Когда завтра на рассвете Гаррик закачается в петле, Клиссен взойдет на вершину славы. Тогда канцлер едва ли откажет ему в должности главнокомандующего. Госсен отправится обратно в Кроду доживать остаток дней на родине, а его прихлебатель Беттрен окажется не у дел.

А вдруг главнокомандующий прав? Вдруг подельники Гаррика наделают хлопот и без своего предводителя?

Ослет привел их в маленькую заброшенную комнатку на краю пустующего крыла крепости. Там уже дожидался капитан Дрессль вместе с ним — еще один угрюмый стражник, а также охранитель второго разряда, в одном звании с Хартом. Задержанный, сидевший на стуле, вскочил, когда вошел Клиссен.

— Я не знал! — вскричал он. — Клянусь Вышним, вы должны мне поверить! Эту проклятую сардку подослали, чтобы меня погубить!

Дрессль хотел было его угомонить, но Клиссен вскинул руку. Этот щеголь, пылающий негодованием, с первого взгляда вызвал презрение у старшего охранителя, но пусть он сначала выговорится.

— Я Эдген, руководитель лучшей в Моргенхольме музыкальной труппы, — выпалил тот, торопясь облегчить душу. — Вчера наша лютнистка занемогла; скорее всего, ее отравил мой соперник. И в тот же самый день я встретил сардку, которая вполне годилась на замену. Я должен был догадаться! Но мне слишком не терпелось выступить перед принцем, и я не распознал ловушку. Я и предположить не мог, что лютнистка исполнит такую крамольную песню перед его высочеством! Я сам пытался ее задержать, но мне помешали, поэтому я донес на нее Железной Длани. Мне ничего не оставалось…

— Помешали? — перебил его Клиссен. — Кто?

— Харриец, из высокородных. Рослый. Со смешной стрижкой, будто ему на голову надели горшок и прошлись вокруг бритвой…

Клиссен почувствовал, как ему скрутило все нутро. Сардская лютнистка и харрийский дворянин. Та же парочка, что и в «Привале разбойников». Сомнений больше не оставалось.

— Капитан Дрессль, возьми людей и немедленно отправляйся к темницам. Стереги узника. До моего распоряжения никто не должен его видеть.

— Так точно, старший охранитель. Слава императору. — Капитан отдал честь и удалился, забрав с собой другого стражника.

Клиссен взглянул на Ослета, стоявшего у двери.

— Ты правильно сделал, что известил меня. Держи этого человека здесь, чтобы не путался под ногами. Я займусь им потом.

— Но я… — начал было Эдген. Резкий взгляд, брошенный Клиссеном, дал ему понять, что разумнее хранить молчание. Раздосадованный, он опустился на стул.

— Охранитель Харт, отыщи сардку и человека по имени Харод. Но, ради Вышнего, действуй незаметно.

— Что ты собираешься предпринять? — спросил Харт.

— Тут есть двое наших знакомцев, — ответил Клиссен. — Могут отыскаться и другие.

Он толкнул дверь и зашагал по коридору, подгоняемый страхом.

«Это жалкий сброд, — убеждал он себя. — Впряги двоих оссиан в одну телегу, и они потянут ее в разные стороны. Без своего вожака они неопасны».

Но на всякий случай Клиссен решил отыскать хранителя ключей.

Водосточные сооружения под Хаммерхольтом представляли собой хитросплетение туннелей, где узкие каменные дорожки тянулись вдоль зловонных каналов, пересекаемых полуразрушенными мостами. Вода была неспокойная и стояла высоко, местами выплескиваясь на камни. Башмаки Граба шлепали по лужам; впереди качался фонарь, разгоняющий темноту.

Остальные отправились в темницу за Гарриком, но перед Грабом стояла иная задача. При себе у него имелась карта, запечатанная в водонепроницаемый футляр, но пока что он в ней не нуждался, полагаясь на чутье и память. Он торопился, подгоняемый желанием опередить прибывающую воду и ужасом, осаждающим рассудок.

Он не мог позабыть произошедшего в той пещере. Не мог позабыть, как вода сомкнулась у него над головой и он начал соскальзывать в темноту. Когда чувства угасли, а мысли остановились, Граб достиг границ смерти и мельком увидел, что ожидало его за ними.

