— А был бы согласен даже полностью, если б на земле остались люди, страсти к золоту не ведающие: черные, красные и другие, какие еще там бывают. А из белых — только одно племя (неважно даже, какое). Потому что почти все золото в мире расходуется белыми людьми на борьбу одних народов с другими: на покупку оружия и наем солдат, на подкуп врагов и задабривание малонадежных союзников, на оплату перевозки войск и тому подобные штуки: война у белых — дело такое дорогое, что и король не каждый может начать войну, даже если очень хочется и вроде есть за что…

— По-моему, вы, белые, — великие мастера придумывать оправдания своим действиям. Вы всегда найдете, за что воевать и стоит, и оправданно, и благородно…

— Верно! Потому я и сказал, если вы заметили: «вроде есть за что». Понимаете, «вроде», а не просто «есть».

— Я заметил. Ты не глуп. Оставайся с нами. Найдем тебе жену: молодую, красивую, смелую, ласковую, добрую. И почти белую, если нравится. Как Сабель.

— Спасибо за предложение. Только я за две недели уже по своим соскучился. А если не две, а сколько в году? Пятьдесят две, кажется? Да лет сорок — я ж еще молодой. Две тысячи недель? Нет, не выдержу. Отсюда же дороги обратно, в мир белых нет?

— Вообще-то да. Мы не запрещаем, но кто нашей жизнью пожил, уже тамошней жизнью жить не сможет. Я знаю: мои люди пробовали — не получается.

Ну ладно, вернемся к делам. Итак, золото. В моих владениях оно попадается. Но не кусками, а мелким песком. В реках и ручьях. А иногда мы отбираем его у испанцев. Специально за ним не гоняемся, но если вдруг попадется испанец с золотом, отбираем непременно.

— Чтобы побольше огорчений ему доставить?

— Да нет. Жить-то он после встречи с нами уже не будет, так что ему и огорчаться не придется. Мы отбираем золото потому, что оно опасно, оно может превращаться в средства войны. И притом подлой. Что такое война без помощи золота? Я и ты — враги. Мы схватились и боремся. Чей бог сильнее, чья кровь горячее — тот и побеждает. А война при помощи золота? Я — трус, но богатый. Я покупаю пушку и, не подходя ближе, чем на полмили, стреляю по твоему дому и убиваю твоих детей, твоих родителей и твою жену. Что это, как не подлость? А?

— Вы правы. Но раз уж так у нас принято, а главное, если ты откажешься воевать подло — тебя одолеют враги. Они-то не отказывались…

— Да. Честное слово, есть два вида зла. Один вид — зло природное: волк не виноват в том, что ему бог приказал овец душить. Он создан таким. И есть — ты уж прости, но я скажу прямо: есть зло от белых людей. Золото, пушки, пытки… Но я опять вместо дела говорю праздные слова.

— Не праздные, а правильные.

— Праздные. Потому что от них ничего в мире не изменяется. Так вот, наше золото скрыто в реках на дне, и мы бы вам охотно показали золотоносные места в них — но только не сейчас. Потому что сейчас все затоплено. Через разливы к тем местам даже и не подобраться.

— А скоро ли спадут эти разливы?

— Э, они только-только начались. Месяцев пять надо ждать.

— Ну, время-то у нас имеется…

Когда Федор вернулся к своим, Дрейк одобрил его самостоятельно принятые решения:

— Правильно решил, малыш! Без добычи мы отсюда не уйдем, хотя бы пришлось ждать ее год.

Время у них было в избытке. Но… «Бездельник дьявола тешит», как справедливо говорит пуританская пословица. Дрейк всерьез начинал опасаться, что команда от скуки взбунтуется, либо, что еще того хуже, сорвет операцию, ввязавшись в дело без команды, не вовремя, и все погубит. Поэтому он перевел «Пашу» и захваченные испанские суда в Форт-Диего (так, по имени симарруна, назвали гавань, открытую Джоном Дрейком). Главным преимуществом гавани было то, что расположена она была значительно ближе к Номбре-де-Дьосу, чем Порт Изобилия. Там он распорядился вытащить на берег всю судовую артиллерию. А каждое орудие весило более полутора тонн — и до трех! Для шести десятков людей, оставшихся у Дрейка, это было тяжелой работой не на один день.

