– Я видел ваш бой с Шоррэем. Это пример, когда предельное мастерство встретилось с запредельным. Запись поединка показывают на всех циклах обучения в клэнийских школах. Усыпление бдительности соперника, использование его атаки для подгонки величины собственного меча, предугадывание решающего удара, уклонение в момент неизбежности удара, вспарывающий выпад в падении, использование режима непрерывной заточки меча для преодоления защиты комбинезона, общая этика поединка…

У меня едва не отвисла челюсть. Мой отчаянный, безнадежный, выигранный лишь благодаря темпоральной гранате Сеятелей поединок считается классикой боя на плоскостных мечах! Его изучают на самой воинственной планете галактики!

Хорошо хоть Данька не понимает стандартный галактический. Я всегда боялся стать ложным кумиром, а после уверенной тирады клэнийца это было бы неизбежным. Чего доброго, Данька решит, что искусство владения одноатомником – врожденный талант всех землян. Включая и его самого.

– Боюсь, Клэн, что тот поединок нетипичен. Я действовал интуитивно.

– Разумеется. Любой настоящий бой ведется интуитивно. Иначе он превратится в ремесло.

Последнее слово прозвучало так презрительно, как мог сказать лишь клэниец – с его сотнями поколений предков, не занимавшихся ничем, кроме войны. Я почувствовал, что одиночка с погибшего корабля мгновенно стал мне симпатичнее. Несмотря на жаропрочную хамелеонскую кожу и удивительное равнодушие к смерти своей огромной семьи.

Люблю искусство и ненавижу ремесленничество.

Не важно, что делает человек – кладет кирпичи в стену дома или пишет музыку. Выбор между искусством и ремеслом всегда зависит от той степени интуиции, непредсказуемости, чувства, которую вкладываешь в свое дело.

– И все же лучше я понаблюдаю за твоим спаррингом с Лансом и Редраком. Сейчас это будет полезнее.

Клэн кивнул:

– Я постараюсь показать все основные приемы нашей школы боя на одноатомниках.

– Ты еще не решил, что предпримешь на Схедмоне? – поинтересовался я.

– У меня два пути. – Клэн не глядя вогнал меч в ножны. – Либо купить корабль и нанять команду для охоты за Белым Рейдером – состояние нашей семьи позволяет это. Либо просить вас о временном контракте – я могу выполнять на корабле любую работу. Сейчас я предпочел бы второй вариант.

– Почему? Мы ищем Землю, мою родную планету, а лишь потом Белый Рейдер.

– Ваши пути пересекутся, – твердо сказал Клэн. – Я знаю.

– Мне бы твою уверенность…

– Даже два солнца светят в одном небе, – ответил Клэн схедмонской пословицей.

– Хорошо. Надеюсь, тебе не придется жалеть о своем выборе.

Я кивнул подошедшему Лансу:

– Внеси Клэна в список экипажа. Временный контракт, со всеми необходимыми формальностями… На любую свободную должность, которую он выберет. Потом дашь на подпись.

Редрак вздохнул. Список лиц, подлежащих его охране, неумолимо расширялся. То, что клэниец мог постоять за себя лучше любого из нас, роли не играло.

Мы садились на космодром Схедмона вручную. Это было чем-то вроде высшего пилотского шика – сажать корабль самим, когда на планете имелся новейший космопорт со всеми системами автопосадки, от дистанционного управления и ракетных буксиров до экспериментальных устройств принудительного спуска в гравитационном луче.

Если обычная посадка на полупустом космодроме или просторах незаселенной планеты представляет несложную задачу даже для начинающего пилота, главное – иметь запас свободного хода, то посадка на бетонном пятачке, лишь в два с половиной раза превышающем диаметр корабля, – серьезное испытание и для мастера. Несмотря на чуть меньшую обычной гравитацию.

Маневрированием управлял Редрак. Он сидел в глухом черном шлеме, закрывающем все лицо, – сейчас у него не было времени на многочисленные пульты и экраны. Самая важная информация проецировалась на внутреннюю поверхность шлема и повторялась речевым синтезатором в наушниках. Из пилотажного пульта были выдвинуты дополнительные консоли, покрытые сотнями сенсоров прямого управления двигателями. В обычных условиях они не использовались – любая их команда могла быть продублирована нажатием нескольких клавиш основного пульта. Но сейчас Редрак управлял двигателями вслепую, касаясь сенсоров отработанными за многие годы движениями, – так играет пианист, не глядя на инструмент.

