Чтобы отвлечься от мыслей о мире, я начал думать о Франсуазе. Несколько дней назад мы с Этьеном устроили возле коралловых рифов соревнование по нырянию, заключавшееся в том, чтобы поднимать как можно меньше брызг во время прыжка. Когда мы попросили Франсуазу быть нашим судьей, она понаблюдала за нами, а затем, пожав плечами, сказала: «Вы оба очень хорошо ныряете». Этьен удивился. «Да, — произнес он с деланным безразличием. — Но ведь кто-то ныряет лучше?» Франсуаза снова пожала плечами. «Что я могу сказать? — засмеялась она. — Ну правда, вы одинаково хорошо ныряете». Потом она по очереди поцеловала нас в щеку.

Меня тоже удивило ее поведение. Дело в том, что Этьен нырял намного лучше меня. У меня не было и тени сомнения на этот счет. Этьен без труда нырял спиной назад, лебедем, делал прыжок согнувшись и разные странные выверты без названия — в общем, все что угодно. Я же мог лишь выполнять прыжок спиной назад, сопровождаемый сильным судорожным рывком, который, как правило, ставил меня обратно на ноги. Что же касается вхождения в воду без брызг, то Этьен входил прямо, как бамбуковая острога. Мне не нужно было видеть себя со стороны, чтобы убедиться в том, что я, ныряя, напоминал ствол дерева с ветвями и всем прочим.

Поэтому когда Франсуаза сказала, что мы оба хорошо ныряем, она соврала. Это было смешное вранье. Не злонамеренное, а, по-видимому, вранье дипломатичное, однако оно озадачило меня, и я никак не мог понять его причину.

— Дальше… на… запад, — услышал я сквозь шум мотора. Джед кричал мне, отрывая меня от грез.

Я оглянулся и приложил руку к уху.

— Что? — тоже крикнул я.

— Я взял курс на запад! Там более открытый берег для причаливания! Меньше хижин на пляже.

Я поднял в воздух большой палец и повернулся обратно к носу лодки. Пока я думал о Франсуазе, Пханган значительно приблизился. Я уже различал стволы и листья кокосовых пальм и полуденные тени под ними.

Когда до берега было примерно метров сто, Джед выключил мотор, и мы проплыли оставшееся расстояние на веслах. Мы хотели походить на настоящих путешественников, но напрасно мы тревожились. Участок побережья, к которому мы причалили, был совершенно пуст, если не считать нескольких обветшалых пляжных домиков, в которых, похоже, уже давно никто не жил.

Мы выпрыгнули из лодки и начали выбираться на прибрежный песок, таща за собой лодку за утлегарь.

— Мы оставим лодку здесь? — спросил я, когда мы вышли из воды.

— Нет, мы должны ее спрятать. — Джед указал на прибрежные деревья. — Может быть, вон там. Сходи и посмотри, что это за место. Убедись, что эта местность такая же пустынная, какой кажется.

— О'кей.

Я было припустил трусцой по пляжу, но потом почти сразу же перешел на шаг. Мой вестибулярный аппарат действовал так, будто я по-прежнему находился в море, и меня шатало из стороны в сторону, как пьяного. Это быстро прошло, но на минуту-другую мне пришлось сосредоточиться, чтобы не упасть.

Неподалеку от того места, куда мы только что причалили, я обнаружил две пальмы, которые стояли достаточно далеко друг от друга, чтобы между ними поместился утлегарь, и в то же время достаточно близко, чтобы не бросаться в глаза. Между деревьями рос куст с большим лиственным шатром, способным укрыть под собой лодку, особенно если бы мы добавили еще несколько веток. Ближайшие из видавших виды пляжных домиков находились более чем в полусотне метров от пальм.

— Место вроде бы подходящее, — крикнул я Джеду.

— Хорошо. Тогда помоги.

Все было бы гораздо проще, если бы с нами был еще один человек. Из-за двигателя нам пришлось взяться за корму, — мы должны были следить за тем, чтобы винт оставался над землей, иначе он бы сломался, и поэтому нос лодки все время норовил ускользнуть от нас. Волочить ее по песку было довольно трудным делом, но протащить лодку по небольшой полоске, заросшей травой, — вот это был уже настоящий кошмар. Пришлось подвигать лодку короткими изматывающими рывками, преодолевая за раз не больше тридцати сантиметров.

