– В последние дни на него просто удержу нет, – пояснила Синара. – Когда мы отправимся в Саммерсфидд-Парк?

– Только после рождения ребенка, когда вы оба сможете без опаски пуститься в путь. И увидим наш дом к лету, дорогая жена. Я не собираюсь рисковать ни тобой, ни младенцем.

– Я сама родилась в этом доме, – сообщила Синара. – Давай останемся, пока я не подарю тебе сына. Здесь нас никто не потревожит. Пока что я не желаю ни с кем тебя делить, Гарри Саммерс.

– И я тебя, – согласился он. – Ты такая восхитительно спелая, Син. Когда появится наше дитя?

– В конце февраля. Гарри, а какое сегодня число? Нужно запомнить день, когда мы обвенчались!

Граф на минуту задумался.

– Девятое декабря, – вспомнил он наконец.

Синара улыбнулась:

– Интересно, что все мы – Дайана, Фэнси и я – вышли замуж в декабре. Наверное, это хороший знак.

В дверь тихонько постучали, и послышался мягкий голос Эстер:

– Ужин готов, милорд и миледи. Дробные шаги прозвучали по ступенькам.

– Мы должны оставить Эстер, – предупредила Синара. – Я не умею готовить.

– В таком случае мы обязательно должны оставить Эстер, – согласился граф Саммерсфилд и, поднявшись, стал одеваться. – Пойдемте, мадам. Не хотите же вы шокировать бедную служанку!

– Эстер уже такого навидалась, что вряд ли я чем-то сумею ее шокировать, – заверила Синара, но все же последовала примеру мужа и тоже натянула платье.

– Зато я, мадам, – поддразнил он, – вполне способен ее шокировать. Но поскольку она нам нужна, постараюсь вести себя прилично.

– Вижу, Уикиднесс, – пробормотала Синара, – что женитьба и будущее отцовство не притупили твоего чувства юмора.

– А Нелли Гвин так не считает, – возразил он. – Утверждает, что теперь мне придется отказаться от своего дворцового прозвища.

– Ни за что! – воскликнула она. – Мы навсегда останемся Син и Уикиднессом, Грехом и Пороком, дорогой мой муж. Навсегда!

– И во веки веков, – подтвердил граф Саммерсфилд, беря жену под руку.

Жасмин открыла глаза навстречу чудесному летнему утру и долго лежала, прислушиваясь к птичьему пению за открытым окном, где маленькие создания приветствовали наступление нового дня. Девятое августа. День ее восьмидесятилетия. Кровь Господня! Куда девались все эти годы?

Но она тут же рассмеялась. Этот вопрос, вне всякого сомнения, рано или поздно задают себе почти все люди. Что же, она уже сказала, что ни о чем не жалеет. Жизнь ее была полной, как кубок пенистого вина.

Дверь спальни открылась, и в щель просунулась седая голова Оран.

– Мадам проснулась? – спросила она.

– Мадам проснулась, – подтвердила Жасмин.

– Я принесу вам чай, мадам, – пообещала служанка, уходя.

Что за сокровище эта Оран! Впервые она приехала сюда из Франции с Отем, дочерью Жасмин, но существование в ее доме показалось служанке донельзя тоскливым. Тогда Жасмин предложила ей место у себя. Слуги, всю жизнь проведшие с ней, состарились и больше не могли работать. Рохане и Торамалли было одиннадцать лет, когда родилась сама Жасмин.

Бирюзовые глаза немолодой женщины затуманились легкой дымкой слез. Близнецы преданно служили ей и умерли этой весной почти одновременно, сначала ушла одна, через несколько недель – другая. Но в январе им исполнился девяносто один год, так что их кончина ни для кого не явилась сюрпризом. Старушек похоронили на семейном кладбище, рядом с Адали, любимым слугой Жасмин. С уходом Роханы и Торамалли оборвались последние нити, связывавшие ее с прошлым. От ее юности больше не осталось ничего, кроме нескольких ящичков с драгоценностями, которых она больше не носила.

«Кровь Господня! – снова выругалась она про себя. – Я, наверное, из ума выживаю! Неужели превращаюсь в одну из тех старух, которые с годами становятся отвратительно сентиментальными и целыми днями ноют о прелестях прошлого? Сегодня мне восемьдесят. И я получила самый прекрасный подарок из всех возможных. Со мной мои дети и почти все внуки. Сегодня мы отпразднуем день, когда много лет назад, в Индии, я вошла в этот мир как Ясаман Кама бегум, дочь Могола».

