— Вы не имеете права!

— Я ваш муж и на все имею право, — спокойно заявил он. Теперь, когда оскорбительное письмо было уничтожено, он чувствовал себя лучше. — Я напишу что-нибудь вроде: «Дорогой мистер Брэг, мы с вашей дочерью обнаружили, что не подходим друг другу. Наше взаимное желание — аннулировать брак, при условии, что вы будете согласны. Ваша дочь все еще невинна, если это может явиться препятствием». И так далее. Право, нет нужды входить во все подробности.

— Почему бы вам не подписаться моим именем? — вскипела Сторм.

— Я сомневаюсь, что они поверят, будто такое письмо написали вы, — непринужденно проговорил Бретт, садясь па край стола и беря сигару. — Скажите, Сторм, почему вы пытались защитить меня?

Она мрачно призналась;

— Не хотела, чтобы кто-нибудь погиб.

— Погиб?

Она повернулась к нему:

— Бретт, когда папа приедет, будьте готовы скрыться. Если он решит, что вы обидели меня, он убьет вас. Бретт улыбнулся:

— Скрыться? — Он сказал это слово так, словно сама мысль об этом была ему чужда.

— Я говорю серьезно! Он рассмеялся:

— Я тоже. Почему я должен прятаться? Ведь вы нетронуты. — Он нахмурился: — Или нет?

— Папа, вероятно, захочет убить вас независимо от того, что я скажу. Разве вам непонятно?

— Так действительно вы нетронуты? Невинны?

— Что?

— Вы девственница? — спросил Бретт, теперь уже совсем не небрежным тоном; глаза его потемнели и мрачно сверкали.

Когда Сторм услышала этот вопрос, негодование ее сменилось холодной яростью. Дрожа, она стиснула зубы, не в силах слова выговорить, настолько она была оскорблена и рассержена.

Бретт нахмурился, чувствуя укол разочарования. Отсутствие ответа, очевидно, и есть тот ответ, какой он желал бы услышать. В нем вспыхнул гнев. Он так и знал, верно? Не могла невинная девушка взорваться такой страстью и так быстро достигнуть оргазма, как это случилось с ней в общественном саду от одного его прикосновения.

— Пожалуй, мне все же следует позволить папе убить вас, — сквозь зубы процедила Сторм. Что за болван!

— Он производит впечатление разумного человека, — ответил Бретт. Маленькая потаскушка!

— Папа не только был техасским рейнджером, он еще и наполовину апач. Он верит в месть по-апачски. Бретт уставился на нее:

— Что?

Сторм улыбнулась, наслаждаясь тем, что она приняла за страх.

— Возможно, он отрежет вам язык или пальцы. Папа верит в то, что наказание должно соответствовать преступлению. — Она вспыхнула: — Вам повезло, что вы не… что мы не… Он бы отрезал его!

Бретт почти не слушал ее.

— В вас есть индейская кровь?

— Да, и я горжусь этим. Теперь, наверное, вы послушаетесь и спрячетесь, когда он приедет, чтобы рассчитаться с вами.

Ему все как-то не верилось. Не удивительно, что она такая маленькая дикарка. Нисколько не удивительно, черт побери.

— С вашего позволения, — чопорно произнесла она. Он смотрел на нее словно на странное явление природы. Наверное, теперь она вызывает в нем отвращение.

— Позволяю, — глядя в сторону, сказал Бретт. Кровь апачей. Вероятно, этим объясняется ее потрясающая внешность, ее необычная фигура.

У двери Сторм остановилась.

— Не беспокойтесь, — произнесла она как можно ядовитее, — я не стану вас дожидаться. Он дернул головой:

— Что это значит?

— Мне жаль женщину или женщин, которые у вас есть, ведь они вынуждены терпеть такого высокомерного ублюдка, как вы!

Его охватила ярость.

— По крайней мере, они не лицемерят. По крайней мере, они не притворяются тем, чем не являются! — закричал он.

Он имел в виду ее якобы невинность, но Сторм решила, что он намекает, будто она выдавала себя за стопроцентную белую.

— Надеюсь, что вы каждую ночь будете проводить вне дома! — взвизгнула она. — Не могу дождаться, когда окончится этот кошмар!

