— Сторм приезжала к Марси сегодня утром. Бретт вздернул голову. Его глаза опасно заблестели.

— Так вот в чем дело. Заговор.

— Сторм ничего не знает о нашей встрече, хотя она действительно рассказала Марси, что вы собираетесь аннулировать брак.

Бретт отшвырнул вилку:

— Она еще перебирает наше грязное белье на людях!

— Бретт, успокойся, — сказал Грант, касаясь его руки. — Я прежде не видел тебя в таком состоянии.

— Что еще она говорила? — спросил Бретт, изо всех сил пытаясь взять себя в руки.

— Не слишком много. Главным образом она старалась удержаться от слез.

Бретт сидел совершенно неподвижно.

— Ты видел ее сегодня?

— Нет.

— У нее глаза совсем красные и опухли.

Бретт не шевельнулся, только перевел взгляд на скатерть. Она проплакала всю ночь? Он ничего не слышал. Почему она плакала? Потому, что он узнал правду, потому, что она отнюдь не девственница? Почему она плакала?

— Тебе следует хорошенько подумать, какими действиями ты довел ее до слез. Ради Бога, Бретт, ей же всего семнадцать лет. С Леанной Сен-Клер ты обращаешься словно в лайковых перчатках, а ведь Леанна — сущая стерва.

— Хватит, — сказал Бретт, поднимая вилку и вонзая ее в салат. — Возможно, она плакала потому, что скучала по дому, или потому, что ненавидит меня.

— Такая черствость — это совсем на тебя не похоже. Бретт взглянул на него:

— Так ведь не каждый день человека заставляют жениться угрозами. Разве удивительно, что я злюсь?

— Для начала — кто, черт побери, в этом виноват? — настаивал Грант.

— Она! — почти выкрикнул Бретт, грохнув кулаком по столу так, что фужеры подпрыгнули. — Эта ведьма поймала меня в ловушку — можешь мне поверить, Грант, она вовсе не невинна, она все время знала, что делает! Она заловила меня, черт побери, а теперь поняла, что откусила больше, чем может проглотить, и передумала! — Он подчеркнул это высказывание еще одним ударом кулака по столу, отчего все разговоры вокруг них стихли. Бретт швырнул салфетку на стол, встал и понизил голос до гневного шепота: — Ну так позволь сказать тебе кое-что, друг мой. Может быть, я тоже передумал! — Он зашагал прочь.

Грант изумленно смотрел ему вслед, потом улыбнулся, взял вилку и продолжал есть. Марси будет им довольна.

Бретт направился прямо домой. Его разозлило, что Сторм побежала плакаться к Марси и выболтала то, что касалось только их двоих. Если ей еще осталось что сказать, пусть скажет ему. Он оставил Кинга у коновязи и большими прыжками взлетел по лестнице, выкрикивая ее имя:

— Сторм!

Ответа не последовало, так что он через две ступеньки помчался на второй этаж и порвался в ее комнату. Ее там не было. Спускаясь вниз, он чуть не сбил с ног Питера. Слуга хотел что-то сказать, но Бретт оборвал его:

— Где моя жена?

— Она уехала утром верхом, — сказал Питер.

— Да, да, я знаю. Она ездила к миссис Фарлейн. — Он яростно взглянул на Питера: — Хочешь сказать, что она еще не возвращалась?

— Нет, сэр.

Бретт принялся мерить шагами вестибюль. Он вытащил карманные часы: было почти три часа дня.

— Питер, когда она уехала?

— Около десяти, сэр.

Бретт ощутил, как внутри у него все сжалось от страха. Пять часов. Она уехала пять часов назад. Он резко повернулся к дворецкому:

— Она уехала с Сайеном, верно?

— О да. Сайен знает, что миссис д'Арченд никогда не должна ездить одна.

Бретту стало немного легче: Сайен неплохо стрелял, еще лучше владел ножом, но самым смертоносным его оружием были мясистые, как окорока, кулаки. Именно поэтому Бретт поручил молодому, но способному конюху сопровождать Сторм, если ей вздумается выйти из дома. То, что случилось на берегу пару недель назад, не должно повториться. Да где же они, черт возьми?

— Она сказала, куда поедет после Фарлейнов?

— Нет, сэр.

Должно быть, она осталась у Марси, подумал он с новым облегчением. Это было единственно возможным объяснением.