Задача Ланса была чуть проще. Он контролировал работу главного реактора и двигателей, подачу топлива и охлаждение дюз – какие бы сумасшедшие нагрузки ни выжимал из корабля Редрак, резерв хода не должен теряться.

Клэн почти лежал, его кресло было максимально опущено, и он видел сразу все экраны – начиная с главного, занимающего половину потолка, и кончая видеокубом с оптической картинкой, светящимся над его правой рукой. Должность, которую предпочел для себя Клэн, называлась довольно заумно – пилотажный тактик – и была из разряда тех излишеств, которые в определенных ситуациях переходят в ранг жесткой необходимости. Фактически клэниец управлял всеми маневрами корабля в критические моменты полета.

– А-три, – негромко сказал Клэн. – Пауза. Пауза. В-четыре. Пауза. Зависаем. Еще. А-один, едва-едва…

Команды, отдаваемые Клэном, походили на бред пьяного шахматиста. Наверное, не только для меня, но и для Ланса бессистемное чередование номеров маневренных двигателей и абсолютно вольных по форме советов было невыполнимым и малопонятным. Но Редрак Шолтри действительно оказался пилотом экстра-класса. Это чувствовалось по голосу Клэна – вначале чуть настороженному, неторопливому, а теперь уверенному и быстрому.

Эрнадо, занимающий не слишком-то сложную должность навигатора, пока скучал. Его работа начнется лишь в том случае, если Редрак решит поднять корабль за пределы атмосферы и зайти на посадку повторно. Случай скорее гипотетический.

И только два человека на корабле были сейчас абсолютно лишними. Я и Данька. Капитан и юнга. Не важно, что пульт, за который посадили мальчишку, был втайне от него отключен от линии активного управления, а мой, капитанский, мог отменить любой приказ Редрака или Клэна. Я все равно не собирался вмешиваться и демонстрировать экипажу свои школярские познания.

– Д-четыре, – диктовал Клэн. – Д-пять, д-шесть дважды. Д-семь! Хорошо, мы ушли… Пауза. Гасим до нуля…

Оставаясь неслышимым для остальных, я негромко объяснял Даньке смысл происходящего. Хоть на это моих знаний хватало.

– Сейчас экипаж работает по боевому пилотажному расписанию. Есть еще боевое-боевое, или дуэльное. Тогда мы с тобой и все не занятые в маневрировании – то есть Эрнадо и Ланс – контролировали бы системы защиты и нападения. Основы космического боя знаешь?

– Ага, Редрак объяснял. – Голос Даньки в канале двусторонней связи дрожал от возбуждения. – Сер… Капитан, а на этом экране, в центре пульта, вид сверху?

– Да. Главный экран сейчас показывает космодром с высоты нашего полета. Это чуть меньше трех километров. Площадка, на которую мы садимся, обведена красным пунктиром.

– Посадочные огни?

– Нет, просто подсказка корабельного компьютера. Световые маяки существуют, но на практике не используются.

– Здесь столько кораблей… Если Редрак ошибется, мы можем в них врезаться?

– Только не на этом космодроме. Нас перехватят гравитационным лучом и посадят на отведенное место. Дело кончится небольшим штрафом… и огромным позором.

На минуту Данька замолчал, разглядывая силуэты кораблей, заполняющих огромное, медленно приближающееся поле. Шары и сигары, конусы и цилиндры, диски и пирамиды. Корабли разных планет всех существующих классов – от легких спортивных яхт до боевых крейсеров; расстояние и воздушная дымка сглаживали детали, и корабли казались набором наглядных пособий по стереометрии, в шахматном порядке разложенных на столе. Космопорт Схедмона был одним из самых больших в галактике – планета служила перевалочным пунктом между сырьевыми колониями, не имеющими Храмов, и основными мирами. Здесь корабли заправлялись и ремонтировались, а экипажи получали отдых перед полетом в гиперпространстве напрямую: от Храма Схедмона на сигнал Храма своей планеты.