Наконец, Хоукинз счел себя отмщенным и…

Помните, я упоминал, что для всех Хоукинз стал деятельным сторонником сближения с Испанией, устранения Елизаветы и воцарения католицизма в Англии? Так вот, для очень узкого круга людей он оставался — как и Дрейк — ненавистником испанцев. И в январе 1572 года игра кончилась. Испанскому послу было предложено немедленно покинуть Англию. Заговор провалился, а испанцы так и не разобрались, кому обязаны провалом столь тщательно подготовленного дела…

Совсем иным было мщение, задуманное Фрэнсисом Дрейком. Дерзец задумал нанести сверхдержаве удар в солнечное ее сплетение! В Сан-Хуан-де-Ульоа Дрейк увидел (слышал-то он об этом и раньше, но видеть — совсем, совсем иное), как стекается серебро Мексики к Атлантическому океану. А золото Перу, как он узнал, так же стекалось в Панаму, порт на Тихоокеанском побережье. Оттуда на мулах сокровища переправляли в Номбре-де-Дьос, порт на Атлантическом побережье, в каких-нибудь шестидесяти милях от Панамы. Ко времени, когда годовая добыча перуанских рудников и налоги натурой (хлопчатобумажные ткани, изделия из рога, резной кости и многое-многое другое…) с индейских общин собираются в Номбре-де-Дьосе — туда подходит «Золотой флот» из Севильи, в составе которого около семидесяти кораблей. Вот попасть в «окно» и разграбить собранные сокровища до того, как их погрузят на конвой, — это был бы жестокий удар по Испании! Хотя, конечно, трудностей тут не меньше, а даже больше, чем при традиционном уже для обеих сторон нападении на конвой…

Но если тщательно подготовиться — все трудности преодолимы… И Дрейк начал тщательно готовиться к удару по «Сокровищнице мира», как называли Панамский перешеек пираты всего света.

Подготовка заняла не день, не два, а три года! И первым этапом ее стало уже описанное мною секретное путешествие в Испанию и Португалию, к знаменитым картографам. В это плавание Дрейк подбирал команду особенно тщательно. С этого рейса и началось знакомство Дрейка с Федькой-зуйком…

А сейчас я вернусь немного назад, к обстоятельствам первых месяцев, недель, дней — а иногда и часов — после возвращения «Юдифи» из Вест-Индской экспедиции…

…26 января 1569 года в малой церкви, что на набережной Плимута, пастор Флетчер, крепкий — впору мясником или боцманом быть, а не слугой Господним — и молодой еще мужчина, лет тридцати на вид, совершая обряд, вопрошал молодую:

— А ты, Мэри Ньютон, согласна ли и желаешь ли взять этого парня по имени Чарлз Джонатан Эдди в мужья, законные и любимые?

Пастор почему-то тянул, вставляя в наизусть давно известные формулы отсебятину… Позднее самые страшные минуты его жизни, самые высокие ее мгновения и самые счастливые и сама наша полутысячелетняя память о нем окажутся всецело обязаны этим проволочкам… Между тем жених, долговязый нескладный парень, одетый шикарно, но безвкусно, начал уже волноваться, подгоняя пастора взглядом…

И тут — тр-р-реск! Стекло в окне храма вылетело, остроугольные осколки сверкающим дождиком посыпались на пол храма (никого, к счастью, не поранив из немногочисленных участников церемонии) — и в церковь, головой вперед, ввалился запыхавшийся молодой человек с воплем:

— «Юдифь» входит в порт! Фрэнсис Дрейк вернулся!

Священник замолк. Жених оцепенел, лицо его вмиг перекосило, точно он лимон целиком раскусил. Отец жениха, крякнув, схватился в смятении за бородку цвета пакли. Отец невесты виновато развел руками: мол, уж тут я ни при чем, что я мог, я делал. Судьба такая! А невеста — семнадцатилетняя аппетитненькая брюнетка, миниатюрная, но не хрупкая, подхватив подол белого подвенечного платья, помчалась из храма и далее вслед за показывающим дорогу молодым человеком, с визгом:

— Фрэнсис жив! Жив! Никогда другого не полюблю!

