«Будь что будет», — мрачно подумал Арен. Освещаемый кровавой луной, он спешил к дому Мары, готовясь совершить предательство.

В сарае за домом Мары царил багровый полумрак, зловещий свет Тантеры проникал сквозь трещины в досках и распахнутый люк, ведущий на чердак. В воздухе, сухом и пыльном из-за соломенной трухи, пахло чем-то резким, едким и опасным.

В глубине сарая стояла изящная повозка с эмблемой главного виноторговца Моргенхольма. В ней уже находилось несколько бочек амберлинского. Остальные стояли на полу рядом с другими, поменьше и попроще: ксуланскими, доставленными утром из порта.

В полумраке, повязав нос и рот платком для защиты от резкого запаха, Гаррик занимался трудоемким делом. Вставив воронку в потайное отверстие, закрытое вычурной эмблемой, он переливал вязкую жидкость из ксуланского бочонка в бочку из-под амберлинского. Руки у Гаррика дрожали от напряжения. Вдвоем получилось бы надежнее и безопаснее, но он не мог довериться никому.

Наполнив потайной отсек, он бережно опустил свою ношу на пол и вставил затычку. Шесть готовы, шесть еще на подходе. Далее предстояло наклеить амберлинские эмблемы, прежде чем прибудет Вильхам, чтобы забрать повозку с новым грузом. А потом Гаррик отправится в гетто вместе с Ареном.

Ночь предстоит трудная. Но дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и Гаррика наполняла лихорадочная бодрость.

Он потряс ноющими руками и собирался возобновить работу, как вдруг заслышал движение в другом конце сарая. Гаррик поднял голову и уставился в темноту.

— Мара?

Но из сумрака появилась не Мара, а Киль. Поначалу Гаррик с трудом признал друга. Тот всегда ходил приосанившись, как будто все, что он видел перед собой, принадлежало ему. Теперь он опасливо крался, сгорбив плечи.

— Я знал, что ты что-то замышляешь, — сказал Киль. Когда он подошел ближе, Гаррик увидел, что глаза у него воспаленные и красные. Он был пьян и недавно плакал. — Раньше ты так не скрытничал. По крайней мере, со мной.

Гаррик сдернул платок с лица.

— Что ты здесь делаешь, Киль?

— Пришел поговорить. — Он принюхался. — Как же тут воняет. Почему такая темнота?

— Зажигать огонь было бы опрометчиво.

Взгляд Киля скользнул по повозке и бочонкам, расставленных у ног Гаррика.

— Что в бочках?

Гаррик предпочел бы сохранить тайну, но сейчас уклоняться от ответа было бессмысленно.

— Эларитовое масло, — сказал он.

Киль нахмурился, слишком пьяный, чтобы уяснить суть.

— Помнишь, еще в Скавенгарде мальчишки рассказывали, как на руднике произошел взрыв? Тогда и сложился мой план. — Он положил ладонь на один из ксуланских бочонков. — Здесь эларитовое масло. Достаточно одной искры, и оно разнесет весь сарай и полдома в придачу.

Киль, пошатнувшись, пригладил волосы. До него наконец дошло, что дело обстоит серьезно.

— Проклятье, — выдохнул он. — Где ты его раздобыл?

— Осман общался с ксуланскими химеристами, которые умеют вызывать пламя и гром, как рассказывали мальчишки. Я задумался, не знает ли чего наш старый приятель Рапапет. Похоже, кроданские инженеры выкачивают масло из эларитовых рудников, а ксулане скупают его и переправляют своим химеристам или в Гласский университет. Говорят, на эларитовое масло обратил внимание лорд-маршал Дозорных Рыцарей в Миттерландии. Они задумывают новое Очищение. Седьмое. Хотят использовать искусство химеристов, чтобы взорвать подземные города и выкурить урдов из их нор.

Киль подошел поближе и с благоговейным ужасом уставился на бочонки.

— А тебе оно зачем?

— В этих бочках якобы амберлинское. Если кто-нибудь захочет проверить, внутри обнаружит вино. Но в основном они наполнены эларитовым маслом. После доставки в Хаммерхольт их закатят в кладовую — надеюсь, Ярин разузнал, в которую именно. Проникнув внутрь, я отыщу бочки. Запечатанные, они неопасны, но если вскрыть и поднести факел… Огонь и гром будут такие, что и представить страшно. — Его глаза блеснули. — Киль, там будет сам принц Кроды! Наследник империи. А с ним — все кроданские начальники, какие есть в Оссии. А еще генерал Даккен, тот самый, который похитил Пламенный Клинок.

