— Некоторые люди так считают, — сказала я ровным тоном, — но я — нет, тебе тоже совсем не обязательно придерживаться подобных взглядов. То, что с тобой происходит, совершенно естественно. Такое будет теперь происходить с тобой каждый месяц в течение нескольких дней, но из-за этого совсем не стоит расстраиваться или прекращать свои обычные занятия и ложиться в постель.

Она посмотрела в окно на сад внизу.

— Я думала, что умираю… Всю ночь у меня болел живот, а сегодня утром было так много крови…

С минуту я размышляла.

— Пруденс объяснила тебе, что делать? Виктория наморщила лоб.

— Она дала мне несколько чистых полотняных тряпочек и сказала, как ими пользоваться.

Я кивнула.

— Хорошо. — От Пруденс, похоже, был все-таки хоть какой-то толк. Сама я не знала бы, что предложить Виктории ввиду отсутствия тампонов и прокладок. — И что еще?

— Она велела мне принимать по две столовых ложки вон того отвратительного тоника. — Виктория скривилась, показав на стоявшую на прикроватном столике бутылку с какой-то бесцветной жидкостью. — Только он уж очень противный.

Взяв бутылку, я прочла на этикетке надпись: «Тоник Лидии Пинкхэм от меланхолии и женских недомоганий». Вытащив пробку и поднеся бутылку к носу, я присвистнула. Алкоголя в этом тонике было достаточно, чтобы свалить на неделю моего папочку с ног.

— Подожди, — сказала я Виктории, ставя бутылку вновь на столик. — Я принесу сейчас кое-что, от чего тебе сразу же полегчает.

Возвратившись через пару минут со своей сумочкой, я достала из нее пузырек с ибупрофеном и протянула Виктории.

— Эти таблетки должны снять боль. Принимай их по одной каждые четыре часа. Что еще посоветовала тебе Пруденс?

— Чтобы я не напрягалась, не купалась и вообще не делала ничего, что может меня утомить. Ах, да… она еще предупредила меня, чтобы я оставалась в постели, пока все это не кончится. Но, Тейлор… ведь послезавтра свадьба! Я не могу ее пропустить, я просто не могу! — Она опять разрыдалась.

Я вытерла ей слезы и разгладила волосы, борясь с растущим во мне гневом на Пруденс. Виктория подняла голову и посмотрела мне в глаза.

— Мне бы хотелось, чтобы за Натаниэля вышла замуж ты.

— Виктория! Ты прекрасно знаешь, что это невозможно, — ответила я, пытаясь подавить мгновенно охватившую меня внутреннюю дрожь. Как ты можешь даже думать об этом, прикрикнула я на себя. Он мужчина викторианской эпохи, самоуверенный, властный, относящийся с презрением к женщинам… Но и идеалист, мечтатель, человек, любящий свою сестру, и… слишком красивый для своего собственного блага, — возражало на это мое сердце.

И, к тому же, он старше тебя более чем на сто лет — одержал в конечном итоге победу мой разум.

Пробормотав какое-то извинение, я поднялась и направилась к двери, от души надеясь, что Виктория не заметит моей нетвердой походки.

Я настолько была поглощена в этот момент своими мыслями, что не заметила стоявшего за дверью Натаниэля и, шагнув в коридор, тут же на него налетела. Его руки мгновенно сомкнулись на моей талии, не дав мне упасть, и я оказалась прижатой к его подобной граниту груди. Взгляды наши встретились, и я прочла в его глазах откровенное уважение и кое-что еще.

— Благодарю вас, — произнес он тихо. — С вашей стороны было весьма любезно помочь Виктории. Мне следовало бы самому догадаться, что она нуждается… — Лицо его залилось краской смущения. — Я хочу сказать, что не заметил, как быстро выросла моя маленькая сестренка.

— Вы подслушивали? — спросила я, испытывая неловкость от мысли, что он мог подумать, услышав последнее предложение Виктории.

— Дверь была открыта. Я совсем не собирался вас подслушивать. Но меня встревожил плач Виктории.

Я кивнула, остро ощущая жар, исходивший от его ладоней, которые все еще были сомкнуты на моей талии. Его тревога за сестру была столь велика, что я поняла, я не могу на него сердиться.

