— Ты, наверное, Самсон, — сказала я.

Он удивился, потом кивнул:

— Да, это я.

— И что ты обо всем этом думаешь? В смысле, хочешь ли ты сделаться сиреной?

Он опустил глаза, потом посмотрел на меня:

— Ты знаешь, что ты первая спросила меня, что я по этому поводу думаю?

Я не смогла скрыть удивления.

— Это не упрек моим родителям. Они меня любят — любят всех нас. Но отцу больше тысячи лет, а мать еще старше. Браки по сговору не кажутся им странными, и оба они были бы рады, если бы кто-то из нас обрел те же силы, что и мать. Это укрепило бы нашу власть на всем Восточном побережье. Я все это понимаю, иначе бы меня здесь не было.

— Но? — спросила я.

Он улыбнулся, и это была улыбка его отца.

— Но я тебя не знаю. Мысль о принуждении к сексу с кем бы то ни было, это… это неправильно.

Я посмотрела на близнецов:

— А вы — Томас и Кристос?

Они кивнули.

— Что вы об этом думаете?

Они переглянулись, один покраснел, другой нет. Тот, кто не покраснел, сказал:

— Я Томас. Том, когда мама не слышит, потому что ей не нравится. — Он улыбнулся ей, глядя отцовскими карими глазами. — До нашего приезда я видел твои портреты. Я знал, что ты хорошенькая и… — Теперь уже он покраснел, прикусил губу и заговорил снова: — Я был бы рад иметь предлог для секса с тобой. И это правда.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

Он покосился на родителей:

— Не смотри на них, отвечай мне.

Ответил Самсон:

— Им по семнадцать.

— Семнадцать, — сказала я. — Боже ты мой, это же против закона!

— В Миссури это законно, — возразила Теа. — Мы проверили перед тем, как сюда их везти.

Я посмотрела на нее. Не знаю, что отразилось на моем лице, но по ощущениям — ничего приятного.

— Я с подростками не сплю. Черт побери, и не спала никогда, даже когда сама была подростком.

— Тогда пусть моя жена проверит твою силу, Анита, — предложил Сэмюэл. — Вполне вероятно, что твоя сила — не то, чего мы ищем. Суккубы близки к сиренам, но это не одно и то же. Если твоя сила не узнает силу Теа, то мы отпустим Самсона домой без ущерба для его нравственности. И разочаруем Томаса.

Это мне кое о чем напомнило:

— Кристос, ты ничего не сказал, что ты об этом думаешь.

Тот, который покраснел, поднял на меня глаза. Этого хватило — смущение, даже страх, но глубоко под этим — мучительный интерес. Этот взгляд начисто выдавал девственника. Очень мне не хотелось лишать кого-то девственности. Совершенно я не собиралась этого делать, а от того, что родители его поощряли, только хуже было.

— Крис, — сказал он тихо, но отчетливо. — Меня зовут Крис.

Голос был как у мужчины, но взгляд совершенно детский.

Я хотела сказать вслух: «Первый раз должен быть с кем-то, кого ты любишь. Девственность надо отдать той, кто тебе дорога». Но не хотелось смущать его сильнее, чем он уже смутился, и потому я сказала:

— Ладно. — Посмотрела на Теа: — Пусть Теа испытает мою силу.

И промолчала о своей надежде, что сила эта ей не понравится, потому что ничто на свете не заставит меня выбрать любого из их сыновей.

Сыновей. Детей. Это слово напомнило о тесте на беременность, лежащем у меня в сумке. Когда-нибудь я тоже буду торговаться, чтобы организовать своему ребенку трах? В смысле, кто бы ни был отец, ни один из нас не является всего лишь человеком и почти все обладают пугающего размера силой. Черт, не стоило об этом думать.

Теа встала передо мной, наклонив голову, рассматривала мое лицо.

— У тебя тревожный вид, Анита, очень встревоженный, будто ты о чем-то новом подумала, о чем волнуешься.

Слишком это было проницательно. Надо мне тщательнее сегодня работать над выражением лица. Я попыталась сказать часть правды:

— Сэмюэл — всего лишь второй из известных мне мастеров вампиров, у кого есть взрослый ребенок или дети. Это… очень непривычно.

Мика чуть сильнее прислонился к руке, которую держал. Натэниел теснее прижался к спине, хотя пистолет мешал ему быть таким уютным, каким я хотела бы. Они знали, о чем я подумала, а может быть, подумали о том же — или чем-то очень близком.

Теа склонила голову на другой бок, и ничего водного это мне не напомнило. Это было движение хищной птицы, вымеряющей дистанцию до моего глаза.

