётки.

С простыми рабами так не церемонились. Самые "гуманные" наказания: подрезание особым способом сухожилий так, чтобы пленник кое-как передвигался, но сбежать не мог, или… как же это называлось в "Очарованном страннике" Лескова… "ощетинивание" по-моему. Когда пойманному беглецу под кожу ступней суют рубленный конский волос. Коней в мире Аврэд не водится, но у тачпанов на загривке тоже есть небольшая поросль. У знатных табиров в неё заплетают разноцветные ленты, шнуры, бусы и прочую дребедень. Хоть "гриву" степных сайгаков-переростков таковой можно назвать лишь с большой натяжкой, по жёсткости конской, как я думаю, она ничем не уступает. Иначе её не использовали бы в этой варварской операции.