— Не волнуйтесь. С ней все будет в порядке, — успокоила я его. — В общем, это ерунда. Его лицо потемнело.

— Пруденс явно так не думала. Какое право она имела расстраивать подобным образом ребенка.

Я ничего не ответила, радуясь про себя тому, что наконец-то до него начинает доходить, что представляет собой Пруденс.

Неожиданно он убрал руки с моей талии.

— Все это только лишний раз подтверждает, как нужно девочке, чтобы в доме был кто-то, кто мог бы дать ей совет относительно всех этих… женских проблем.

— Вроде рекомендации остаться в постели и пропустить свадьбу брата потому только, что у нее…

— Я поговорю об этом с Пруденс. Вы правы, вне всякого сомнения. Она превысила свои полномочия, сказав Виктории, что та не может присутствовать на церемонии. И все же… — он нахмурился, — ребенку нужен кто-то, кто мог бы направлять ее, учить всему, что следует знать добропорядочной юной леди для того, чтобы удачно выйти замуж. Пруденс из хорошей семьи, она прекрасно воспитана; думаю, вы понимаете всю важность этого.

— Не совсем, — ответила я, надеясь, что он не заметил, как расстроили меня его слова.

Он приподнял бровь и пристально посмотрел на меня. Я поежилась, чувствуя себя, как букашка под микроскопом.

— Ваша шутка не смешна.

— Я не шутила. Он нахмурился.

— Уверен, в вашем роду полно грешников. Ваш выбор профессии говорит об этом со всей определенностью.

— Да будет вам известно, у меня в роду почти одни только незаконнорожденные, — бросила я, обиженная его снисходительным тоном. — В своей семье я была первенцем. В общем-то мои родители предстали перед алтарем до моего рождения… но совсем незадолго.

Он буквально впился в меня глазами. Казалось, он пытается проникнуть мне в душу и за маской сарказма разглядеть мое истинное «я». Я мысленно чертыхнулась. Опять я все испортила, поддавшись минутному раздражению, тогда как он, похоже, уже начал мне немного доверять.

— Нежеланный ребенок, — сказал Натаниэль задумчиво. — Так вы поэтому… — начал он было спрашивать, но тут же умолк. Мне показалось, что в его взгляде, обращенном на меня, мелькнуло сочувствие и понимание. Словно ниточка вдруг протянулась между нами, ниточка от одного заброшенного в детстве ребенка к другому, соединившая на мгновение родственные души. В следующую минуту, однако, он вновь принял чопорный вид и резко произнес: — У меня нет никакого желания копаться в ваших семейных тайнах. Пруденс не имела в виду ничего плохого. Сердце у нее доброе. После того, как мы поженимся, Виктория, уверен, образумится и отношения у них наладятся.

С этими словами он повернулся и зашагал прочь. Интересно, подумала я, провожая его глазами, кого он хотел убедить, меня… или себя самого?

Возвратившись к себе в комнату, я тут же принялась рыться в своей сумочке в отчаянной попытке отыскать хоть что-нибудь, что могло бы убедить Натаниэля, что я явилась из будущего. Однако моим надеждам не суждено было сбыться. Я никогда не беру с собой бумажник, делая пробежку, а дата на монете в двадцать пять центов, которая у меня всегда с собой на тот случай, если вдруг мне понадобится позвонить, совершенно стерлась. Тюбик губной помады с запахом клубники, щетка для волос, ключи, жвачка, поводок Аполлона и газовый балончик вряд ли могли считаться неопровержимыми доказательствами путешествия во времени. Похоже, мне придется поискать какой-то другой подход к Натаниэлю, чтобы спасти его и Викторию.

Разговор с Натаниэлем выбил меня из колеи и, чтобы как-то прийти в себя и успокоиться, я спустилась вниз и уговорила кухарку согреть мне чашку чая. Кухарка поставила на чугунную плиту чайник, а я открыла дверь кладовки, надеясь отыскать там мед.

— Вы знаете, тут что-то просыпалось! Вот здесь. Я сейчас уберу.

Кухарка бросилась ко мне, махая руками.

— Сядьте за стол и я принесу вам все, что только пожелаете. Но держитесь от кладовки подальше. Этот порошок, до которого вы едва не дотронулись, мышьяк — он здесь для того, чтобы помешать крысам пробраться к сухим припасам.