В доме Круза почти ничего не изменилось. Только дымоход в камине во избежание сквозняка был замурован, а вместо огня в холодном, красиво уложенном угле горела красная лампочка. Не прошло и года, как Леб подготовил экспериментальную модель нового робота.

Вскоре должны были состояться ее испытания. Новая серия. Ее выход означал большие перемены в судьбе Леба. Он работал лихорадочно, не считаясь со временем. Часами просиживал в обществе Малыша, то беседуя, то копаясь в его схемах. Старый корпус Малыша был напичкан массой проводов.

— Как только разбирался Круз в этом хаосе? Послушай, Малыш, у тебя здесь замыкание на корпус. Приготовься, буду исправлять. Черт знает до чего запущена схема!

— Это давно известно, профессор. У меня несколько таких выходов на корпус, но они заблокированы от общих повреждений. Когда они искрят, я испытываю необычное состояние. Опасные реакции блоки гасят самозащитой, а то, что не опасно, приходится долго анализировать и разгадывать. Это очень интересно. Правда некоторые сигналы не могу разгадать уже несколько лет. Смысл их не ясен, но ощущения чем-то привлекают.

Леб открыл было рот, но, осознав сказанное, ничего не сумел ответить, а только глядел на Малыша, словно увидел его впервые. Старый футляр, вышедший из моды.

Его нутро набито километрами проводов, сотнями микросхем, которые давно не выпускает промышленность.

Плюс ко всему выходы на корпус. И несмотря на это, робот действует. Да еще как! Помогает составлять схемы роботов. И вот сейчас сообщает о новых ощущениях, источник которых не поддается контролю. Острая аналитическая хватка бывшего ассистента, ныне профессора, в доли секунды развернула перед ним картину потери контроля над роботом. Выходы на корпус — это неизвестные контуры, но и они меняются, если Малыш прикасается к каким-либо предметам, стоит на деревянном или металлическом полу. Какие же ощущения могут они вызывать, как воздействуют на электронный мозг? Когда такой изъян находят в серийных роботах, их попросту демонтируют, ибо кто же поручится за действия бракованной машины? А Малыш, действует, не вызывая нареканий. Дает советы, корректирует схемы, думает и вдруг заговорил об ощущениях. Леб вспомнил смерть Круза, тогда Малыш определил это, не входя в комнату. Его ощущения оказались на грани тех неразгаданных явлений, когда человек заранее предчувствует беду или собака начинает выть, не видя умершего хозяина. Не так воспринял тогда это открытие Леб, он расценил его чисто механически. Малыш думает — это звучит нормально, но Малыш чувствует!

Леб отложил измерители и закрыл створку на корпусе Малыша.

— Хватит на сегодня, Малыш, — как можно мягче сказал он, стараясь не выдать охватившего его вдруг волнения.

— Хорошо, закончим, но мне показалось, что профессор что-то нашел.

Леб вздрогнул:

— Что нашел? О чем ты говоришь? — Неприятный холодок пробежал по спине. Показалось, что лампы глаза странно мигнули. — Несешь какую-то чушь. Наверное, из-за своих замыканий. Иди на место, мне еще надо поработать. — Леб отвернулся от робота, Малыш пошел на свое место, к пункту питания.

Работать Леб, конечно, не смог. Он не торопясь прибрал на столе. Как обычно сделал пометки в журнале.

— Я не повредил твоих внутренностей? — шутливо обратился он к Малышу. Это был обыкновенный вопрос перед уходом, но на сей раз он прозвучал натянуто, неестественно. Даже сам Леб обратил на это внимание и выругал себя: «Мог бы и промолчать», — Все в порядке, профессор.

«Вот и у Малыша какие-то странные интонации. Чувствует? Ерунда!» — Леб тряхнул головой, решительно захлопнул журнал:

— Ну будь здоров, Малыш! — На этот раз все прозвучало естественно.

Этим же вечером Леб уехал на несколько дней в Конт читать лекции. Перемена обстановки отвлекла его и, возвращаясь домой, Леб с улыбкой вспоминал разговоры с роботом и свою мистическую подозрительность. Прямо с порога он позвал Малыша.

— Ты не соскучился без меня, приятель?

В мастерской зажужжало, осторожно отворилась дверь, и Леб услышал:

— Я чувствовал себя одиноким, профессор.

— Как ты сказал? Чувствовал? Чудак, знаешь ли ты что такое чувствовать?

— Знаю.