— Не беспокойтесь, — завопил он ей вслед, когда она вихрем вылетела из комнаты. — Я намерен проводить вне дома любую или все ночи, когда только мне заблагорассудится. По крайней мере, иные женщины умеют быть женщинами, а не какими-то техасскими дикарками!

Через мгновение он услышал, как хлопнула дверь, — так громко, что стены на втором этаже затряслись. Он схватил пиджак и, верный своему слову, вихрем выскочил из дома.

На следующее утро Сторм в отчаянии уставилась на свое отражение в зеркале; у нее покраснели глаза. Это никуда не годилось. Любой догадается, что она плакала. И Бретт догадается.

В прошлую ночь он отсутствовал всего несколько часов. Несколько часов, но очень долгих. Сторм говорила себе, что ей это безразлично, что она плачет вовсе не из-за этого ублюдка. Ей хотелось домой, она ощущала себя брошенной и одинокой. Но даже для нее самой эти оправдания звучали неубедительно.

У нее было тяжело на сердце, и она не могла понять почему. Ей все время виделся Бретт с какой-то безликой женщиной, какой-то неряшливой, растрепанной потаскушкой. Она с горечью подумала: «Ладно, лишь бы держался подальше от моей постели. Что за похотливая свинья! Да еще с предрассудками». Она гордилась своим апачским происхождением. Не ее вина, что он не знал об этом. При мысли, что он обвинил ее в лицемерии, в том, что она притворяется тем, чем не является, на глаза снова набежали слезы. Сторм яростно заморгала. Сам-то он ничто, всего-навсего щеголь с голубой кровью!

Она дождалась, пока он уедет в свою контору, потом спустилась вниз, приказала оседлать и привести лошадь. Есть она не могла — верный признак того, что она не себе. Вместо этого она целый час гоняла на Демоне в сопровождении конюха, вечно ухмыляющегося ирландца, который наблюдал за тем, как она ездит, со смесью ужаса и почтения. Сторм ничего не имела против. Она знала, что ездить одной Бретт не позволил бы, а Сайен ее возраста, хотя и добрых шести футов ростом, и вдобавок вооружен. Она была довольна тем, что он не такой старый, мрачный и суетливый, как Барт. К тому же Сайен знаток лошадей, и, когда она о чем-нибудь спрашивала, он охотно рассказывал ей. И ей нравился его ирландский акцент.

Было уже довольно поздно, когда Сторм и Сайен подъехали к дому Фарлейнов. Сайен хотел было помочь ей спешиться, по Сторм самоуверенно ухмыльнулась и соскочила по-апачски — одним плавным движением. Он только рот разинул. Она знала, что хвастает, но была ужасно довольна. У нее возникло ощущение, что с Сайеном ей будет легко и свободно: он очень походил на ее братьев.

У Марси не было других гостей, и она с радостными восклицаниями влетела в гостиную через несколько мгновений после прибытия Сторм. Как только она увидела бледное лицо и красные глаза Сторм, ее радость увяла. Она обняла Сторм:

— Дорогая, идите сюда, присядьте. Лила, пожалуйста, принеси что-нибудь освежающее.

Сторм прикусила губу. Ей казалось, что она уже вес выплакала, но слезы снова готовы были хлынуть из-за одного только присутствия этой милой женщины. Так не годится. Она не должна пускать слезу на людях. Вместо этого она устало улыбнулась.

— Хотите все мне рассказать? — мягко спросила Марси, держа руку Сторм.

— Я его ненавижу.

Марси выглядела совершенно расстроенной.

— Знай я, что Пол заставил его жениться на мне, никогда не вышла бы за него замуж. Никогда.

— На самом деле никому еще не удавалось заставить Бретта делать что-то против его воли.

— На этот раз удалось.

— Что сделано, то сделано, — тихо сказала Марси.

— Нет. Это не так. Мы с Бреттом не осуществили свой брак, и мы его аннулируем.

Марси была потрясена тем, как горько прозвучали эти слова. Словно девушку обидели, оттолкнули. Словно она хотела, чтобы Бретт стал ее настоящим мужем.

Марси погладила ее по волосам:

— Ах вы бедняжка. Бретт, наверное, впал в ярость. Правильно?

Она сглотнула:

— Как вы догадались?

— Он из тех мужчин, кто всегда добивается того, чего хочет, а уж вы не сомневайтесь, он хочет вас.