…По традиции, возвращающийся корабль стреляет холостым зарядом, опустив ствол орудия сколь можно низко — «целуется с морем». А тут эффект был такой, точно канонир «Юдифи» вообразил, размечтавшись, что целит по окнам губернаторской резиденции в Рио-де-ла-Аче, и выпалил ядром. Такой переполох вызвало сообщение о возвращении «Юдифи»…

Когда Мэри рассказала о своих и Фрэнсиса серьезных намерениях — брат Гарри ее радостно поддержал. Но старый Ньютон наотрез отказался: «Что? Отдать дочь за какого-то прощелыгу, пирата без единого гроша в кармане? Не-ет, Мэри у меня одна. Будь у меня дюжина дочерей, я бы мог еще подумать. А так — не-ет!» И тут к Мэри посватался Чарлз Эдди — старший сын владельца процветающей флотилии рыбацких лодок. Парень был богатенький, на Мэри он давно глаз положил. Крупный, тощеват, но это пройдет, и со временем из него выйдет солидный, дородный олдермэн. Если б не было Фрэнсиса, Мэри бы задумалась и, скорее всего, не отказала бы. Но она не могла забыть тот вечер, сеновал и внезапно вспыхнувшую любовь к человеку, для которого она не станет самым главным в его жизни… Который ушел в многомесячное, рискованное плавание, не найдя дня для прощания… Человека необыкновенного… Она всё равно считала себя несвободной, невестой Фрэнсиса. И только разнесшиеся слухи о гибели всей экспедиции Хоукинза да отцовы настойчивые укоры вынудили ее согласиться…

Мэри добежала до места швартовки «Юдифи» аккурат в тот самый момент, когда Фрэнсис — заросший жесткой рыжей щетиной и в дырявой одежде, но живой — сошел на берег. Мэри обхватила его за дочерна — в январе-то! — загорелую шею, прижалась, долго поцеловала в губы — и отступила на шаг, чтобы видеть его целиком. Она еще ничего не знала — не забыл ли он ее, не отрекся ли, но спешила хоть мгновение почувствовать себя его женщиной, а Фрэнсиса — своим мужчиной. Побыть хоть и на виду у всего порта, и хоть на миг — но женой этого рыжего проказника! И она сказала так, точно имела на это право бесспорное (обладая на самом деле всего лишь острым желанием иметь это право!):

— Дражайший, как твое здоровье? Нам сказали, что вы все сгинули!

— Да, нас постигла катастрофа. Но… Подожди! Это что за ялик? И кто на веслах? Сам? Возможно ли?

Лодка приткнулась к берегу, и из нее выбрался лично Вильям Хоукинз-младший. Он сказал:

— Слава Богу, хоть кто-то вернулся! А где Джон? Где остальные? Но идем со мной — здесь не место для серьезного разговора!

Вилл обнял Фрэнсиса за плечи — и двое мужчин быстро пошли к конторе братьев Хоукинзов. Мэри рванулась было следом, но Вильям прикрикнул:

— Бабские дела мужских подождут!

Значит, все-таки заметил ее. Лицо-то у него было такое, точно она и все женщины мира — не более чем досадные булыжники на дороге. Это в подвенечном-то платье!

Да, платье… Подол весь в пыли… Мэри сглотнула слезы и улыбнулась. Фрэнсис ничего ей не сказал словами. Не успел. Ну и что? Она успела поймать его взгляд. И она помнила его объятья и его губы… «Мой муж. Отныне и навеки», — подумала она и гордо выпрямилась, уже не обращая внимания на удивленные лица прохожих. Ведь, завидя невесту, люди начинают искать взглядом жениха. А Эдди не побежал за нею — и, видимо, отца не пустил… Снова у Мэри море, то есть дела, в море возникшие, отбирали любимого. На сей раз ненадолго…

Подробный отчет о плавании длился три часа. После чего Хоукинз скомандовал:

— А сейчас кусок бекона с яйцами, стакан горячего молока и — спать! До ночи. В полночь выедешь в Лондон. Перескажешь все мистеру Вильяму Сесилу. Коней и двух попутчиков я приготовлю. В Лондоне, как только спешишься, — в гостиницу (я скажу, в какую) и в Уайтхолл, к Сесилу.

Провожатые, которых приставил Хоукинз, были молчаливые, услужливые, похожие друг на друга конопатые верзилы, вооруженные как на войне и, похоже, мастерски всеми своими арсеналами владеющие. Фрэнсис не стал приставать к людям и допытываться, на кого и в качестве кого они работают. Все ведь и так ясно, не правда ли?

Письмо от главы арматорской фирмы Хоукинзов открыло доступ к первому министру королевства. Сесил оказался дородным, рыхлым, с большущей головой и непроницаемыми хитрыми глазами. Сутулился и мало двигался, предпочитая либо величественно стоять, опираясь на драгоценный посох, стоящий, судя по виду, подороже его дорогого костюма темно-коричневых и фиолетовых цветов, либо сидеть в уютном итальянском резном кресле с оливкового цвета обивкой.