Ничто. Пустота. Никакого Костяного бога, который приветил бы или проклял его. Он не удостоится даже такой милости. Не для него предназначены ледяные равнины Кваттака, где герои охотятся на могучих шабботов и сражаются с великанами среди снегов. Он не увидит чертогов Ванатука с их пиршествами, весельем и очагами, в которых вечно пылает пламя. Ему уготовано небытие, в которое после смерти отправляются Забытые. Он видел это, когда погрузился в черную бездну, и его поразил такой страх, которого он никогда не знал прежде.

Но Паршивец его спас. Так Грабу рассказал Тупорылый. Паршивец нырнул за Грабом и вытащил его из воды. Уберег от забвения, подарил второй шанс. Шанс, за который Граб ухватился обеими руками.

Лишь Пламенный Клинок избавит его от этого угрюмого ада. Лишь Пламенный Клинок выторгует ему прощение у Костяного бога.

Когда он отыскал лестницу, вода доходила ему до лодыжек. Паршивец сказал, что водосточные сооружения будет заливать до тех пор, пока уровень воды в пещере не упадет. Но тогда их лодка, скорее всего, утонет. Они выжили благодаря тому, что отвязали ее от причального столба, но при этом лишились самого удобного пути к отступлению. Без лодки они не смогут спастись через озеро. Пока что они решили назначить сбор в прежнем месте, полагаясь на малую вероятность того, что лодка осталась на плаву, но если поднимется тревога, им придется искать иной выход. Они направятся к раскопу в дальнем конце Хаммерхольта, к неведомой бездне.

Граб ухмыльнулся. Лучше уж урдские развалины, чем опять эта вода. Скарлы не боялись подземных глубин: половину жизни они проводили под землей и умели прокладывать дорогу, не глядя на солнце и небо.

Он добрался до крепкой двери наверху лестницы и обнаружил, что она заперта. Окоченевшими пальцами он достал из вымокшего мешка отмычки и взломал замок.

— Граб лучше всех, — пробормотал скарл. Хвастаться было не перед кем, но ему все равно стало веселее.

Он толкнул скрипучую дверь, за которой начинался неосвещенный коридор, холодный и пустынный. Сквозь окна проникало бледное лунное сияние. Граб удовлетворенно усмехнулся. Ни души, как он и рассчитывал. Эту часть Хаммерхольта, давно пришедшую в ветхость, перестраивали в кроданском стиле. Здесь бывали только рабочие, которых до окончания свадебных торжеств отправили по домам.

Он задул фонарь и проскользнул в коридор. Согласно карте, покои хранителя ключей находились несколькими этажами выше, но Граб никогда бы туда не добрался через толпы гостей. Он избрал более прямой путь: снаружи, по отвесной стене.

Он вытащил карту и, нахмурившись, вгляделся в нее. Определившись с направлением, он двинулся дальше по пустынным переходам, где в воздухе колыхались обрывки паутины, а по углам среди пыли и каменного крошева валялись иссохшие мышиные трупики.

Попутно мысли обратились к Паршивцу, и Граб почувствовал вину — такую резкую, что сам удивился. Он вообще не привык чувствовать вину, по крайней мере перед иноплеменниками. Он понимал, что Тупорылый проклянет его имя, когда он выкрадет Пламенный Клинок, Размалеванная плюнет от отвращения, что Веснушчатая и все остальные возненавидят его; но мысль, что он разочарует Паршивца, причиняла особенную боль. Паршивец спас его, не позволив стать Забытым. Выкрасть Клинок — плохая расплата за такую услугу.

Когда-то он умел питать привязанность и даже обладал своеобразным чувством чести. Еще в Каракве он присоединился к шайке беспризорников. Все они заботились друг о друге, утешали друг друга, когда случалось терпеть побои, вместе скорбели, когда одного из них повесили. Воровское товарищество придавало им сил.

Возможно, Граб всегда стремился вернуться в те дни, самые теплые в его безрадостной жизни. Возможно, поэтому он и похитил чужую кожу. Но для него самого оставалось неясным, что руководит его поступками; он полагался лишь на чутье.

Мрачные Мужи его простят. Кожеписцы сотрут его преступления. Камнепевцы высекут его подвиги на величественных обсидиановых стелах. Он снова станет героем, теперь уже навсегда.