— Полагаю, вам известно о том, что Томоо Кодзо пытался убить Николаса Линнера?

— Средства массовой информации ничего об этом не сообщали. Наверное, полиция позаботилась и не дала в газеты никаких сведений.

— Кодзо считал, что полковник и ваш брат были виновны в смерти его отца в 1947 году.

— Да. Я помню тот день, когда его тело нашли в Сумиде.

— Скажите откровенно, Томоо был прав? Они виновны в смерти его отца?

— Конечно, нет, — произнесла женщина без всякого сомнения. — Томоо был психически больным человеком, это каждому известно. Все еще удивлялись, как это вы терпели его присутствие в совете.

— Тогда скажите, ваш брат и полковник Линнер были добрыми друзьями?

— Друзьями? — она вскинула голову. — Довольно странное определение для их отношений. Полковник был представителем Запада, как могли они быть друзьями?

— Внутренне Линнер был японцем.

— Да ну? Мне странно это слышать... Тёса поставил стакан на столик.

— Вы опровергаете факты?

— Какие факты? Вы путаете общеизвестный миф с фактами.

— Полковник Линнер делал все, что мог в условиях оккупации, чтобы восстановить нормальную экономическую и политическую жизнь в Японии. И это подтверждается документами.

— Это не вызывает сомнения. — Кисоко одним глотком допила свой бренди. — Но он также прилагал все усилия, чтобы ликвидировать военно-промышленный комплекс нашей страны. Все, чем мы обладали до войны, было уничтожено.

Тёса застыл как вкопанный, его мысли были в смятении.

— Простите, но я вас не понимаю...

— Да что тут понимать? В оккупационном аппарате были люди, которые использовали лучшие военные умы Японии для защиты интересов Америки против коммунистов в районе Тихого океана. Мы были оплотом этой страны на Дальнем Востоке, сдерживающей силой, направленной против Советского Союза и континентального Китая. Американцы нас разоружили, а потом заставили охранять свой передний край. Все это странно, вам не кажется?

— Я знаю, что некоторые американцы из штаб-квартиры оккупационных сил хотели провести ряд судебных процессов над японскими военными преступниками.

— Да, но целую группу генералов удалось оградить от судебного преследования. В учебниках истории говорится, что этих генералов так и не нашли. Но я-то знаю, куда они исчезли. Они ушли в подполье. И стали шпионить в пользу американцев!

— А ваш брат с полковником Линнером помогали этим генералам скрыться?

Кисоко поджала губы.

— Вам никогда не понять, почему и как это происходило.

— Но мне необходимо знать! — твердо произнес Тёса и сам удивился своему резкому тону.

— Необходимо? Зачем? — При каждом движении рук женщины ее кимоно шелестело, как будто за ее спиной шептались ангелы. — Вы хотите сказать, что если оябун настаивает, его приказ надо выполнять?

— Я не могу приказывать вам, Кисоко-сан, и вы это знаете. — Тёса на мгновение прикрыл глаза, как будто успокаивая поднявшееся в нем волнение.

— Ваша власть на Оками не распространяется. И на меня тоже. Неужели вы считаете, что я могу раскрыть вам секреты моего брата?

— Но Николас Линнер не относится к числу ваших друзей. Ответьте мне на один единственный вопрос; вы утверждаете, что Оками и полковник Линнер не были близкими друзьями?

Кисоко предложила ему еще бренди, но Акира отказался. Тогда она сказала:

— Все союзы переживают свои плохие периоды. Одни, в конце концов, распадаются, а другие выживают.

— Что произошло с их союзом?

— Вы сказали, что у вас один вопрос. — Женщина встала так близко к нему, что он слышал ее дыхание. — Если бы Микио был здесь, вы могли бы спросить у него сами.

Слишком поздно Тёса понял загадку, которую она ему загадала. Кисоко схватила его за руку и крепко сжала ее.

— Но его здесь нет. Он скрывается. Где-то очень далеко от меня... и от вас. — Ее глаза лихорадочно блестели, и у Тёсы возникло странное ощущение, что в любой момент она может ужалить его, как змея.