Я поежилась. Господи, сделай так, чтобы я не была беременна.

Все еще горячечными пальцами она тронула меня за лицо.

— Не я проложила эту морщину печали между темной красотой глаз твоих.

Я отодвинулась от прикосновения.

— Очень поэтично. Давай займемся делом, Теа, луна уходит.

Она улыбнулась — точно как Том перед тем, как он покраснел, прикусил губу и признал, что хочет со мной секса. Близнецы были очень на нее похожи, если не считать глаз.

— Хорошо, но твоим мужчинам придется отойти. Я не знаю, какой может быть эффект, если в этот момент они будут к тебе прикасаться. Они могут всерьез пробудить ardeur, или…

— Или что? — спросила я.

— Или укрепить твои щиты, и я вообще не смогу проверить твою силу. — Она шевельнула бледными плечами, будто пожала, но движение не совсем такое. — Я буду обращаться с тобой, как обращаюсь с Сэмюэлом. Я тебе буду говорить правду, но я просто не знаю наверняка. Если бы ты была вампиром, я бы могла знать, но ты и больше, и меньше, чем вампир. Ты не просто одно или другое, а и то, и другое, и много еще что. И это, я думаю, меняет вокруг тебя правила силы и магии.

Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и кивнула. Потом я шагнула вперед, а Мика и Натэниел — назад, давая мне место. Не думаю, что кому-то из нас нравилась эта мысль, но если я ее требованиям не отвечаю, то тремя весьма неаппетитными яблочками у меня на столе будет меньше. Ура…

Она снова взяла меня в объятия, и я не отбивалась. Я ее даже сама обняла. На этот раз она не стала держать меня за голову — поверила, что я дам себя поцеловать.

Мне пришлось встать на цыпочки — то есть ее рост был ближе к шести футам, чем я думала. Я поймала себя на том, что тянусь к ее щеке ладонью, будто этого поцелуя хотела. Иногда я прикасаюсь к чужому лицу, потому что это интимно. Иногда потому, что рука на чужом лице позволяет контролировать поцелуй, чтобы он не вышел за рамки. Угадайте с двух раз, какова была на этот раз причина. Первая догадка не считается.

Она поцеловала меня, и на этот раз я не противилась. Я позволила себе растаять, прижимаясь к ее телу, а ей — пить из моего рта. В поцелуе, особенно открытыми губами, есть момент, когда ласка языка и губ переливается через какую-то черту, и ты отвечаешь на поцелуй. И я ответила, ответила, поцеловала ее как надо было целовать — полностью, глубоко, пробуя ее на вкус.

Оторвавшись, я прошептала:

— У тебя вкус соли.

Она выдохнула ответ мне в рот, притянув меня снова в поцелуе:

— У тебя вкус крови.

Дыхание ее заполнило мне рот, ласкало заднюю стенку горла. И вкус у него был чистый и свежий, как у ветра с океана.

И губы ее на вкус были как будто она только что глотнула из океана. Я лизнула ей губу и обнаружила, что ее полные губы покрыты белесым налетом. Это не было иллюзией, это было взаправду.

Я сглотнула соленый вкус ее губ, глядя на нее, чувствуя сама, какое у меня удивленное лицо.

— Как…

Но я не договорила, потому что проглотила я не вкус соли — я проглотила силу ее.

И услышала шепот океана у берега. Услышала его, как музыку. Оглядела комнату — хотела спросить, слышит ли еще кто-нибудь. Хотела взглянуть на Мику, на Натэниела, но не они перехватили мой взгляд — Томас глядел на меня жадными, расширенными глазами. Его брат рухнул в двойное кресло и зажал уши руками, раскачиваясь взад-вперед. Кристос сопротивлялся — тому, что накатывало на него, что бы это ни было, — но Томас даже сопротивляться не хотел. Самсон вцепился руками в спинку кресла, и глаза его совсем утонули в черноте, как у слепого. Женщина и другой мужчина, которые с ними приехали, обратили ко мне черные глаза. Женщина обхватила себя за плечи, будто от холода или от испуга. Мужчина намертво вцепился рукой в собственное запястье — типичная поза спортсмена, превратившаяся в тяжелую и напряженную, как будто если он свою руку отпустит, то сделает что-нибудь нехорошее. И последними я встретила глаза Сэмюэла. Они посветлели от вампирского огня, пылающе-карие с искорками зеленого пламени в глубине. Все они это слышали — этот шепчущий, искусительный звук. Океан звал, и я не знала, чем ответить.