Сам он ни на мгновение не сомневался, что она обогнала группу команчских воинов. У большинства мужчин не хватило бы смелости, но глупая, храбрая, порывистая, великолепная Сторм это сделала… И он также нисколько не удивился, когда она порвала Мэри Атертон платье и облила ее шампанским. Несомненно, Мэри это заслужила, но Сторм нарушила неписаные правила поведения: леди не должна снисходить до того, чтобы даже признать, что о ней ходят сплетни. При этой мысли он усмехнулся. Уж Сторм точно не была леди.

Внезапно ему наскучил вечер. Она не простила ему вчерашний поцелуй, да он этого и не ожидал. Не стоило даже и размышлять об этом, он знал наверняка. Но пока его экипаж двигался к дому Бедфордов, чтобы отвезти Элизабет домой, и пока Элизабет болтала, он обнаружил, что старается вспомнить ощущение, запах и вкус Сторм, и ему хватило честности признать, что он всерьез увлечен ею. Какая бы из нее вышла любовница!

Он проводил Элизабет до дверей, отклонив ее приглашение зайти, склонился к ее руке и легонько поцеловал. Потом сразу повернул экипаж к дому своей любовницы.

Одри была крошечная, рыжеволосая и очень красивая. Она приветствовала его в соблазнительном полупрозрачном пеньюаре, отпустила горничную и страстным, дрожащим голосом спросила:

— Чем могу служить в такой поздний час, Бретт? Он грубо притянул ее к себе:

— Я думаю, ты сама знаешь, радость моя.

Его твердые и требовательные губы нашли ее рот, ладони поглаживали нежные, теплые изгибы ее тела. Он закрыл глаза. Лаская ее, он воображал, что это Сторм. Его возбуждение нарастало, и он уже почти переставал владеть собой. Даже потом, глубоко погружаясь в нее, он видел перед собой Сторм.

Это его не на шутку встревожило.

Низко склонясь к шее жеребца, Сторм пустила его полным галопом. Черная грива хлестала ее по щекам, слезы туманили глаза. Она гнала его быстрее и быстрее, зная, что все равно невозможно скакать настолько быстро или так долго, чтобы оставить все неприятности позади. Видит Бог, хуже просто не могло быть!

А может быть, будет и хуже, подумала она несколькими секундами позже, переводя Демона сначала на рысь, а потом на шаг. Особенно если Пол узнает, что она каталась одна.

Сторм это было безразлично. Она была сыта по горло тем, что ей следует и чего не следует делать. Все равно, что бы она ни делала — выходило плохо. Что за идиотское существование требовалось вести, чтобы быть леди, — затягиваться в корсет, ходить на высоких каблуках, одеваться, словно кукла, в платья с кружавчиками и быть вынужденной каждый вечер посещать одну бессмысленную вечеринку за другой. И что за нелепые правила! О большинстве вещей говорить не принято, леди никогда не должна принимать неподобающие заигрывания, ей не следует гулять в саду наедине с мужчиной дольше одной-двух минут, она не должна снимать туфли на людях и не должна, как бы ее ни оскорбляли, унижать себя, признавая, что эти оскорбления относятся к ней, а тем более отвечая на них.

Сторм знала, что кузен в ужасе от ее поведения. Он сам сказал ей об этом вчера вечером.

— Это не Техас, юная леди, — строго сказал он. — Твое поведение только все ухудшило.

— Это несправедливо, — с вызовом заявила Сторм. — Мужчина не стал бы терпеть подобные оскорбления!

— Но ты не мужчина.

Спорить с этим было трудно. Поэтому Сторм попробовала другую тактику:

— Но, Пол! Она говорила такое! Она намекала, что я целовалась с обоими…

— И твой язык, — покраснев, сказал Пол, — Боже праведный, Сторм! Ты разговариваешь как девушка из салуна!

Он явно не собирался выслушивать ее версию, и, как ни смешно, на глаза Сторм набежали слезы.

— Она получила по заслугам, — настаивала Сторм. — Никто не смеет так говорить обо мне!

— Иди наверх и все обдумай, — резко сказал Пол. — Уже поздно. Продолжим этот разговор завтра.