— Пошли Уильяма к Фарлейнам, чтобы он привез Сторм домой. Пусть скажет, что я ее жду.

Приказав это, Бретт перебрался в кабинет, где уставился на цветущие азалии, рододендроны и тюльпаны в саду. Даже кизил уже расцвел, но вряд ли он это заметил.

Кучер Уильям вернулся минут через двадцать, без Сторм. Она уехала от Фарлейнов еще до полудня, Бретт был потрясен. Уильям стоял, дожидаясь позволения уйти. Наконец Бретт сумел заговорить:

— Она сказала, куда направляется?

— Нет, сэр, — ответил Уильям.

Бретт встал и махнул, чтобы он уходил. Ледяные щупальца страха сжали его внутренности, заглушая новый приступ гнева. Теперь прошло уже почти шесть часов с тех пор, как она уехала. Никто не катается верхом по шесть часов. Где она, черт побери?

Что-то случилось.

Проклятие, думал он, проносясь через дом и вылетая на улицу. Сайену всего-навсего двадцать, даже если в нем и шесть футов и двести фунтов. Проклятие, в этих местах полно всяких психованных, изголодавшихся по женщине подонков.

— Уильям, оседлай Кинга, — крикнул Бретт, потом в нетерпении принялся за это сам. Он с места рванул в галоп.

Сторм нравилось ездить вдоль берега. Подумав об этом и сворачивая туда, где они однажды катались вместе, он вспомнил ее письмо. «Я ненавижу Сан-Франциско. С самого первого дня здесь все у меня выходило неладно… Меня запихивают в корсет… туфли жмут… Я солгала… Мы вовсе не влюблены…» Паника гнала его столь же свирепо, как он гнал Кинга, паника, и чувство вины, и раскаяние. Несмотря ни па что, она его жена, и ей только семнадцать, и он отвечает за пес.

Через полчаса, когда и он и Кинг были одинаково взмылены, Бретт увидел, как они медленно едут вдоль берега, в сторону тропинки через дюны, с которых он вглядывался в линию берега. Еще не различая Сторм, он увидел большого черного жеребца, в котором невозможно было ошибиться, и на нем сидел всадник. Две лошади, два всадника… Его захлестнула волна облегчения.

Он не поехал им навстречу, потому что и так уже загнал Кинга. Но он подъехал к тропинке, чтобы их встретить, и когда они приблизились, увидел, что со Сторм действительно все в порядке. Она сидела свободно, словно родилась на спине этого большого черного жеребца. Рядом с ней ехал Сайен, явно слишком большой для своего гнедого мерина.

Чувство облегчения сразу исчезло. Лицо Сторм раскраснелось и пылало. Ее волосы рассыпались, длинные золотистые пряди спадали на грудь. Жакет для верховой езды был полностью расстегнут, и рубашка распахнулась на добрых три дюйма ниже ключиц. Они с Сайеном не заметили его и болтали друг с другом оживленно, весело, смеясь, сияя… Он не верил своим глазам. Его захлестнула горячая, свирепая, невыразимая ярость.

Никто не катается верхом целый день.

Он убьет Сайена. А потом убьет Сторм.

Они его заметили. Сторм мгновенно перестала улыбаться, и на ее лице мелькнуло выражение, похожее на чувство вины. Бретт двинул Кинга вперед, между ними:

— Где, черт возьми, вы пробыли весь день? Сторм оскорбленно взглянула на него, потом ее лицо приняло бунтарское выражение.

— А вы сами как думаете, Бретт? Где, по-вашему, я могла быть весь день? — Последние слова она произнесла гневно, сквозь зубы.

Под расстегнутым жакетом сквозь тонкую рубашку просвечивала зрелая грудь. Бретт заметил на ее груди и лице легкий налет пота. Он взглянул на ее рот: синяков не было, а лицо могло пылать от многочасового катания по берегу… но ведь никто не катается верхом целый день.

— Поезжай вперед без нас, Сайен, — сдержанно и угрожающе произнес он. Он не смотрел на парня, а сидел совершенно прямо, не сводя глаз с жены, дожидаясь, пока Сайен отъедет. Сторм вздернула подбородок, готовясь отразить нападение.

Он задал вопрос по-другому:

— Что вы делали весь день?

— Заехала к Марси, а потом каталась.

Он снова уставился на ее рот, пытаясь отыскать припухлость, потом на ее роскошную грудь:

— Весь день? Она нахмурилась: