И как раз в этот самый момент машинисту вздумалось резко затормозить. Первая остановка.

В результате бородача швырнуло прямо на Женечку. Он вдавил ее в стену, а сам вдавился в ее упругое тело и почувствовал, как горячи ее задорно торчащие груди под тонкой тканью топика.

Сразу вслед за этим бородач в полной мере ощутил, насколько тесны и неудобны его новые джинсы.

Топик девушки был гораздо удобнее. Он не облегал ее грудь, а свободно ниспадал на нее, поскольку являлся на самом деле майкой, обрезанной по самое некуда. Теперь он к тому же задрался, так что левая грудь Женечки и часть правой были скрыты от посторонних глаз только широкой спиной бородача.

Посторонние глаза не заметили, что Женечка собственноручно помогла топику задраться, и даже бородач ни в чем неприличном ее не заподозрил и только сам смущался оттого, что находится так близко от девушки.

Маленькие твердые соски, как горящие угольки, прожигали футболку бородача насквозь.

Молодой человек догадывался по ощущениям, что перед ним довольно юная девушка, но вполне объяснимое любопытство требовало, чтобы он хотя бы попытался разглядеть ее лицо.

Попытка привела к тому, что девушка доверчиво прижалась щекой к его бороде, одновременно стараясь высвободить свои руки, прижатые к стене другими добрыми людьми.

Когда это ей удалось, Женечка обвила руками шею молодого человека, прижалась к нему еще теснее и подарила ему такой поцелуй, от которого его близорукие глаза полезли на лоб.

Сделав паузу для глубокого вдоха, она приступила к следующему поцелую, который длился на протяжении всего перегона между станциями Обухове и Колпино.

«От Обухова до Колпина поезд проследует без остановок», – неразборчиво пробормотал машинист несколько раньше, так что перегон был долгий.

Все это время молодой человек с бородой и близорукими глазами пребывал в некотором недоумении. Незнакомые девушки еще никогда не целовали его вот так в тамбуре пригородного электропоезда.

Незнакомые девушки его вообще никогда не целовали, да и знакомые делали это нечасто.

И уж тем более никто никогда не целовал его с такой страстью, за которой угадывался настоящий профессионализм.

Понятно, что бородач испытывал от этого необычайный, небывалый, ни разу не испытанный в жизни кайф. Никакая жара, духота и теснота не могли его перебить, и бородатому юноше лет тридцати от роду было хорошо.

Ну а Женечка умела добиваться желаемых результатов с каким угодно партнером. Мужчина был для нее лишь катализатором, а цепная реакция возникала у нее внутри.

– От Колпина до Тосно поезд следует без остановок, – уведомил по громкой связи машинист. – Будьте осторожны и не перебегайте пути перед близко идущим поездом. Поезд не телега, и его еще никому не удавалось мгновенно остановить.

От Колпина до Тосно ехать полчаса, и бородач подумал, что если следующий поцелуй будет длиться весь этот перегон, то он, пожалуй, потеряет сознание. А девушка, похоже, уже была на грани потери сознания, распалив себя до судорог, но все-таки вцепилась в его губы мертвой хваткой, блаженно закрыв глаза.

Топик Евгении никчемной тряпкой болтался где-то в районе шеи.

Ей было хорошо.

В Колпино из вагона вышла значительная часть пассажиров. И хотя на место вышедших тут же вошли другие, в тамбуре стало немного просторнее. Но никакая сила не могла разъединить девушку и бородача, слившихся в экстазе в углу у стоп-крана.

Им было хорошо, и хорошо весьма.

Господин Хари Годзиро не умел воспламенять взглядом дома, но убить взглядом он мог запросто. Надежнее всякого ружья. Осимицу Хирояма, погибший от своей собственной руки в день, когда Годзиро-сан приступил к чтению дневника своего прадедушки, знал это лучше, чем кто-либо другой.

Господина Осимицу хоронили с великими почестями, как достойнейшего из достойнейших, настоящего самурая, каких теперь осталось мало. Наблюдая за этим зрелищем, юный Анаши Кумару, младший из всех воинов Якудзы, решил тоже сделать харакири, когда подвернется подходящий случай.

Случай подвернулся очень скоро, когда господин Хари Годзиро поднял залитое слезами лицо, отводя взгляд от тела покойного соратника, и сурово спросил, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Господин Ясука Кусака уже умер?

В наступившей тишине раздалось отчетливое клацанье зубов Анаши Кумару. Боль в нижнем левом коренном заставила его поморщиться.

«Надо сходить к зубному, – подумал он. – Или к невропатологу».

Между тем Ясука Кусака еще не умер, поскольку снаряженная для его почетной ликвидации команда киллеров еще не успела даже покинуть Японию.

– Нет Годзиро-сан, господин Кусака еще жив, – ответил якудза, похожий на студента в черных очках, склонившись перед боссом в почтительном полупоклоне.

– Тогда почему я вижу вас здесь? – удивился Годзиро-сан и хмуро посмотрел персонально на юного Анаши Кумару.

Анаши побледнел, молча повернулся и ушел делать себе харакири.

Однако у него сильно дрожали руки, и меч все время выпадал, обрушиваясь на кафельный пол с противным звоном, который был хуже, чем царапанье железом по стеклу.

Анаши Кумару передергивало от этого звона, и он решил сначала обратиться к невропатологу.

Отложив в сторону меч, он вернулся в похоронную процессию, сделав вид, что ему просто нужно было отлучиться по делу. По маленькому.

Похоронная процессия тем временем заметно поредела. Палачи Якудзы, самые безжалостные убийцы на свете, спешно отправились точить свои длинные мечи, чтобы не заставлять господина Хари Годзиро ждать дольше, чем он может вытерпеть.

Задумавшись об их почетной миссии, ради осуществления которой им, может быть, придется отдать жизнь, юный Анаши Кумару решил, что совершить харакири он всегда успеет, а прежде следует постараться с пользой для дела отдать жизнь за своего повелителя.

Он решил убить господина Кусаку собственноручно, в честном бою на мечах или врукопашную. А если ему самому будет суждено погибнуть в этом бою, на долю героя выпадет не меньший почет, чем если бы он совершил харакири. Его ждет посмертная слава и хорошее перерождение.

Анаши Кумару мечтал переродиться в бабочку.

И он верил, что для этого ему нужно всего лишь совершить подвиг.

Гири Ямагучи любил все большое, но девушек предпочитал хрупких, как нераспустившийся цветок.

С наступлением ночи он долго размышлял, лежа в купе головою к двери, над главной странностью прошедшего вечера. Он никак не мог понять, чем так привлекла его эта русская проводница со забавным акцентом, которая была так непохожа на маленьких стройных гейш, которые скрашивали его ночное одиночество и возвращали ему силы после трудного дня.

Господин Кусака мирно спал, примостившись на столике у окна в позе лотоса. Гири же никак не мог заснуть и то и дело порывался встать, чтобы выйти в коридор и еще раз взглянуть на эту девушку, которая все еще хлопотала, наверное, по хозяйству.

Наконец он не выдержал и, приоткрыв дверь купе, вытянулся на своем комбинированном ложе в полный рост. Этого было достаточно, чтобы голова его оказалась в коридоре.

Проводница колола дрова. Вернее, строгала лучину тупым, ни на что не годным ножом.

– Может быть, вам нужна помощь? – с надеждой спросил Гири, но девушка говорила по-японски лучше, чем понимала чужую речь.

Вопрос борца дошел до нее только с третьей попытки, и она с вежливой улыбкой отказалась:

– Нет, спасибо.

Но Гири Ямагучи уже поднялся со своего ложа, чуть не разрушив его. Он достал из-под подушки метательный нож господина Кусаки и присоединился к девушке, осторожно опустившись на колени возле печки.

– Что вы, это совсем ни к чему, – пыталась возражать проводница, но Гири уже строгал лучину с неожиданной для такого большого человека аккуратностью.

Проводница была далеко не хрупкой, но одновременно и не такой уж большой. Таких деревенские мужики, еще не забывшие родной диалект, и интеллигенты, хорошо знакомые со словарем Владимира Даля, называют ядреными.