Сторм послушно легла, но было уже поздно: они с женщиной успели встретиться взглядами, и Сторм заметила в ее глазах внезапное понимание, когда Бретт назвал ее по имени. Она вновь почувствовала тошноту и головокружение. Его любовница была миниатюрная, округлая, красивая, женственная, изящная — у нее было все, чего не было у Сторм.

— Ладно, Бретт, — негромко сказала Одри а послушно исчезла.

Сторм поняла, что сейчас ее стошнит. Она перевернулась, и ее вырвало. Когда все кончилось, она обнаружила, что Бретт нежно поддерживает ее. Она была готова разреветься. Когда он принялся гладить ее по волосам, желание плакать стало еще сильнее.

— Не надо, — простонала она.

Его рука замерла. Долгие мгновения, борясь с волнами головокружения и тошноты, Сторм продолжала видеть перед собой эту красивую женщину. Потом Бретт негромко произнес:

— Экипаж уже здесь.

Он без усилий поднял ее, и Сторм уткнулась лицом ему в грудь. Он донес ее до экипажа, забрался в него и сел держа ее у себя на коленях. Почему-то оттого, что ее так держат, она потеряла всякое самообладание. И очень тиха заплакала.

— Вам больно? — сразу спросил он. Его тело напряглось под ее телом, теплые руки обхватили ее крепче.

— Нет, — прошептала она сквозь слезы. — Голова болит.

— Не плачьте, прошу вас, — нежно сказал он, еще ближе прижимая ее к своей груди, так что ее груди передавалось биение его сердца. Она уткнула лицо в уголок между его плечом и шеей и закрыла глаза. — Почему вы плачете, Сторм?

Она покачала головой. Говорить она не могла. Нежность в его голосе только усиливала смятение ее чувств. Но она ощущала его руки, гладившие, ободрявшие ее, и за мгновение до того, как ее окутала благословенная тьма, ей показалось, будто он прошептал:

— Прости меня, chere.

Часом позже она все еще была без сознания.

Бретт стоял рядом с ней, и его сердце трепетало от вида ее бледного лица — сейчас такого безмятежного, каким он еще никогда его не видел, — пока доктор Уинслоу обследовал ее.

— Ну, как? — скованным голосом спросил Бретт. — Почему она все еще не пришла в себя? Она поправится?

— Успокойтесь, Бретт, ваша прелестная женушка цела и почти невредима.

— Что вы имеете в виду? — осведомился Бретт.

— Все кости целы, но у нее сотрясение мозга. На затылке шишка размером с апельсин.

— Это может оказаться серьезным, — не двигаясь, сдавленным голосом сказал Бретт.

— Нет, если у нее будет неделя полного покоя. Я хочу, чтобы три следующих дня она лежала в постели. Потом она может принимать посетителей, но только ненадолго. Никаких прогулок и верховой езды. Спать в отдельных комнатах. Побольше отдыхать.

Бретт нахмурился, пытаясь представить, как он сможет удержать Сторм в бездействии целую неделю.

— Она будет отбиваться руками и ногами, — пробормотал он.

— Никаких отбиваний, — сказал Уинслоу. — Ей показан полный покой.

— Она самая вспыльчивая женщина, какую я когда-либо видел.

Уинслоу улыбнулся:

— Так не сердите ее.

— Вам легко говорить, — пробормотал Бретт, глядя на лежавшую без сознания на кровати девушку.

— Если боль будет слишком сильной, можете дать ей несколько капель лауданума, — продолжил Уинслоу.

— Какая боль?

— Какое-то время у нее будут головные боли. Бретт подошел к кровати и поправил покрывало, испытующе глядя на нее.

— Вы уверены, что это всего лишь сотрясение? Там ее стошнило.

— Только сотрясение, — заверил Уинслоу. — Не надо провожать, Бретт. Я найду дорогу.

Уинслоу вышел, и Бретт присел на край постели Сторм. Она не шелохнулась. Он взял ее за руку. Ладонь была сухая и теплая, мозолистая, а не мягкая и шелковистая. Он держал ее, трогая и рассматривая каждую черточку. Было очень странно видеть ее такой — она казалась очень юной и незащищенной. Он откинул ее густые волосы с висков, потом бессознательно наклонился и поцеловал открывшееся место и сразу же ощутил сладкий укол желания.

«Я не стану этого делать, — подумал он. — Я не стану аннулировать этот брак, вот и все».