— Сущий ад, — задыхаясь, проговорил я, после того как лодка в двадцатый раз сползла от линии деревьев. — Это всегда так тяжело?

— Что именно?

— Плавать за рисом.

— Естественно, — ответил Джед, смахивая с бороды пот. Целый поток маслянистых капель стекал по его запястью и капал с локтя. — Почему, по-твоему, никто не хочет этим заниматься?

В конце концов нам удалось затащить лодку между деревьев и спрятать ее в кустарнике. После того как мы замаскировали лодку, ее уже совсем никто не увидел бы, разве только подошел бы к деревьям вплотную. Мы даже забеспокоились, что сами не сможем сразу найти ее по возвращении, и пометили это место, воткнув в песок рогатину.

Мы совершенно выбились из сил, но нас утешали две вещи. Во-первых, нам будет легче поставить лодку обратно на воду, поскольку на обратном пути нас ждет спуск и океан — более доступная цель, чем участок между двумя пальмами. Во-вторых, после того как мы доберемся до Хатрина, у нас будет великолепный обед.

Мы отправились в хорошем расположении духа, оживленно обсуждая, какие напитки закажем и что лучше — «Спрайт» или «Кока-кола». Джед первым увидел какую-то парочку, но мы уже ушли довольно далеко от лодки и поэтому не слишком обеспокоились. Когда мы проходили мимо них, я посмотрел им прямо в глаза, но только для того, чтобы улыбнуться им, если они поздороваются с нами.

Они не поздоровались. Они уставились в землю, и по выражению их лиц я понял, что они, как и я несколько раньше, пытаются сосредоточиться на ходьбе.

— Видал? — спросил я, когда мы отошли от них достаточно далеко, чтобы они уже не могли нас услышать. — Балдеют от ланча.

— Жидкого ланча.

— Порошкового ланча.

Джед кивнул, хорошенько откашлялся и сплюнул на песок:

— Проклятые отморозки.

Через час мы уже шли мимо стоявших рядами обитаемых пляжных домиков и с трудом протискивались между загоравшими и игравшими во фризби людьми. Я удивился, что на нас никто не обращает внимания. Все казались мне настолько странными, что я не мог поверить, что тоже, в свою очередь, не произвожу на них странного впечатления.

— Давай-ка поедим, — предложил Джед, когда мы прошли примерно половину Хатрина. Мы направились к ближайшему кафе и заняли свободный столик. Джед углубился в меню, а я по-прежнему дивился окружающей обстановке. Было странным ощущать под ногами бетон и сидеть на пластмассовом стуле. Это был обычный стул — такой же, на каком я сидел в школе: изогнутое сиденье, дырка в спинке, V-образные металлические ножки, — но я счел его крайне неудобным. Я никак не мог занять на нем правильное положение. Я либо разваливался в нем, либо сидел на краю — то и другое было бессмысленно.

— Как, черт возьми, тебе это удается? — пробормотал я.

Джед оторвался от меню.

— Кажется, я разучился сидеть.

Он засмеялся:

— Действует на мозги, а?

— Это точно.

— А как насчет твоего отражения?

— Что ты имеешь в виду?

— Когда ты в последний раз видел свое отражение?

Я пожал плечами. К стене душевой хижины, снаружи, было прикреплено зеркальце из косметички. Мужчины пользовались им во время бритья, но оно показывало лишь крошечную часть лица. Если не считать этого, я не видел себя в зеркале с тех пор, как покинул Самуй.

— Тут есть раковина и зеркало. Сходи — посмотри на себя. Ты поразишься.

Неожиданно забеспокоившись, я нахмурился:

— Почему? Разве с моим лицом что-то не так?

— Да нет. Просто сходи и посмотри. Тогда поймешь, в чем дело.

Я действительно испытал настоящий шок. Из зеркала на меня смотрел совершенно незнакомый человек. Моя кожа стала темнее, чем я мог себе вообразить; солнце высветлило мои черные волосы, и они приобрели коричневый оттенок, к тому же стали виться, а зубы сделались такими ослепительно белыми, что кроме них, я ничего не видел на лице. Вдобавок к этому я постарел и выглядел на все двадцать шесть — двадцать семь, а на носу у меня появилось несколько веснушек. Веснушки особенно потрясли меня. Раньше у меня их никогда не было. Я пялился на свое отражение добрых минут пять, не в силах сдвинуться с места. Я бы глазел на него целый час, если бы Джед не позвал меня обратно за столик, чтобы заказать еду.