— Да, — подтвердил Холкро, — это вы верно о них говорите. В те дни тот, кто жил не далее двадцати миль от синего моря, не мог поручиться за свою жизнь и имущество. Знаете, ведь в Европе служили молебны в каждой церкви о спасении от ярости норманнов. Во Франции и Англии, да что там, даже в Шотландии, как бы гордо шотландцы ни задирали сейчас головы, не было тогда ни одной бухты или гавани, где наши предки не чувствовали бы себя хозяевами куда больше, чем жалкие местные жители. А теперь, видите ли, мы уж и ячменя вырастить не можем без помощи шотландцев, — здесь он бросил саркастический взгляд на управляющего. — Да, хотел бы я дождаться того дня, когда мы опять скрестим с ними оружие.

— О, да вы настоящий герой! — воскликнул Кливленд.

— Ах, — продолжал маленький бард, — хотел бы я, будь это возможно, снова увидеть, как наши корабли, которые когда-то назывались морскими драконами, снова поплыли бы под черным, цвета воронова крыла, флагом, развевающимся на мачте, и с палубами, сверкающими оружием, а не заваленными треской… И пошли бы мы тогда дерзкой рукой добывать то, в чем отказывает нам бесплодная почва, рассчитываясь за прежние и теперешние обиды, пожиная то, что не сеяли, и собирая плоды там, где ничего не сажали. Со смехом носились бы мы по свету и с улыбкой расставались бы с ним, когда пробьет час.

Так говорил Клод Холкро, разумеется, не вполне серьезно и, во всяком случае, не совсем в трезвом состоянии, ибо его голова (и так-то не очень крепкая) совсем пошла кругом под влиянием пришедших ему на память пятидесяти саг и, сверх того, еще пяти кубков асквибо и бренди.

— Опять сказано так, как подобает настоящему герою! — воскликнул полушутя-полусерьезно Кливленд и хлопнул его по плечу.

— Как настоящему безумцу, вот что, — сказал Магнус Тройл, ибо пылкая речь маленького барда привлекла и его внимание. — Ну куда бы вы теперь поплыли и с кем стали сражаться? Мы все, насколько я знаю, подданные одного королевства. И хотелось бы вам напомнить, что подобное путешествие привело бы вас прямо в порт, что зовется виселицей. Шотландцев я недолюбливаю — не в обиду вам будь сказано, мейстер Йеллоули, — вернее, я, так уж и быть, примирился бы с ними, сиди они только смирно в своей стране и оставь в покое нас, наши обычаи и наши нравы. А если они ждут, что я наброшусь на них, как какой-то бесноватый берсеркер, так они могут спокойно ждать этого до второго пришествия. А со всеми, как говорится в пословице, «морскими дарами да земными плодами», да в компании добрых соседей, что помогают нам с этими благами справиться, так, слава святому Магнусу, мы, как мне кажется, можем почитать себя даже слишком счастливыми.

— Да, я знаю, что такое война, сэр, — заметил один из старцев, — и я скорей пустился бы по Самборо-Русту в яичной скорлупе или какой еще худшей посудине, чем снова пошел бы сражаться.

— А позвольте вас спросить, в каких это войнах проявилась ваша доблесть? — спросил Холкро. Чувство глубокого уважения не позволяло ему спорить с хозяином, но он совершенно не склонен был отступать перед более скромным собеседником.

— Я был завербован, — ответил престарелый Тритон, — в армию Монтроза, когда он явился сюда, помнится, в тысяча шестьсот пятьдесят первом году и забрал многих из нас с собой в Стратнавернские пустыни, чтобы всем нам перерезали там глотки. Да, уж этого-то я никогда не забуду! Пришлось нам тогда поголодать! Дорого бы я дал в те дни за кусок бороуестрской говядины или хотя бы за блюдо соленых рыбок! А тут наши горцы пригнали как раз такое упитанное стадо горного скота, ну, мы с ним долго не церемонились, сразу же перестреляли, перекололи, ободрали, выпотрошили и принялись варить да жарить, что кому больше по вкусу, и только это с бород наших закапало сало, слышим — спаси нас, Господи! — конский топот, потом выстрелы — один, другой, а там целый залп… Офицеры приказали нам строиться, мы стали смекать, куда бы это нам подальше улепетнуть, а тут и налетели они на нас, пешие да конные, со старым Джоном Арри, или Харри, или как там его называют, во главе, и как бросились они на нас, как пошли крошить, как стали мы падать, ну точь-в-точь бычки, что сами мы резали пять минут назад.

— А Монтроз? — раздался в эту минуту нежный голос прелестной Минны. — Что делал в это время Монтроз, и как он выглядел?

— Выглядел он как лев, увидевший перед собой охотников, — ответил престарелый джентльмен, — но мне некогда было особенно разглядывать его — смотрел, как бы поскорее удрать подальше за холмы.

— Так вы, значит, бросили его? — спросила Минна тоном глубочайшего презрения.

— Это случилось не по моей вине, миссис Минна, — ответил старец с некоторым смущением. — Да к тому же и был я там не по своей охоте; а кроме того, ну чем бы я мог помочь ему? Все остальные бежали, словно овцы, чего же мне было ждать?

— Вы могли бы умереть вместе с ним, — ответила Минна.

— И остаться жить вечно в бессмертных стихах, — добавил Клод Холкро.

— Чувствительно вам благодарен, миссис Минна, — сказал прямодушный шетлендец, — и вам также, старый друг мой Холкро, но я предпочитаю, оставшись в живых, выпить за здоровье вас обоих, добрый кубок эля, чем оказаться героем ваших песен, погибнув сорок или пятьдесят лет назад. Впрочем, бежать или сражаться — какое это имело тогда значение, раз все привело к одному? Схватили они беднягу Монтроза, несмотря на все его подвиги, схватили и меня, хотя за мной никаких подвигов не числилось; его, несчастного, повесили, а что до меня…

— А вас выпороли и солью натерли, если есть справедливость на небе! — воскликнул Кливленд, выведенный из терпения нудным рассказом миролюбивого шетлендца о его собственной трусости, которой он, видимо, ничуть не стыдился.

— Ну, ну, — вмешался Магнус, — стегайте себе лошадей и солите говядину… Не воображаете же вы, что ваши бравые капитанские замашки заставят нашего доброго старого Хагена устыдиться того, что он не дал себя убить несколько десятков лет тому назад? Вы сами смотрели смерти в лицо, мой храбрый молодой друг, но смотрели глазами юноши, который ищет славы. А ведь мы — народ мирный, правда, мирный только до тех пор, пока кто-нибудь не дерзнет оскорбить нас или наших соседей. А тогда они, пожалуй, увидят, что наша норвежская кровь немногим холоднее той, что текла в жилах у скандинавов, оставивших нам наши имена и родословные. Но пойдемте скорей смотреть танец с мечами; пусть посетившие нас чужестранцы увидят, что наши руки и наши мечи не совсем еще раззнакомились друг с другом.