– Мой… комбинезон… включай… – просипел я.

Пальцы Редрака схватили мою ладонь. Из-под ногтей проступила кровь, руку пронзила боль. Когда комбинезон в активном режиме, трудно рассчитывать усилие.

Редрак коснулся сенсоров на моем комбинезоне – моими же пальцами, иначе автоматика не послушалась бы. Я почувствовал, как закололо под лопатками – включилась система неотложной помощи. А еще через мгновение тело перестало быть безвольным. Малейшее движение, намек на движение толкали меня сквозь пятикратные перегрузки.

– Твоя очередь, принц, – прошептал Редрак, оседая в моих руках. И я вдруг почувствовал нелепую, беспричинную радость – и оттого, что Шолтри все же пошел мне на помощь, и от небрежно-пренебрежительного обращения «принц», и от тех естественных слов, что он произнес, – вместо трагических просьб бросить его и спасаться самому…

А ведь останься в его сознании клеймо психокода – Редрак сказал бы именно это. Ну а Эрнадо с Лансом способны на такие мелодрамы и сейчас. Их психокод – преданность императорской власти. В том числе и мне.

Мы брели словно сквозь густую, вязкую жижу, под медленно слабеющим гнетом перегрузки. Все дальше от разбитой шлюпки, все ближе к скале, возле которой приплясывал от нетерпения Данька, прижимающий к груди Трофея.

Мой комбинезон тоже начал выдыхаться, но и зона разрядки гравикомпенсатора кончалась. Мы с Редраком шли, поддерживая друг друга, напоминая не то закадычных приятелей, не то перебравших собутыльников.

– Какого дьявола ты полез меня вытаскивать? – спросил я. – Не веришь, что я действительно снял психокод?

Редрак секунду молчал. Затем спросил:

– А какого дьявола ты его снимал?

– Ясно, – с чувством сказал я. – Ковыляй быстрее.

– С моей ногой ты полз бы еще медленнее…

Там, где стоял Данька, избыточная гравитация почти не ощущалась. Мы с Редраком повалились на песок – и сразу же, словно внутри меня тикали невидимые часы, я заорал:

– Лицом к шлюпке! Медицинский режим комбинезонов включить! Сейчас рванет гравикомпенсатор…

Редрак выдал такую тираду, что я всерьез усомнился —действительно ли русский превосходит галактический язык эмоциональностью? Мы лежали лицом к шлюпке, глядя на разгорающееся вокруг черного шарика гравикомпенсатора сияние.

Потом был удар.

Костер горел плохо, хотя валежник был сухим, как песок пустыни. Сказывалось высокогорье – на Схедмоне содержание кислорода и так невелико, а уж в трех километрах над уровнем моря…

Гравиудар вывел из строя всю аппаратуру, кроме маломощных приемопередатчиков боевых костюмов. И теперь нам предстояла ночевка в горах – если только местные власти не пожелают среди ночи обследовать место крушения шлюпки. Но это весьма сомнительно.

Проигравшие могут вызвать сочувствие. А вот любопытство – вряд ли. За нашими трупами прилетят не раньше утра.

Данька спал у костра, завернувшись в какие-то обрывки ткани, подобранные возле расплющенной в лепешку шлюпки. Редрак, побродив по окрестностям, нарвал несколько пригоршней желтоватой травы, напоминающей перезревший укроп, и сушил ее теперь над костром, приспособив в качестве противня тонкий стальной лист. Судя по остаткам надписей, раньше этот лист был заслонкой одной из крошечных детекторных амбразур. Взрыв гравикомпенсатора расплющил ее. От человека при такой гравитации не осталось бы вообще ничего. Мелкая кровяная морось, рассыпавшиеся в пыль кости просто впитались бы в землю, как горячая дробь в рыхлый снег.

Меня в очередной раз пробрала дрожь. Мне готовили невеселую участь. В спокойном, холодном диалоге Храмов не было и намека на сострадание.

А в том, что в предсмертном бреду, в те миллисекунды, когда техника всесильных Сеятелей остановила время и удерживала меня на грани бытия, я слышал именно диалог Храмов, – сомнений не оставалось. Это отстраненное знание пришло откуда-то извне – словно интонация голоса, способная раскрыть многое не вместившееся в слова.

– Редрак, а что ты делаешь? – лениво поинтересовался я.

