— Не во гнев будь сказано вашей высокородной и достославной милости, — сказал Деррик, тот самый парень, на которого указал секретарь, — приказал лечь в дрейф катеру с фонарем на корме вовсе не я, а лицо совсем другого рода.

— Кто же это был, сэр? — спросил провост.

Деррик отвесил несколько церемонных поклонов и принялся описывать с наивозможной точностью внешность самого уважаемого провоста:

— С дозволения вашей высокочтимой милости, сэр, это был пожилой уже человек, говоря по-морскому — скорее голландских обводов, с округлой кормой, в белом парике и с красным носом, ну точь-в-точь ваша светлость! Джек, — обернулся он к одному из матросов, — ведь правда, тот парень, что хотел поцеловать красоточку с фонарем тогда ночью, точь-в-точь их милость?

— Провалиться мне на этом самом месте, Том Деррик, — ответил тот, к кому относился вопрос, — если это не он!

— Ну, за подобную дерзость мы еще заставим вас поплатиться, джентльмены, — сказал провост, справедливо возмущенный подобной наглостью. — Вы вели себя в нашем городе, как в какой-нибудь индийской деревне на Мадагаскаре. Вы сами, капитан, если только вы действительно капитан, не далее как вчера нарушили тишину и порядок самым возмутительным образом. Мы не дадим вам никаких припасов, пока доподлинно не узнаем, с кем имеем дело. И не воображайте, что вам удастся запугать нас: стоит мне махнуть платком из окна, у которого я сижу, и ваше судно тут же пойдет ко дну. Не забывайте, что оно стоит под прицелом нашей береговой батареи.

— А много ли на ней годных к делу орудий? — спросил Кливленд. Он задал этот вопрос наудачу, но тотчас же заметил по некоторому смущению, которое провост тщетно пытался скрыть, что керкуоллская артиллерия находится далеко не в блестящем состоянии.

— Послушайте, господин мэр, — продолжал он, — нечего нам друг друга запугивать. Ваши пушки принесут больше вреда бедным старым матросам, которым придется вести огонь, чем нашему судну, а если мы дадим бортовой залп по городу, то как бы, пожалуй, не пострадали глиняные горшки ваших хозяек. А что до упрека, будто мы, моряки, ведем себя слишком вольно, так какие же моряки не проказят на берегу? Ведь гренландские китоловы тоже порядком безобразничают у вас в городе, когда заходят к вам, и даже сами голландцы резвятся на улицах Керкуолла, словно дельфины, разыгравшиеся перед бурей. Вы, как я слышал, человек здравомыслящий, и я уверен, что нам с вами достаточно было бы пятиминутного разговора с глазу на глаз, чтобы все уладить.

— Хорошо, сэр, — ответил провост, — я согласен выслушать вас, если вам угодно будет пройти вот сюда.

Кливленд последовал за провостом в небольшое внутреннее помещение и, как только они остались одни, сказал:

— Я отложу в сторону свои пистолеты, сэр, если они вас смущают.

— К черту ваши пистолеты! — ответил провост. — Я служил под знаменами короля, и запах пороха страшит меня не больше, чем вас!

— Тем лучше, — заявил Кливленд, — значит, тем спокойнее вы сможете меня выслушать. Так вот, сэр: действительно ли мы то, в чем вы нас подозреваете, или нечто совершенно иное, это сейчас не важно. А вот скажите, ради Бога, чего вы хотите добиться, задерживая нас здесь? Только драки и кровопролития! А для этого, поверьте, мы гораздо лучше подготовлены, чем вы. Дело, по-моему, обстоит чрезвычайно просто: вам желательно отделаться от нас, а нам — уйти отсюда. Предоставьте нам возможность для этого, и мы сейчас же вас покинем.

— Вот что, капитан, — сказал провост, — я вовсе не жажду крови. Вы славный малый, в мое время таких было немало среди морских разбойников, а все же, не в обиду вам будь сказано, лучше бы вы избрали какое-либо другое ремесло. Итак, вы хотели бы за свои деньги получить нужные вам припасы и встретить радушный прием, с тем чтобы навсегда очистить эти воды от своего присутствия. Но тут-то и скрыта закавыка: со дня на день ждем мы к себе фрегат «Альциону», а как только белые отвороты услышат о вас, так тотчас же бросятся за вами, ибо ничего не любят они так, как гоняться за разбойником, у которого на борту редко не бывает изрядного груза долларов. Так вот, нападут они на вас, заставят следовать за собой в кильватер…

— Взорвут нас на воздух, если вам это угодно… — перебил его Кливленд.

— Нет, это уж если вам будет угодно, капитан, — заметил провост. — Но что тогда станется с добрым старым Керкуоллом, когда выяснится, что он вступал в сношения с врагами короля? На город наложат изрядный штраф, и, пожалуй, самому провосту не так-то легко будет выпутаться из положения.

— Прекрасно, — сказал Кливленд, — я понимаю теперь, в чем загвоздка. Но предположим, что я обойду остров и встану на стромнесском рейде? Туда нам смогут доставить на борт все необходимое, а Керкуолл и его провост останутся в стороне; а если вас все же притянут к ответу, то скудость ваших средств обороны и наше явное превосходство в силе послужат вам достаточным оправданием.

— Да, пожалуй, что вы и правы, — согласился провост. — Но если вы уйдете отсюда и бросите якорь в другом месте, то мне необходимо какое-либо ручательство в том, что вы не нанесете ущерба жителям острова.

— А мы, — добавил Кливленд, — со своей стороны, желаем иметь ручательство, что вы не задержите нас всякими проволочками до прибытия «Альционы». Я сам охотно соглашусь остаться на берегу в роли заложника при условии, что вы дадите слово не выдавать меня и пошлете на борт моего шлюпа кого-нибудь из должностных лиц или почтенного горожанина, который отвечал бы за мою безопасность.

Провост покачал головой и заметил, что не так-то легко будет найти лицо, согласное стать заложником при столь опасных обстоятельствах; он прибавил также, что обсудит предложение Кливленда с теми из членов совета, на которых можно положиться в таком ответственном деле.