Неизвестно, чем бы кончилась зловещая напряженность, но лежащий… зашевелился. Он попытался подняться — и кое-как ему это удалось. Пошатываясь, как новорожденный теленок, он неуверенно оглядел соплеменников и чужеземцев и… И стал просить еще! Джин еще оставался откупоренным, ну и Муни, пожав плечами, нацедил еще кружку. Индеец сел на землю, прислонился спиной к камню и мелкими глоточками, содрогаясь при каждом, но явно и блаженствуя, неторопливо выпил все. Пока он пил, все собравшиеся — и белые, и краснокожие — завороженно следили за этим процессом, готовые и к бою, и к дружескому смеху в равной степени.

— Сегодня он будет как однодневный сын коровы, — предупредил Муни, — а завтра у него будет страшно болеть голова, особенно вот здесь, — старина Том шлепнул себя по затылку, — но потом пройдет.

— А то опять запомирает с похмелюги — и придется воевать с хорошими ребятами, — обратился он озабоченно к соотечественникам.

Назавтра англичане ночевали уж на другом месте, в пятнадцати милях выше по реке — но патагонец прибежал рано утром и стал просить еще джина! С того дня он являлся в английский лагерь ежеутренне и просил — а позже стал прямо-таки требовать — выпивки. Он следовал за англичанами, видимо, скрытно. А когда повернули назад — открыто бросил племя и пошел за англичанами. Он выучил слово «вино» по-английски — и, еще издали, подходя к англичанам, начинал его выкрикивать, много раз подряд. Скоро он стал выпивать за один раз больше, чем несколько привычных к пьянству матросов…

…Более всего другого поражало англичан в здешних туземцах то, что они явно не страдают от холода! Преподобный Флетчер расспросил их стариков о том, как они этого достигают. Ему объяснили, что с рождения матери ежедневно натирают младенцев специальным составом, приготовленным из топленого страусиного сала, серы, мела и сока двух растений, английских названий которых патагонцы, естественно, не знают, а показать не могут, ибо сейчас растений этих нет: поздней осенью они отмирают. Этот состав «закрывает поры и потому не пропускает холод в тело». Поэтому они могут голыми ходить на ледяном ветру, купаться в реке, когда опусти в нее англичанин руку — и то сразу ломит!

Тело свое здешние патагонцы непременно раскрашивали. Иные, не мудрствуя, покрывали себя сплошь черной краской от пяток до ключиц. Другие же красили в черный цвет лишь одну половину тела, другую же — в белый. На черной половине рисовали белые солнца, а на белой — черные луны. В нос и в нижнюю губу мужчины втыкали отполированные палочки длиною дюйма в три-четыре, из дерева или кости. Длинные волосы стягивали в пучок жгутом, свитым из страусиных перьев.

Любимейшим блюдом у них было мясо, обжаренное на огне. Перед едой его резали на куски весом не менее полдюжины фунтов. Вынувши из огня, оббивали ладонью обугленные части — и рвали зубами, как звери.

У этих дикарей была и своя музыка: они делали погремушки из кусков коры, сшитых наподобие рукавиц, с камешками внутри. Танцуя (а танцы у них любимейшим развлечением), они подвешивали эти погремушки к поясам и, как зачарованные, кружились и подпрыгивали быстро, быстрее, еще быстрее — пока кто-нибудь из друзей не снимал погремушки с их пояса. Тогда они сразу останавливались, отходили в сторону и падали, подолгу не приходя в себя…

В последний день пребывания англичан в устье реки Санта-Крус Дрейк неожиданно приказал собрать на берегу всех участников экспедиции. Он стоял лицом ко всем, у входа в свою палатку. Пастор Флетчер, решив воспользоваться сборищем, приготовился произнести проповедь. Тема, соответственно положению, подобрана давно, текст в кармане… Но адмирал перебил его, заявив громко:

— Нет-нет, мистер Флетчер, полегче! Сегодня проповедь скажу я сам. — И, обращаясь к собравшимся, продолжил:

— Господа, я очень плохой оратор — но то, что я сейчас скажу, пусть каждый хорошенечко запомнит, а после даже запишет. За все, что я скажу, я готов отвечать перед Богом и Англией — и все это я записал здесь, в этой книге! — и он потряс толстой тетрадью, которую держал подмышкой. — Так вот, господа, мы здесь чрез-вы-чай-но далеки от родины и друзей. Со всех сторон мы окружены врагами — или, в лучшем случае, дикарями. Стало быть, мы не можем дешево ценить человека, поскольку другого взамен утерянного здесь и за десять тысяч фунтов не сыскать. Значит, всё разногласия, могущие вызвать столкновения меж нами, придется отложить вплоть до возвращения в Англию. Клянусь Господом — я с ума схожу при мысли о возможности столкновений между моряками и джентльменами. Я требую, чтобы этого не было! Все люди на борту моих кораблей должны быть заодно! Все должны быть товарищами! Не доставим же врагам удовольствия увидеть наши раздоры и все их ужасные последствия! А если кто-либо намерен и впредь отказываться тянуть канаты — или просто сыт впечатлениями и желает вернуться домой поскорее — тем я могу выделить один корабль. Скорее всего «Мэригоулд»: без него я смогу обойтись — и пусть плывут домой. Но чтобы это было действительно домой! А то, если встречу где-либо на своем дальнейшем пути, — потоплю без колебаний! Вы все меня знаете и понимаете, что это — не пустые слова. До завтра думайте — а завтра утром решайте. Но это уж будет решение окончательное и бесповоротное!

Все затихли, ловя каждое слово и ожидая дальнейшего.

— А тем, кому нечего решать, кто уже сейчас тверд в решимости следовать за мной по любым морям — все равно, известным или неизвестным, я говорю: учтите, что нам предстоят величайшие трудности, победить которые удастся, только если мы забудем о происхождении своем и должности. Только если мы станем поровну делить и работу, и еду, и вражеские пули… Да, трудности ждут нас небывалые, я этого не скрываю. Но тем большей будет наша слава по возвращении!

Он помолчал с минуту — и в продолжение этого времени ни шепотка, ни скрипа сапог слышно не было, точно не полторы сотни мужчин стояли перед ним, а полторы сотни каменных изваяний. Потом Дрейк хмуро продолжил:

— Ее величество повелела мне хранить истинные цели экспедиции в тайне от некоторых лиц, и прежде всего — от лорда-канцлера. Я даже вам не говорил, куда мы поплывем на деле. Вы мне доверяли — и это был как раз тот редкий случай, когда доверие приходится использовать. И что же? Все предосторожности оказались зряшными. Томас Доути сознательно выболтал все милорду Берли: он в том не постыдился самолично признаться. На суде вы все это признание слышали. Но я хочу, чтобы казнь мистера Томаса Доути была последней за все время нашего плавания, которое только-только начинается!

По толпе, словно бы как ветерок в роще, прошел некий шелест. Не шепот его вызвал, а всеобщий, но недружный, вздох. Девять месяцев в пути, полдюжины покойников — и все это, оказывается, только-только начало. Призадумаешься тут!

А Дрейк, переждав шум, продолжил:

— Здесь есть лица, старающиеся мне повредить, сея среди вас сомнения. Они утверждают, что деньги на экспедицию, начатую втайне и против воли правительства, дали мистер Кристофер Хэттон, лорд-адмирал и мистер Джон Хоукинз — и только. Но сейчас уже можно сказать правду — и я вам ее расскажу. Граф Эссекс, под началом которого я служил в Ирландии, написал обр мне мистеру Уолсингему, государственному секретарю, как о человеке, который лучше, чем кто бы то ни было другой, может сражаться с испанцами в самых дальних их владениях — имея в виду мой опыт и то, что он увидел сам в Ирландии. Уолсингем встретился со мною и сообщил, что Ее Величество устала от оскорблений, наносимых ей королем Испании — и сильнее, чем чего бы то ни было иного, желает отомстить ему.

Когда я изъявил готовность совершить эту месть — мистер Уолсингем предложил мне безотлагательно представить план таких действий. Я разработал план нашей экспедиции — и был принят Ее Величеством. Королева сказала мне следующее — учтите, я слово в слово передаю вам монаршую волю! «Дрейк, — сказала Ее Величество, — я хотела бы отомстить королю Филиппу Второму за все обиды, им чинимые мне и моим подданным. Вы — тот человек, который сможет сделать это наилучшим образом. Я хочу выслушать ваши соображения в этой связи». Я ответил Ее Величеству, что в самой Испании мало что можно сделать, и что лучшее место, где имеет смысл нанести удар, — это испанские владения в Индиях. И знаете, что ответила Ее Величество? Вот ее ответ, только лапайте аккуратнее. Не дай вам Бог запятнать этот документ, особенно монаршую подпись, смолой либо еще чем!