Конкурс в девять с половиной человек на место — в эпоху, когда обычным путем вербовки в матросы было опаивание спиртовой настойкой белены, дурмана, мака и доставка на борт в бесчувственном виде, да еще и связанных (это на случай, если очнется еще одурманенный и буйствовать начнет!). И обычным явлением был выход из порта с временной командой из портовых пьянчужек, временно трезвых, — им платили вдвое, и они зарабатывали на грядущие попойки трезвыми. А постоянная команда в это время спала — и очухивалась обычно уже в открытом море, от шторма. Тогда происходила смена экипажей, временные садились в баркас, который специально для этой цели капитан арендовал в порту отплытия, и плыли назад. А постоянная команда распределялась по вахтам, но подвахта не отдыхать ложилась, когда первая вахта вставала по местам, а шла отмывать заблеванный кубрик… Вот как это было обычно…

А у Дрейка еще и конкурс!

Осенью 1567 года, в те дни, когда Дрейк завершал подготовку к отплытию на «Юдифи» в составе экспедиции Хоукинза, Его Католическое Величество Филипп Второй приказал дону Фердинанду Альваресу де Толедо, герцогу Альба, одному из наизнатнейших испанских грандов и притом — одному из славнейших полководцев Испании, войти во взбунтовавшиеся Нидерланды для усмирения и «истребления навеки самого духа мятежей и ереси». Альба выступил во главе трехбригадного корпуса из солдат, обстрелянных неоднократно. Это были части, которые Альба знал и которым доверял. Но…

Испанская пехота в шестнадцатом столетии обоснованно считалась лучшей в мире. Она отличалась храбростью в наступлении, стойкостью в обороне и дисциплинированностью в любых условиях. Правда, было одно существенное «но»: всеми этими похвальными качествами желтомундирные солдаты обладали лишь покуда им исправно платили жалованье! А обходились они Его Католическому Величеству ой как недешево!

Каждый солдат получал от тридцати до тридцати пяти золотых дукатов в месяц, офицеры — до ста тридцати пяти. Нетрудно сосчитать, что содержание одной бригады требовало в год миллиона двухсот тысяч золотых! Одной бригады. А у Альбы их было три: одну, переброшенную из Милана, он расположил в Брюсселе, вторую, пришедшую пешком через Францию из Испании, — в Льеже (Люттихе, как его еще именуют) и третью, переброшенную из Неаполя морем, — в Генте, на побережье Фландрии.

Кальвинистский мятеж в Нидерландах бушевал так яростно, что испанцы были озадачены. От андалузсцев, с их буйной кровью, слившейся из струй крови вандалов и вестготов, арабов и берберов, карфагенян и римлян, такого ожидать, казалось бы, можно и даже естественно. Но нередкие андалузские возмущения казались детскими играми в «войнушку» сравнительно с тем, что творилось в Нидерландах! Вялые, флегматичные, толстопузые голландцы и фламандцы шли на костры и жгли собственные жилища. Они травили свои запасы зерна на зиму, обрекая своих детей на голод, — чтобы только испанцы не имели пропитания. Они нападали из-за угла и открывали шлюзы, чтобы лютая зимняя вода заливала всю их низменную страну, не давая пройти пешему и проехать конному. Сколько потерял Альба лошадей, которым ледяная вода непоправимо портила ноги! И каких лошадей! Здешние понурые клячи с мохнатыми ногами не заслуживают называться одним словом с сухими, стройными чистокровными арабскими лошадьми испанской кавалерии. Это… Это как простолюдин в сравнении в титулованным грандом! То есть просто никакого сравнения!