Так вот что имела в виду эта женщина: что бы ни сделал Микио в прошлом или настоящем, она все поймет и простит, потому что это ее брат, как все прощал Акира своему брату, ибо родственные чувства превыше всего, даже превыше долга, морали и нравственности.

— Вы, дорогой мой, пытались его убить? — вдруг спросила Кисоко.

Он был так поражен этим вопросом, что лишился дара речи.

— Вы хотите иметь такую же власть, какой обладал Микио? Вы желаете занять кресло кайсё? Вы хотите умалить его влияние? — продолжала наступать на него женщина. — Вы были таким милым ребенком, и я пела вам колыбельные песни! А теперь посмотрите на себя вы же настоящий преступник. Этот мерзкий мир поглотил вас полностью, вы стали его творцом и детищем. И знаете, дорогой мой, тьма идет вам, как плащ. Вы в нее вросли, а может быть, она вросла в вас.

Акира понял, что сделал ставку в игре и проиграл: не надо было касаться прошлого. И все же он попытался задать еще один вопрос.

— Если вы не хотите говорить со мной о вашем брате и полковнике, то расскажите мне о Коуи.

Он почувствовал, что этот вопрос испугал ее.

— Почему вы считаете, что я о ней что-нибудь знаю? — тихо спросила женщина.

Обычно эту девушку называли только по имени. Так уж издавна повелось.

— Странно было бы думать, что вам ничего о ней неизвестно.

Ногти Кисоко вонзились в его руку, и женщина с яростью выкрикнула:

— Я не хочу ничего знать об этом ничтожестве. Мне противно слышать даже ее имя!

— Почему?

— Послушайте, вы мне отвратительны! Так вот зачем вы пришли сюда. Не о полковнике Линнере и Микио вы хотели узнать. Вы думали, что сможете заставить меня говорить о ней.

— Я должен узнать эту тайну...

— Да пропадите вы пропадом...

— Мама!

Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы в библиотеку не вкатился Кен в своем инвалидном кресле. Это был красивый молодой человек с продолговатым задумчивым лицом и мягкими карими глазами. Он был физически силен — широкоплечий, широкогрудый. Видно было, что Кен ежедневно занимался в гимнастическом зале, который находился на втором этаже этого богатого дома.

— Что-нибудь нужно, сынок?

— Да, мне нужна твоя помощь, мама.

— Хорошо. — Она шагнула к сыну, но задержалась, словно вспомнив о том, что гость еще не ушел, и любезно сказала на прощанье: — Надеюсь, я немного помогла вам. Всего доброго.

Акира, взволнованный и разъяренный, удалился.

Сейко стояла вплотную к Николасу, и он ощущал сквозь лохмотья своей одежды тепло ее груди. Квартира, куда она привела его, выглядела весьма современно. Окна выходили на улицу со множеством магазинов, торговавших дешевой электроникой и подержанными камерами (вполне вероятно, что большая часть вещей были краденые). Запахи тапиоковой муки и сброженного рыбного соуса, без которого не обходится вьетнамская кухня, доносились из ресторана, расположенного на первом этаже. Квартира была обставлена деревянной мебелью, ее украшали кустарные поделки местного производства, а также привезенные из Бирмы, Таиланда и Индии. Стены были обтянуты шелком из северного Таиланда, а вход в кухню прикрывал занавес из нанизанных бусин. Рядом с кухней на гвозде висела картина шестидесятых годов Джими Хендрикса.

— Ван Кьет хотел убить вас, он был просто в ярости, когда вы прошли мимо него. — Сейко тяжело дышала, ноздри ее раздувались, а изогнутые губы дрожали. — Вы, наверное, давненько не мылись. От вас «изумительно» пахнет.

Их отношения имели странную историю, начавшуюся совсем недавно. Они то излишне доверяли друг другу, то подавляли свои чувства. Жюстина ревновала мужа к Сейко и однажды даже обвинила Николаса в любовной интрижке с нею. Он уверял, что в голову ей лезут бредовые идеи, как вдруг Сейко призналась ему в любви. Это было как раз накануне его перехода на работу к Оками. Но испытывала ли девушка к нему настоящее чувство или это было просто влечение? Наверное, она сама этого не знала.