Придя к этому решению, он почувствовал себя гораздо лучше. Он не намерен снова разбираться в их отношениях. С него достаточно. Стоит ему начать думать об этом, как он снова станет злиться на себя, колебаться и, того и гляди, передумает. Она застонала.

Он погладил ее волосы.

— Спи, Сторм, спи, chere, — нежно сказал он вполголоса. — Ш-шш, спи.

Ресницы Сторм затрепетали, и она с трудом приоткрыла глаза:

— Ох!

— Вам больно? Она сглотнула:

— Голова болит.

— Дать лауданума?

Она на мгновение прикрыла глаза.

— Да, пожалуйста.

Не вставая с места, Бретт приготовил капли: все необходимое стояло на прикроватном столике.

— Хотите надеть ночную рубашку или поспите в сорочке? Сторм задумчиво нахмурилась и вздохнула:

— Все равно.

Она ждала, что он будет делать дальше. Он слегка улыбнулся, подсунул под нее руку и приподнял, другой рукой поднес стакан к ее губам. Когда она допила, он отставил стакан.

— Вы не сердитесь? Бретт посмотрел на нее:

— Мы поговорим обо всем через несколько дней. Сторм, если вам ночью что-то понадобится, лауданум или другое, я буду там, за дверью.

Она прищурилась:

— Почему?

— Потому что именно там я сплю.

— Вы могли и одурачить меня, — проговорила она все еще слабым голосом, пытаясь приподнять подбородок.

К ее удивлению, Бретт не попался на удочку и не рассердился.

— Именно там я сплю, — твердо повторил он.

— Вы можете вернуться, — пробормотала Сторм. — К ней… я не возражаю.

Бретт почувствовал, что начинает злиться:

— Зачем вы меня так провоцируете?

— Очень красивая, — прошептала она и уснула.

Он нахмурился. Неужели она делала это намеренно? Неужели ей доставляет удовольствие с ним ссориться? Может, в этом все дело? Никогда ни одна женщина прежде намеренно не раздражала его, тем более все время. Но она отлична от любой другой женщины. Она совершенно и непоправимо особенная.

Он прошел в свою спальню, оставив дверь между комнатами открытой. Спать он не мог. Ночью он трижды подходил проверить, как она, и каждый раз она спокойно спала.

Сторм вздохнула. Ее ноздри щекотал запах кленового сиропа. Оладьи, подумала она. Мама делает самые вкусные оладьи… Она прислушалась, не слышно ли братьев, по крайней мере Рейза, который никогда не бывает спокойным, всегда дразнится, и сдержанного голоса Ника, и веселого — отца, и звона тарелок, и шагов. Запах усилился, и Сторм поняла, что проспала; было пора вставать, а она проспала свои утренние дела по дому. Но сегодня ее это не волновало: ей было удивительно уютно, надежно, она чувствовала себя любимой… Она потянулась, глубоко вздохнула, потянулась еще раз и открыла глаза.

На мгновение она совершенно растерялась, увидев смуглое, красивое лицо мужчины, стоявшего у ее постели с подносом в руках.

Потом на нее обрушилось осознание и вместе с ним ужасное, сокрущительное разочарование: она не дома. Она была здесь, замужем за этим мужчиной. Он ее недолюблювал, и у него была красивая любовница. Бретт.

— Доброе утро, — улыбаясь, сказал он.

Заметив, как он не спеша окинул ее взглядом, Сторм обнаружила, что скинула с себя покрывала. Она села, натянула их на себя и посмотрела на поднос у него в руках.

— Проголодались? Я принес вам завтрак. Он снова улыбнулся. У нее трепыхнулось сердце, и что-то теплое разлилось по всему ее телу.

— Умираю от голода, — подозрительно разглядывая его, призналась она.

Он осторожно поставил поднос на кровать:

— Почему вы так смотрите на меня? Хорошо спали?

— Как мертвая, — пробормотала она, отводя взгляд. Почему он смотрит так, словно пытается разглядеть, что у нее в душе? И вообще, почему он здесь?

Бретт усмехнулся:

— Наша кухарка делает лучшие оладьи в городе.

— Пахнет великолепно, — сказала она и принялась есть. Заметила, что он за ней наблюдает, и тут же пожалела, что не успела умыться и причесаться. Наверное, ее прическа похожа на воронье гнездо. Она снова взглянула на него: он все еще не сводил с нее взгляда, сидя у ее колен. — Я так странно выгляжу?