Палатон услышал и почувствовал, как изменилось давление в комнате и заработал моторчик. Значит, снаружи плохой воздух? Или просто неподходящая атмосфера? Где он оказался? В чьи руки попал? Повернув голову, Палатон обнаружил, что его руки лежат вдоль тела и привязаны к нему. Он повертел головой, пока компресс не соскользнул влажным комочком со лба. Палатон уставился перед собой, растерянно моргая, чтобы прояснить зрение.

Комната была просторной и чистой, ничем не примечательной и ничего не объясняющей. С круглым куполом, она могла быть палаткой, поставленной на время, чтобы приютить его. Его постель была тюфяком, лежащим на полу — он пролежал на нем довольно долго, так, что полностью привык к запаху трав. Он подвигал запястьями в повязках. Кто он — гость или пленник?

Моторчик вновь заработал, и массивный, рослый чоя заполнил комнату. Именно его Палатон принял за Вездесущего Бога — из-за серебряных волос и величественного лица. Чоя принес с собой табурет, поставил его рядом с Палатоном и сел.

— Я буду говорить на трейде, ради моей дары, — произнес чоя, смутив Палатона. «Дарой» чоя называли спутницу жизни, постоянную подругу, но Палатон не видел и не слышал здесь никакой чоя.

Женщина подошла к Даману и села рядом. Палатон заметил, как она бессознательно подражает грациозной позе Дамана. Она носила свои каштановые, длиной до плеч, волосы распущенными, на ее висках серебрилась седина. Улыбка женщины была кривоватой, поднимающей один уголок рта, как будто она с иронией воспринимала оказанное ей доверие. Чоя был одет в старый летный костюм, потертый на воротнике и манжетах. Женщина запахнулась в просторные одежды, чем-то напоминающие облачение священника из Земного дома. Так принято у ее народа, догадался Палатон, и перевел взгляд на старого чоя. Он тезар, вспомнил Палатон.

— Вы можете передать сообщение?

— Нет, — решительно отказался чоя. Он поднял широкую, мозолистую ладонь. — В этом уже нет необходимости. Что сделано, то сделано. Что пропало, того не воротишь.

— Нет! — голос Палатона повысился.

Даман сурово взглянул на него.

— Ты пробыл здесь несколько дней, горя в сильной лихорадке, чуть не сгорев, и ты смеешь возражать мне? За все время долгого отсутствия единственное, по чему я не успел соскучиться — по надменности тезара.

— Проигравший не может позволить себе быть надменным, — заметил Палатон.

— Это верно. Если бы ты подумал об этом заранее, трагедию можно было бы предотвратить.

Палатон сжал кулаки.

— Если я жив, то и они, наверное, тоже живы! Если бы только вы смогли передать…

— Наше оборудование примитивно, и, во всяком случае, мы прекратили все переговоры, когда ты предпочел схватиться с ронином. Нам не нужны неприятности, — сказала женщина. Ее глаза вспыхнули.

— Но он не появился здесь…

— А мог появиться, — возразил чоя. — Они уже пробовали так делать. Однако сейчас речь не о них, а о тебе. Я — Даман, из Небесного дома и школы Соляных Утесов, а ты, если только память меня не подводит, из Звездного дома. Это Клео. Как поворачивается Великий Круг на Чо?

Женщина рассмеялась.

— Он привык называть меня своей дарой, и это тебя смущает. Однако мы совсем не то, что ты думаешь, только у нас нет слов, чтобы описать наши отношения.

Лихорадка вновь начала сотрясать его тело. Палатон чувствовал, как его пронзает неизвестно откуда взявшийся озноб. Он стиснул зубы.

— Это ваше личное дело, — ответил он. — Но скажите, где мы, почему ронин охотился за вами и почему вы не помогли мне?

— Ронины охотятся за нами потому, что хотят заполучить меня — по тем же причинам, что и тебя: одинокий, больной тезар — прекрасная добыча. Я не помог тебе потому, что не мог этого сделать. Что сделано, то сделано. Я не могу вернуть тебе твой транспорт, так же как не в силах восстановить твои нервы. А что касается нашего местонахождения — мы настолько далеко от границ, что в Союзе никто и представления не имеет, где ты очутился. Так что если ты желаешь спрятаться, тезар, ты попал как раз по адресу.

Тело Палатона беспомощно затряслось на тюфяке. Клео поспешно встала.

— Это опять приступ лихорадки. Даман поднялся на ноги.

— Ухаживай за ним как можно лучше, — и он исчез из затуманенного зрения Палатона.

Палатон видел, как женщина поднесла руку к его голове. С великим усилием он спросил:

— Кто ты для него? Почему он называет тебя дарой?

Кривая улыбка исчезла с ее лица.

— Неужели ты так и не понял? Он тезар, — объяснила она, — а я вернула ему его бахдар.

Компресс опустился на лоб Палатона, мешая ему видеть.

Палатон проснулся, чувствуя себя слабым и опустошенным. Правая рука онемела, но ему казалось, что он заново родился, и хотя он мог шевелить ногами на постели, вряд ли был способен подняться. Тем не менее позыв заставил его встать и оглядеться, придерживаясь за стену. Палатон разыскал примитивные удобства и воспользовался ими. Затем добрел до кровати и тяжело сел, чувствуя, как дрожат его ноги.

Он помнил, что Моамеб называл свою лихорадку чем-то вроде сильного похмелья. Она приходила и исчезала, оставляя его опустошенным. Каждый из пилотов справлялся с ней, как только мог. Палатон надеялся, что потеряет свой дар постепенно, незаметно, не сознавая этого, а не одним ударом. Он был еще жив, но к чему ему такая жизнь?

— Что я слышу? Надменность превратилась в жалость к самому себе?

Палатон с трудом обернулся и увидел в дальнем углу комнаты Дамана, покачивающегося на своем стуле. Очевидно, Палатон заговорил вслух.

— Наверное, — признался он.

— Я так и думал. Это обычная черта курсантов Голубой Гряды?

— Пожалуй, — медленно отозвался Палатон. — Но мне казалось, что эта традиция началась в школе Соляных Утесов.

— Гм, — Даман прекратил раскачиваться. — Для умирающего у тебя еще слишком сильно чувство юмора.

— Неужели?

— Вот именно, — чоя поднялся. — А теперь мы должны решить, что делать с тобой.

— У меня недостаточно бахдара, чтобы вернуться на базу, даже если удастся починить корабль — не припомню, чтобы вы говорили, насколько сильно он поврежден.

— Сомневаюсь. Во время приступов ты почти ничего не понимал. Ты даже не смог оценить, что осталось от корабля, — седоволосый чоя присел рядом с его постелью, его темные глаза затуманились от раздумий. — Что касается корабля, он вполне пригоден для полета.

— Вы могли бы отвезти меня.

— Нет, — отрезал Даман, и непонятное выражение появилось на его широком, морщинистом лице. — Нет, это невозможно.

— Почему?

— Потому что больше я не пересеку границы Союза. У меня есть на это свои причины, и чем меньше ты знаешь, тем лучше, — Даман потер ладони одна о другую. — Как ты себя чувствуешь? Достаточно хорошо, чтобы прогуляться после обеда?

Колени Палатона еще дрожали.

— Я могу… попытаться.

— Тогда ты сам сможешь осмотреть корабль и принять решение. У тебя есть два выхода — вернуться или заживо похоронить себя здесь.

Палатон взглянул на чоя.

— Как сделали вы?

Голова Дамана дернулась, как будто Палатон дал ему пощечину. Его глаза прищурились.

— Я остался здесь ради Клео. Если мы вернемся, ее заберут у меня. Думаю, этого не переживет ни она, ни я. Ты вновь пытаешься узнать то, что тебе опасно знать. Не расспрашивай меня.

Палатон не собирался расспрашивать. Как и у него самого, у них вполне могли быть тайны. Его живот свело — от ненависти к самому себе и от голода. Последнее было вполне поправимо. Палатон поднялся, слегка размял конечности и выпрямился, приняв решение.

— Куда идти?

Корабль был более чем пригоден для службы. Он был, как размышлял Палатон, в гораздо лучшей форме, нежели он сам после прогулки. Они обогнули озеро с соленой водой и топкими берегами и вышли на твердую почву. Здесь оказалась катапульта, пригодная для любых запусков, но Даман заверил, что топлива хватит только для того, чтобы долететь до ближайшего торгового порта. Там тоже были катапультирующие устройства для межпланетных рейсов.