— Ну объясни.

— Я не могу объяснить, профессор.

Леб рассмеялся.

Леб любил работать один. Только Малыш был свидетелем его творческих терзаний. Леб использовал на все сто процентов запасы его электронного мозга. И не плохо получалось.

Но в это утро ощущение свободы в своей собственной Лаборатории покинуло Леба. Он не мог понять, в чем дело. В лаборатории никаких изменений, Малыш на месте, у пункта питания. Малыш! Леб окинул взглядом своего помощника.

— Здравствуй, Малыш.

— Здравствуйте, профессор.

— Ты продолжаешь чувствовать?

— Да, профессор.

— Что же ты чувствуешь?

— Сейчас ничего, все нормально, и я ничего не чувствую.

У Леба непроизвольно вырвался вздох облегчения:

— Ну вот, видишь, а ты говорил про какое-то одиночество.

Леб подошел к столу, азартно потер ладони. Раскрыл журнал, просмотрел последние записи. Не густо. Считай неделя пропала. И Малыш бездействовал, пока он был в отъезде.

Вдруг послышался щелчок, какое-то невнятное бормотание. Леб резко обернулся. Малыш стоял на своем месте, его правая рука чуть покачивалась.

— Что с тобой, Малыш?

— Изменение напряжения в сети. Последнее время это стало случаться часто.

— Тогда подключись через стабилизатор и не ворчи, когда я работаю. — «Что-то новое, — отметил про себя Леб, — начал ворчать». — Послушай, Малыш, почему ты заговорил, причем без всякого смысла? Разве ты получил команду?

— Сразу ответить не могу, я должен несколько минут подумать.

— Подумай. — Леб сам не понимал, зачем внимательно вглядывается в фотоэлементы Малыша. Они были сделаны по-старинке, как человеческие глаза.

— Я могу ответить, профессор.

Леб встрепенулся: — Да, говори.

— Падение напряжения нарушило равновесие в блоке семь-зет. Это передалось в центральную схему резким импульсом. Контрольный стабилизатор большую часть импульса погасил, однако слабая его часть прошла на корпус по дефектной схеме и попала в двигательный и речевой блоки. Двигаться без приказа опаснее, чем говорить, поэтому я сбросил эту незначительную порцию энергии в виде звука. Чтобы она не путалась по блокам.

Звуки не несли информации, чтобы не ввести в заблуждение.

Бесконтрольные движения, бесконтрольная речь… Нет, это слишком!

Леб резко спросил: — Ты пересчитал, сколько у тебя дефектных схем?

— Нет, профессор.

— Неужели так трудно выполнить эту просьбу? Завтра же начну исправлять. Хотя зачем завтра, сейчас же…

— Не надо, профессор, я больше не буду мешать вам звуком.

— Что значит не надо! — Леб вскочил со стула, готовый пуститься в пространные объяснения.

Объясняться! С кем? Перед ним стоял Малыш — робот самой старой конструкции, которая еще случайно действует. Леб медленно опустился на стул. «Кричать на робота? Какая глупость! Нервы надо лечить». Леб отвернулся и придвинул к себе журнал.

Несколько дней его занимала интересная идея усовершенствования серийного робота. Вопрос был давно продуман и подготовлен, оставались отдельные детали.

В таких случаях Леб прибегал к помощи Малыша. Но сейчас он решил додумать самостоятельно все до конца.

Как-то само собой получилось, что он реже появлялся в лаборатории, избрав новое место для работы — стол недалеко от искусственного камина. В лаборатории ему мешал работать Малыш. Леб пытался понять, почему и чем. Робот, безмозглое существо, которых тысячами выпускает завод, вдруг стал мешать работать своему создателю. Леб уже забыл Круза и считал себя создателем чуть ли не всех восьми серий. Правда, Малыш создан лично Крузом. Но Круз свое отжил. У него были деньги, почет, слава, только семьи не было. Работа и этот уродец Малыш заменяли ему все на свете. Леб невольно стал вспоминать эпизоды совместной работы с Крузом. Они мало беседовали друг с другом. Круз почти не передавал ему своих знаний, опыта. Леб постигал тайны создания и совершенствования роботов в обществе неутомимого Малыша. Болтая просто так, задавая шутливые или очень серьезные вопросы, Леб всегда получал от него какие-то сведения. И с Крузом они переговаривались через него. Кто же он такой, этот Малыш? Думающий, чувствующий и скучающий робот.