Альба был наместником Неаполитанского королевства. Там бунты вспыхивали за ночь и заканчивались к вечеру второго, а то и первого же, дня. А это…

Нидерланды были самым богатым государством Европы. Испании они достались как приданое Марии Бургундской — дочери Карла Смелого, убитого в битве при Нанси в 1477 году. Его лоскутное государство распалось, часть досталась Испании, часть «Священной Римской империи германской нации», большая же, включающая ядро государства — собственно Бургундию, вернулась в состав Франции. А Нидерланды образовали неделимый округ из семнадцати провинций и после полутора десятилетий правления Марии перешли к дому ее мужа — к Габсбургам. Император Германии Карл Пятый (он же — король Испании, и Неаполя, и Обеих Индий, и еще много чего) воспитывался в этой торгашеской стране и благоволил к ее гражданам. Его сыну Филиппу досталось поэтому тяжкое наследство, когда старик отрекся от престола и удалился в монастырь. Избалованные чрезмерной добротой и вниманием прежнего властелина, Нидерланды были начисто лишены испанского духа. Аскетизм и экстаз им были чужды напрочь. Предстояло приводить их в чувство. Положение осложнялось еще и тем, что нидерландцы были неприлично, шокирующе богаты. Королю случалось одалживаться у подданных! Ну куда это годится?

А тут еще протестантизм этот свил гнездо в спесивых, от жиру бесящихся провинциях Нидерландов. И на попытки привести к единообразию, чтобы попавший в Нидерланды испанец более не мог усомниться, точно ли он в пределах владений испанской короны, — эти торгаши ответили иконоборческим восстанием.

А потом начались обычные для всемирной сверхдержавы, стремящейся повсеместно в христианском мире утвердить свои идеалы, финансовые трудности. Войска отказывались идти в бой при явном своем превосходстве в силах и почти гарантированной победе. Только угроза истребления, при подавляющем превосходстве противника, могла заставить их исполнять долг. При таком положении шансов победить мятеж не было. А сохранение настоящего положения вело к усилению мятежников и ко все более глубокому укоренению ересей в умах нидерландцев. Альба начинал уж подумывать о поголовном выселении нидерландцев из их страны. Это, безусловно, явилось бы окончательным решением вопроса раз и навсегда. Технически это было вполне возможно — выселили же в 1492 году из Испании всех иудеев, а после восстания морисков уже на памяти Альбы — мавров. Вот только… Нет, не возмущенный вой зарубежных человеколюбов его смущал. Герцоги де Толедо славились именно своей непримиримостью к еретикам и последовательностью. Да! Жестокостью — если нужно — и последовательностью. Его бы это не остановило. Но вот дороговизна предполагаемого мероприятия…

Денег-то взять на сие неоткуда. Потребуется — Альба для себя сосчитал на бумажке — от ста двадцати до ста сорока пяти миллионов дукатов. Это когда трех с половиной миллионов на войско из короля не выдавишь! Альба писал, молил, наконец отчаялся и начал в письмах требовать и пугать. И вот Филипп Второй сообщил спешной почтой, что раздобыл деньги для войска: казна пуста, но генуэзский банкирский дом Спинола предоставил заем, расплачиваться за который предстоит восточно-средиземноморским эскадрам и флоту королевства Неаполитанского, обеспечивая подавление турецкого флота, уже ощутимо препятствующего генуэзской торговле с Востоком.

Герцог считал дни до прибытия денег и ежедневно молил Господа сохранить хорошую погоду на всем пути следования кораблей… Вот они уже миновали мыс Финистерре, огибая Бретань, вот вошли в Пролив…

И тут сокрушающая, умопомрачительная весть!

У герцога Альбы было худым все, что только может быть худым у человека: щеки, ляжки, длиннопалые руки, и было к тому же впалым все, что может быть впалым: живот, виски — и узкий высокий лоб. Ястребиный нос, седые усы и бородка — и черные брови над горящими глазами фанатика.

Он был непоколебимо уверен, что испанская держава призвана управлять христианским миром и превратить весь нехристианский мир в христианский. Он был умен, но он строжайше запрещал себе усомниться в достижимости государственных целей его страны. Задумаешься — можешь засомневаться. Поэтому герцог Альба не задумывался над повелениями короля. Исполнял, насколько мог, хорошо. Таких слуг — не задумывающихся над смыслом и последствиями его повелений, но при этом исполняющих эти повеления умно, — даже у короля Испании было мало. И Альбу ценили.