Оставивши Джона командовать фортом и охранять корабли, сам Фрэнсис на двух пинассах: «Лев» и «Единорог» — отплыл к Картахене. На борту одной было восемнадцать человек, на борту другой — двадцать четыре, и двадцать остались в Форт-Диего. Пройти на восток, против ветров, которые в этих местах почти весь год дули с одного и того же направления, предстояло двести миль.

Полдня, почти не продвигаясь вперед, пинассы боролись с ветром. И вдруг он затих, а через полчаса штиля задул с запада! За пять суток, то с попутным ветром, то вновь со встречным, то берясь за весла в штиль, моряки Дрейка прошли этот путь и бросили якоря у знакомого (чтобы не сказать — «привычного») острова Сан-Бернардо.

В гавань Картахены англичане не входили, хотя испанцы всячески старались подтолкнуть их к этому. И уж вовсе бесило испанцев то, что Дрейк подвергал все входившие в порт Картахены суда тщательному досмотру, но не захватывал их. Вел себя как хозяин города.

Наконец 3 декабря пинассы Дрейка двинулись далее на восток. Миновав устье реки Маддалены, проследовали к городу Санта-Марта, лежащему точно на полпути между Картахеной и Рио-де-ла-Ачей. И здесь чуть не попали в ловушку!

Предупрежденные уже о появлении Дрейка, городские власти вывезли половину всей, какою располагали, артиллерии и громадное количество боеприпасов в лес на западном, высоком берегу залива, рядом с местом, наиболее удобным для стоянки судов. Их укрыли ветками — и история Дрейка могла бы тут и закончиться, но у темпераментных испанцев чуть-чуть не хватило терпения. Сам Фрэнсис Дрейк позднее пошучивал: «Боюсь, что, окажись на месте испанцев немцы или шведы — и все, пошли бы мои люди со мною вместе на корм крабам!» Испанцы открыли огонь, едва англичане подошли на расстояние выстрела, еще до того, как была дана команда бросать якоря. Ядра стали падать в воду, пока еще рядом с пинассами. Дрейк поспешил отдать приказ об отходе в открытое море. А припасы у англичан были уж на исходе. Дело в том, что за время перехода Дрейку, как нарочно, не попалось ни одного испанского корабля с грузом продовольствия в количестве, стоящем усилий по перегрузке. Команды пинасе стали роптать.

Тогда Дрейк решил поступить так, как он поступал обычно в критических ситуациях: собрать офицеров, а если потребуется — то и представителей матросов, выслушать все мнения, поблагодарить — и сделать так, как считал нужным и как решил еще до совета, совершенно независимо от того, совпадают ли с его решением мнения совета, или расходятся.

На совете мнения разделились: офицеры и матросы со «Льва» считали, что надо срочно возвращаться в Санта-Марту, высаживаться на восточном берегу залива, за пределами досягаемости огня батарей западного берега, и попытаться отобрать, а если не получится — то хотя бы купить продовольствие у местных жителей: испанцев, индейцев или негров — без разницы. А офицеры «Единорога» требовали немедленно пристать к берегу и искать продовольствие там, где окажемся после высадки: есть же там хоть какие-нибудь дороги, поместья, фермы, табуны, наконец! Не возвращаться к городу, а прямо там, где мы сейчас находимся!

— Мы готовы следовать за тобой куда угодно, хоть в самое пекло — но для этого ведь надобно быть живыми, верно? А мы можем попросту не дотянуть до светлых дней: у нас на восемнадцать ртов осталось всего ничего: один окорок да тридцать фунтов печенья. Сладкие бисквиты, будь они прокляты! И это придется растягивать еще неизвестно на сколько дней! Мы уже слабеем от недоедания!

— Ребята, ваши люди в куда лучшем положении, чем мои: на «Льве» ровно столько же продовольствия, только делить его предстоит не на восемнадцать, а на две дюжины едоков. Фунт в фунт столько же итого же, — миролюбиво сказал Дрейк.

— Вот видишь, Фрэнсис!

— Что я вижу? Надеюсь, что не вижу благочестивых христиан англиканского происхождения. Не так ли?

— Так, так. Но что из того? — раздались недоумевающие и раздраженные голоса.