Оран вернулась с подносом, на котором стояла красная роза в узкой серебряной вазочке. От чайника шел густой аромат черного чая. Служанка поставила поднос на ближайший столик, взбив подушки, помогла хозяйке сесть и только потом водрузила поднос ей на колени. Жасмин улыбнулась при виде маленькой чаши с очищенными абрикосами в простокваше, которые она очень любила.

– Ты меня балуешь, – усмехнувшись, заметила она.

– Сегодня день рождения мадам, как же ее не баловать!

– Все встали?

– Нет, только кое-кто из джентльменов и ваша дочь Фор-тейн, мадам, – сообщила Оран. – Такая красивая, но печальная дама.

– Да, – согласилась Жасмин. – Тоскует по мужу. Какая трагедия! Кто бы мог подумать, что Кайрен Деверс умрет той же смертью, что и первый муж Отем! Бедная Фортейн скучает по Мэриленду, но я так рада, что она вернулась в Англию, потому что уже не надеялась увидеть ее в этой жизни. Отем была совсем малышкой, когда она уехала. Должно быть, прошло лет сорок.

– Ешьте завтрак, мадам, – напомнила Оран. – Праздник начнется в полдень.

– А завтра в это время, – вздохнула Жасмин, – я постарею на целый день и буду еле ходить от усталости.

Она грустно хмыкнула и стала завтракать, запивая еду черным чаем.

И какое же великолепное празднество ожидалось сегодня! Все ее оставшиеся в живых дети – здесь, в этом доме!.. Раньше они никогда не собирались вместе под одной крышей: пятеро сыновей и три дочери в возрасте от тридцати девяти до шестидесяти двух лет. Восемь детей от мужей и любовника.

Жасмин покачала головой. Три ее любимые внучки не уставали напоминать, что она прожила невероятно волнующую жизнь. Почти такую же, как ее обожаемая бабушка, мадам Скай.

Жасмин откинулась на подушки, и Оран унесла поднос, предоставив хозяйке по издавна заведенному обычаю размышлять в одиночестве, а сама занялась ванной мадам.

Почти столь же волнующая...

Жасмин улыбнулась про себя. Ей в самом деле не о чем жалеть. Все ее дети счастливы в браке. И подарили ей сорок семь внуков. Теперь многие из детей сами стали бабушками и дедушками, а она – прабабкой. Так что приключения, страсти, пыл – это далеко не все. Главное – семья. Мадам Скай понимала это и всячески старалась внушить Жасмин свое понятие об истинных ценностях.

– Ванна готова, мадам, – объявила Оран, помогая ей встать с постели. – Какой туалет вы выбрали на сегодня?

– Бирюзовый, в цвет моих глаз.

– Слишком смелый цвет для старой женщины.

– Что? – ахнула Жасмин, вставая. – Тебе хотелось бы обрядить меня в черное, или темно-фиолетовое, или, еще хуже, розовато-серое? Да, я старуха, но никогда не была унылой или занудливой! Слишком смелый цвет, подумать только! Да у меня ни на плечах, ни на шее ни одной морщинки!

– Верно, – кивнула Оран, – ни одной. Женщины намного младше вас выглядят далеко не так хорошо!

Жасмин надменно улыбнулась, но про себя вздохнула. Кровь Христова, ей действительно не дашь ее возраста, но иногда она чувствует себя на свои восемьдесят, особенно в коленках! А стоит начаться дождю, как пальцы ужасно ноют. Что же, она может потерпеть боль, лишь бы по-прежнему считаться красавицей.

Жасмин посмотрелась в зеркало на туалетном столике. Глаза еще не выцвели, кожа мягкая. Щеки чуточку обвисли, но ее никак не назовешь дряхлой! Вокруг глаз, если присмотреться, можно заметить мелкие морщинки. Зато все зубы целы. Куда до нее женщинам, моложе на двадцать... нет, на тридцать лет!

Она надела платье из красивого шелка цвета персидской бирюзы, с широким кружевным воротником. Вырез, учитывая ее годы, был не таким низким, как предписывала мода. Широкие рукава перехватывались лентами чуть более темного оттенка и заканчивались манжетами из того же кружева. К платью Жасмин выбрала кулон из бирюзы в усаженной бриллиантами оправе, свисавший с шеи на золотой цепочке, и такие же серьги.