— Ты не должна называть его ненормальным, Даллас, — заметил Фини.

— Ах да, верно. — Она с улыбкой подмигнула ему. — У него небось припасен целый ворох душещипательных историй. Жестокое обращение, эмоциональные травмы… Промыватели мозгов обожают такие байки, хотя лично мне они по барабану. Ты тонешь в дерьме, Джон! По правде говоря, ты в нем уже по самое «не балуй». Доказательств мы нарыли столько, что хватит на десятерых. В придачу ко всему ты оставил нам глаза. Пятнадцать пар. Кстати, не пойму, в чем тут фишка. Какого хрена ты так зациклился на глазах, Джон?

— Да пошла ты!

—Ты насилуешь женщин, Джон. Это нехорошо. Разве мама тебе в детстве не объяснила, что это нехорошо?

Он вскинулся на стуле, его лицо исказилось от бешенства.

— А ну заткнись насчет моей матери!

«А вот и твой пусковой механизм», — подумала Ева.

— Ты мне рот не затыкай, могу говорить, о чем захочу. Видишь ли, я тут главная. Я начальник. Я женщина, взявшая тебя за яйца и засадившая в тюрьму. Ты избил мою напарницу, Джон, и я не заткнусь, пока ты не начнешь визжать, как поросенок. — Она оперлась ладонями о стол и подалась вперед, приблизив лицо к самому его лицу. — Где они, Джон? Где то, что прилагается к глазам?

— Да пошла ты!

— Лесть тебе не поможет.

— Ну хватит, Даллас. — Фини похлопал ее по плечу. — Не наседай на парня. Послушай, Джон, ты же хочешь себе помочь? Ты травмирован, я это вижу…

Ева громко фыркнула, но Фини даже не взглянул на нее.

— Мы видели кандалы, Джон. Мы поняли, как тебе было тяжело в детстве. Держу пари, ты много чего перенес. Может, ты не сознавал, что делаешь? Может, на тебя нашло помрачение рассудка? Но сейчас ты должен себе помочь. Ты должен доказать нам, что раскаиваешься. Ты должен сказать, где остальные. Сделаешь это добровольно — тебе зачтется. Прокурор это учтет.

— Она говорит, вы меня все равно запрете за то, что я убил кучку шлюх. И как же это мне поможет, если я вам что-то скажу?

— Ну, начнем с того, что офицер полиции поправится.

— Ее зовут Пибоди, — вмешалась Ева. — Детектив Делия Пибоди. Она все-таки сумела тебя задеть, правда, Джон? Тебе от нее досталось. — Она выгнула бровь, когда он непроизвольно дернулся всем телом. — Больно, да?

— Мне это не мешает. — Он бросил взгляд в зеркало и расправил плечи. — Видишь меня? Мне все нипочем!

— Но ты же побежал, верно? Побежал, как заяц.

— Заткнись, сука! Значит, так было надо. Я все сделал, как надо.

— Давайте успокоимся. — Фини сделал примирительный жест, блестяще изображая «доброго следователя». — Для вас, Джон, имеет значение только одно: детектив Пибоди поправится. Это очень важно. Будете сотрудничать, проявите раскаяние, дадите нам нужную информацию — и мы замолвим за вас словечко.

— Я только исполнил свой долг. Вы что, готовы посадить человека за то, что он исполнил свой долг?

Ева вытащила из кармана красную репсовую ленту.

— А зачем тебе понадобилось вот это? — Вместо ответа он лишь молча уставился на нее. Тогда она обмотала лентой свою шею, и его взгляд остекленел. — Нравится? Мне идет? Ты хотел бы взяться за концы и дернуть, да, Джон?

— Надо было сначала убить тебя!

— Да, тут ты дал маху.

Его взгляд был прикован к ленте, лицо покрылось крупными каплями пота, особенно заметными на гладком куполе черепа.

— Где твоя мать, Джон?

— Я сказал: заткнись насчет моей матери!

— Она ведь, кажется, любила рукодельничать? У нас есть ее счета из магазина «Все ремесла». Но видишь ли, в чем дело: никто ее не видел вот уже много месяцев. Почти год, если говорить точнее. Ты убил ее первой, Джон? Ты взял красную ленту из ее рабочей шкатулки и затянул у нее на шее? Ты изнасиловал ее, Джон? Изнасиловал родную мать? Изнасиловал, задушил и вырезал у нее глаза?

— Она была шлюхой!

— Что она с тобой делала, Джон? Расскажи нам.