Ну вот, уже было завтра, и Сторм не хотела обсуждать происшедшее, не хотела оправдываться. Вдобавок ко всему она не могла понять, с какой стати молодая леди, совершенно ей не знакомая, могла распространять о ней такие грязные слухи. Как будто они были врагами. Сторм так углубилась в свои размышления, что сначала даже не поняла, что доехала до места, где они скакали с Бреттом наперегонки и где он ее поцеловал. Теперь, когда ее переполнили яркие, осязаемые воспоминания, она разволновалась еще больше: его ладони на ее спине, на ее талии; его губы на ее губах, твердые и нежные, потом грубые и жесткие…

Она повернула вороного, чтобы ехать обратно.

И в первый раз заметила троих всадников.

Они ехали вдоль берега и были еще довольно далеко, но Сторм мгновенно узнала их: еще раньше она видела их в городе. То, что они были здесь, направляясь в ее сторону, не могло быть простым совпадением. Она смутно вспомнила, что их лошади — ковбойские пони, и одеты они как ковбои. Как будто где-то поблизости есть одно-два ранчо. Внезапно Сторм почувствовала приступ страха. Хотя полной уверенности не было, но ей показалось, что эти люди преследуют ее.

Когда они рысью подъехали ближе, она разглядела, как взмылены их лошади, и теперь поняла наверняка, что они действительно преследовали ее. Ее охватил гнев, и она обрадовалась, что не забыла пристегнуть к бедру свой шестизарядник. Она на мгновение остановила вороного.

— Здрасьте, маленькая леди, — сказал первый всадник, высокий и долговязый.

Они рассредоточились на узкой песчаной полоске, и Сторм пришлось оставить мысль, что она сможет просто проскакать мимо них: если им нужна именно она, они с легкостью ее схватят.

— Не будете любезны пропустить меня? — сказала она.

— Конечно. — Лидер ухмыльнулся и насмешливо повел рукой.

Сторм знала, что они ее не пропустят. Плотно сжав губы, она развернула вороного и пустила его галопом. Им ни за что не поймать ее.

Но не успела она это подумать, как мужчины заорали, и она услышала хорошо знакомый свист лассо. Внезапно испуганная, она пригнулась, но тяжелая веревка опустилась ей на плечи и притянула руки к бокам. Ее с силой вырвало из седла, и она упала на спину, давясь песком.

— Попалась, — заорал один ковбой.

Выплевывая песок, Сторм подняла голову и увидела, что они стоят вокруг нее. Один из мужчин держал веревку с требуемым натяжением, не давая ей ослабнуть. Она поняла, что ей надо добраться до револьвера.

— Бог ты мой, до чего хорошенькая!

— Не горячись, — спешившись, сказал вожак. — Сначала я. — Глядя на нее, он ухмыльнулся.

Сторм с трудом, не пользуясь притянутыми к бокам руками, встала на колени и поднялась на ноги.

— Я не собираюсь бежать, — спокойно сказала она, — но мне больно от этой веревки.

Вожак схватил поводья вороного и отвел его в сторону, потом усмехнулся:

— Теперь она далеко не уйдет.

— Пожалуйста, снимите лассо, — попросила она.

— Ну как же это, вы вроде совсем не боитесь? — сказал он, подступая ближе. Сторм стояла совершенно неподвижно, вызывающе глядя ему в глаза. От смеси страха и гнева ее сердце бешено колотилось. Он протянул руку и дотронулся до ее щеки, и Сторм резко отдернула голову. Он усмехнулся, снова дотронулся до ее лица, потом скользнул ладонью по плечу к груди, обхватив грудь.

Сторм пыталась попятиться, но тугая веревка болезненно ограничивала ее движения. Ковбой ухмыльнулся, обхватил ладонями уже обе ее груди и стал потирать соски. Сторм изо всех сил ударила его коленом в пах.

Он со стоном рухнул на колени, прижимая руки к паху. Сторм резко рванулась вперед, чтобы ослабить веревку, и когда петля вокруг ее торса слегка ослабла, попыталась выскользнуть из нее. Но именно в этот момент мужчина, державший лассо, понял, что происходит, засмеялся и заставил свою лошадь отступить назад, отчего веревка натянулась. Он продолжал движение, и Сторм потянуло вперед, пока она не начала спотыкаться. Она упала ничком, и ее потащило по песку. Прозвучал выстрел.

Глаза Сторм были крепко сжаты, чтобы в них не попал песок, поэтому сначала она подумала, что это выстрелил один из преследователей. Потом она услышала голос, который не спутала бы ни с каким другим: — Только шевельнись, и тебе конец.