Редрак ответил не сразу и с некоторым смущением:

– Так, глупости, Серж… Эта трава – слабый наркотик… с редким способом употребления.

– Вдыхать дым?

Редрак явно удивился:

– Ты слышал о трэбе, капитан?

– Ну… краем уха.

– Тогда садись поближе.

Я устроился плечом к плечу с Редраком. Тот продолжал потряхивать над огнем импровизированную жаровню, досушивая траву. Затем ссыпал в ладонь оранжевую пыль, настороженно понюхал.

– Нормально…

Он бросил в огонь маленькую щепотку порошка, жадно вдохнул горьковатый дым, поплывший над тлеющими углями.

– Хороший сорт, капитан.

Я нагнулся к огню – так, что даже глаза непроизвольно зажмурились от нестерпимого жара, и глубоко вдохнул.

Жар в груди… в легких… Холодная дрожь, проносящаяся по коже… Лавина звуков – слух обострился не меньше чем на порядок. Потрескивание валежника в костре стало пушечной канонадой, сонное дыхание Даньки едва не перекрывало ее, бормотание Редрака слышалось совершенно отчетливо и ясно.

– Лучше всего мы делаем дурман, капитан. Наркотики, вина… Развлечения – это тот же дурман…

Дрожь схлынула, лишь в груди продолжал гореть огонь. Зато сознание затянула пьянящая дымка эйфории.

– Еще мы умеем делать оружие, Редрак… И убивать.

– Это тот же дурман… те же развлечения, капитан. Ничем не лучше и не хуже секса… или трэба.

– Редрак… – Меня отчаянно потянуло на откровенность. Проклятая слабость моих пьянок! Неискоренимая слабость. И не важно, чем вызвано опьянение – бутылкой «Пшеничной» на молодежной тусовке или инопланетным наркотиком с неприятным названием «трэб».

– Слушай, Редрак… Ты помнишь, что говорил Ланс в рубке, перед эвакуацией с корабля?..

– Бред, капитан.

– Нет, Редрак. Послушай, они выходят на связь со мной в третий раз… И лишь недавно я понял, кто стоит за ширмой… кто в роли кукловода…

Я рассказывал Редраку все. Начиная с первого появления Голоса, когда они использовали Эрнадо. И про диалог с пэлийцем, и про услышанный в полубреду разговор Храмов.

Сизый дым плыл над костром. Мы с Редраком, раскрасневшиеся, с вьющимися от огня волосами, склонялись над пламенем. Наркотик принялся за нас всерьез: предметы вокруг изгибались, теряли четкость. Как там это по-медицински… метаморфопсия, кажется.

– Серж… – Редрак сыпанул в огонь последнюю горсть порошка. – Если против тебя действительно Сеятели… Храмы… то драться бесполезно. Они способны стереть в пыль все планеты в галактике. Ты даже не муха перед слоном… ты вирус…

– Вирус может прикончить любого слона, – с радостью поймал я Редрака на слове. Глупое умение из детских времен, когда удачно «проехать на метле» значило – победить.

– Сергей… Да брось ты храбриться… Ты не тот вирус…

Откуда он знает мое полное имя?

Я напрягся, пытаясь скинуть дурман. И не смог. Заорал – в ушах заломило от крика. Обостренное восприятие – полезная вещь.

– Откуда ты знаешь мое полное имя?!

Редрак с недоумением пожал плечами:

– Данька говорил… Успокойтесь, капитан. Я не Сеятель, увы. И даже не их кукла. Но могу посоветовать лишь то же самое. Хватит гоняться за Рейдером. Если Сеятели… Храмы обещали, что они не найдут Землю – значит, так оно и есть. Их слову можно верить. Лучше возвращайтесь на Тар… к принцессе. И мальчишку с собой возьмите, я ведь вижу, как вы друг к другу привязались.

Редрак тоскливо взглянул на пустые ладони, словно надеялся найти там еще немного наркотика. И с наигранной усмешкой продолжил:

– Можете и для меня найти местечко при дворе… Или подарить гражданство Тара…

– Прекрасная идея, Ред… – Впервые я позволил себе сократить его имя. – Ты что же, думаешь, принцесса ждет меня?

– Разумеется.

– Может быть, ты еще считаешь, что я продолжаю ее любить?

– Конечно.

Кто-то засмеялся за меня – злым, пьяным смехом. Данька шевельнулся во сне и жалобно пробормотал пару слов.