— Она получила по заслугам! — Тяжело дыша, он повернулся к зеркалу и медленно кивнул. — Каждый раз. Каждый раз она получала по заслугам.

— Что она сделала?

Ева видела, что с глазами у него все в порядке. К тому же она успела просмотреть его медицинскую карту. Тогда зачем ему такой яркий свет и защитные очки? И эти глаза в банках…

— Пожалуй, тут свет резковат, — заметила она как бы между прочим. — Фини, убавь, пожалуйста.

— Нет, включи обратно! — закричал Блу, оказавшись в полумраке. Теперь пот катился с него градом. — А то ничего не скажу!

— Ты до сих пор не сказал ничего такого, что мне было бы интересно. Фини, убавь еще немного.

— Включи свет, включи! Я не могу в темноте! Нет, не оставляйте меня в темноте! Я нечаянно! Я не хотел смотреть!

Его голос вдруг стал высоким и тонким. Это был голос ребенка, испуганный и умоляющий. Он затронул что-то в душе Евы, но она подавила в себе жалость.

— Что ты видел, Джон? Давай договоримся: ты мне скажешь, а я включу свет.

— Шлюха! Голая в постели. Она трогала его, позволяла трогать себя… Я не хотел подсматривать!

— Что она с тобой делала?

— Завязывала глаза. Туго-туго. «Не смей за мной шпионить, маленький гаденыш, когда я работаю! Я тебя опять запру. Запру в темноте. А может, я выколю тебе глаза. Будешь знать, как смотреть, куда не велено!» — Цепь зазвенела, когда он попытался подняться. — Я не хочу сидеть в темноте! И вовсе я не слабый, не хиляк и не дурак!

— Что произошло в парке?

— Мы просто играли, вот и все. Мы с Шелли просто дурачились. Я дал ей потрогать. Больно, больно, когда мама бьет палкой! Жжет, когда она трет порошком! «Вот я кислотой плесну, посмотрим, как тебе понравится». Темно, ничего не вижу, не могу выбраться!

Он, рыдая, навалился грудью на стол.

— Но ты же стал сильным, Джон? Ты стал сильным и отплатил ей сполна.

— Нечего было ей все это мне говорить! Нечего было смеяться и обзываться! Она обзывала меня ни на что не годным недоноском. Все это неправда. Я человек! Я мужчина!

— И ты ей показал, что ты мужчина. Мужчина, насилующий шлюх когда вздумается. Ты заткнул ей рот.

— Да, заткнул! — Он поднял голову. Из его глаз все еще текли слезы, но в них уже сверкало безумие. — Как тебе это нравится? Теперь она видит только то, что я ей показываю. Вот так-то! Я теперь главный! И когда я снова ее увижу, я буду знать, что делать.

— Скажи мне, где она сейчас, Джон. Где то, что от нее осталось?

— Тут темно. Слишком темно.

— Скажи, и тогда я включу свет.

— Я ее похоронил. Похоронил по всем правилам, но она все время возвращается! В земле темно. Может, ей там не нравится? В следующий раз я оставил ее снаружи. Оставил в парке. Пусть вспомнит! Пусть пожалеет.

— Где ты ее похоронил?

— На ферме у бабушки. Ей нравилась ферма. Говорила, может, когда-нибудь она туда переедет.

— Где ферма?

— На севере штата. Это уже не ферма. Просто старый дом. Уродский дом, замки на дверях… Она тебя тоже там запрет. Запрет и оставит, чтоб крысы тебя съели, если не будешь слушаться. Если не будешь делать, что она велит и когда велит. Бабушка ее запирала. И тебя запрет. Будешь знать, как совать нос не в свое дело! — Он говорил, раскачиваясь на стуле; пот лил с него ручьями. — Но она так и не продала дом. Жадная гадина не хочет его продать и отдать мне мою долю! Ничего мне не дает. Как же, будет она делиться своими кровными с каким-то недоноском. Сука!

— Фини, включи свет.

Блу заморгал, словно человек, выходящий из транса.

— Я не обязан ничего тебе говорить!

— Точно, не обязан. Ты уже все сказал.

Ева вызвала поисковую команду с собаками, экскаваторами и специальным оборудованием для обнаружения массовых захоронений, установления личности и перевозки трупов.

Она понимала, что процедура будет очень долгой и очень трудной. Она потребовала личного присутствия Морса и попросила его подобрать мобильную группу экспертов. Ее ничуть не удивило, что Уитни и Тиббл тоже захотели присутствовать. Она этого ожидала.