— И принцесса Соррель Харрийская, — выдохнул Киль.

— Нет. Вряд ли она прибудет в Хаммерхольт раньше чем за день до бракосочетания, а к тому времени уже надо все закончить. Оттико — единственный сын императора, а у короля Харрии вообще нет сыновей, только дочери. Если принц погибнет, бракосочетание сорвется. — Гаррик сжал кулак. — Союз не будет заключен, император останется без наследника, и цепь, которой кроданцы опутали Оссию, рассыплется в прах.

— А Пламенный Клинок? — еле слышно спросил Киль.

— Я не допущу, чтобы он остался в руках у кроданцев, — ответил Гаррик. — Я уже говорил.

— Ты говорил, что собираешься его выкрасть.

— Его будут тщательно стеречь и поместят под замок в какое-нибудь подземелье, доступ в которое есть только у хранителя ключей. Я никогда не подберусь к нему, а тем более не отыщу его после того, как все закончится. Выкрасть Пламенный Клинок невозможно. Я собираюсь его уничтожить.

Киль прислонился к повозке, словно в одночасье обессилев. Узнав, в чем состоит план Гаррика, он не воодушевился, в отличие от Мары; напротив, почувствовал себя опустошенным.

Его голос зазвучал еще тише.

— И ты не вернешься назад?

Эти слова поразили Гаррика в самое сердце. Он давно знал, чем все закончится, но об этом еще ни разу не говорилось вслух, с такой прямотой и определенностью. Хаммерхольт будет последним, что он увидит в жизни. Больше никаких родных просторов, посиделок с элем у очага, солнечного света. Никогда больше не познает он женских объятий, не засмеется, не услышит старинных оссиансих сказаний.

— Чтобы разжечь огонь, кто-то должен поднести факел, — сказал Гаррик.

Киль немного помолчал, обдумывая услышанное. Потом обреченно повесил голову.

— Как же так, Гаррик? Ты собираешься развязать войну и даже не останешься посмотреть, чем кончится дело?

Гаррик чего угодно ожидал от старейшего друга, но только не этого. В нем вспыхнул гнев. Он объявил, что собирается отдать жизнь за отчизну! Разве он не заслуживает большего, нежели язвительное порицание?

— Мы должны нанести врагам настоящий урон! — рявкнул Гаррик. — Должны показать, что нельзя захватить нашу страну, избежав последствий. Пусть император испытает на себе, что значит потерять близких, как произошло со многими оссианами.

— А что потом? Они обрушат на Оссию свое возмездие! Втопчут нас в землю! Повторится то же, что было в Брунландии!

— И к лучшему! — воскликнул Гаррик. — Лишь тогда Оссия поймет, что должна восстать и сражаться! — Его ярость, копившаяся тридцать лет, рвалась наружу. — Видит Джоха, нас вдесятеро больше, чем их! Совсем как в те времена, когда нас поработили урды! Кроданцы разобщили нас при помощи страха и своекорыстия, и в итоге мы настолько заняты личными заботами, что нам некогда бороться с настоящим врагом! Мы должны показать людям, что их властители не такие уж непобедимые, что их можно свергнуть, если мы все сплотимся! Ведь за кем очередь после сардов? Мы спим на ходу и идем прямиком в рабство. Кто-то должен нас пробудить!

— И этим кем-то станешь ты. — Насмешка, прозвучавшая в словах Киля, отрезвила Гаррика. — Я был рядом с тобой в самые мрачные дни, когда все тебя оставили. Я понимаю, кто ты такой, даже когда ты сам этого не понимаешь. Лги другим, если тебе угодно, но только не мне! Не скрывай своих тайн от меня!

— А если бы я тебе обо всем рассказал? Ты бы попытался меня остановить!

— Не в этом дело. Мы должны всегда оставаться друзьями!

— Ты бы ничего не понял. Ты и сейчас ничего не понимаешь. Я не развязываю войну — мы в состоянии войны уже тридцать лет. Или ты воображаешь, что перемены возможны без жертв?

Киль понурился.

— Вот так Гаррик в одиночку решил судьбу многих тысяч людей. Пожалуй, ты и впрямь избран Воплощениями. Только с их одобрения человек может действовать столь самонадеянно.