Неожиданно «Мерседес» из правого ряда нагло подрезал их джип. Гоша резко нажал на тормоз, и Феликс чуть не вляпался головой в лобовое стекло.

— У-у-у, сука! — зашипел Гоша, давя на сигнал.

И тут произошло нечто, окончательно выведшее Феликса из себя. Водитель «мерина» повернул свою здоровенную харю и показал поднятый кверху средний палец с нанизанной на нем золотой печаткой. Ни для кого не секрет значение этого жеста. Глаза Феликса засверкали. Ну, дерьмо поганое, не повезло же тебе, ох не вовремя ты так…

— Ну-ка, братишка, прижми этого мудилу к обочине.

Гоша дал газу и резко, одним умелым движением прижал «Мерседес» к краю дороги. Профессионализм не утаишь. «Мерседес» резко затормозил.

— Посиди, я сам! — кинул Феликс, выскакивая из машины, зацепив на ходу левой рукой бейсбольную биту.

Из «Мерседеса», грязно матерясь, вылез здоровенный амбал.

Стремительно приблизившись к нему, Феликс, ни слова не говоря, рукояткой бейсбольной биты засадил в его мясистый нос. Переносица хрустнула. Из ноздрей заструилась кровавая юшка. Не дав ему опомниться, прямым ударом ноги в солнечное сплетение Феликс вогнал дорожного хама обратно на место, с которого тот только что встал.

— В следующий раз, мразь, глаза пошире разевать будешь, прежде чем пальцы крутить! — с этими словами Феликс сорвал с толстой шеи ошалевшего мордоворота золотую цепь и смачно сплюнул в окровавленную физиономию.

Для полного куража прошелся битой по стеклам и капоту, дополнив симфонию городских звуков звоном битого стекла. Исполнив акт возмездия, он, не торопясь, вернулся к своей машине.

— Ну, шеф, вижу, неплохо разрядился! — улыбаясь заметил Гоша.

Автомобиль тронулся.

Водитель Феликса в прошлом был заправским гонщиком. И сейчас, не утратив профессиональных качеств, он лихачил везде, где можно и где нельзя. Разогнав джип до крейсерской скорости, водитель мчался по Ленинградскому проспекту, обгоняя автомобили. Куда он всегда так спешит? Времени же еще предостаточно.

И снова резкое торможение. И вновь Феликс чуть не протаранил головой лобовое стекло. Ну что сегодня за напасть!

Дорогу перебегала со скоростью чуть больше, чем у черепахи, древняя старушка. Бабушка-камикадзе. И что за зловредная сущность у такого рода старух? Ну ладно себе смерти ищет, видно, отжила свое, но зачем же несчастных водителей пускать под косорезку? Да еще проходя в неположенном месте, клюкой грозит водителям, ругается о чем-то, бубня себе под нос.

Гоша, притормозив, обогнул неожиданное сквернословящее препятствие и, избежав неминуемого наезда, продолжил путь, упрямо набирая скорость.

Настроение у Феликса достигало критической точки. Злость ощущалась физически, напряжение было во всем, даже в будто наэлектризованном воздухе.

Кромешная тоска. Тоскливо все и внутри Феликса, и вокруг него. Он так не любил пасмурную погоду. Еще бы хоть несколько золотых осенних деньков в качестве финального аккорда перед надвигающейся зимой.

МЕТАМОРФОЗА НАСТРОЕНИЯ

На место встречи прибыли минут за двадцать до намеченного времени.

Феликс вышел из машины, потянулся и направился к коммерческому ларьку. Купив небольшой пакетик вишневого сока и проткнув его трубочкой, Феликс утолил жажду. Облокотившись о ствол дерева, он поднял глаза на его пожелтевшую крону. Сквозь нее, прорвав серую пелену пасмурного неба, пробились солнечные лучи. Это было так приятно и неожиданно и так удивительно, что Феликс невольно улыбнулся.

Из неподалеку стоящего киоска донеслись звуки до боли знакомой мелодии — это звучала композиция Энио Мариконе «Одинокий пастух» из некогда популярного французского фильма «Профессионал».

С его душой стала происходить какая-то метаморфоза. Еще несколько минут назад она была заполнена мутной, черной злостью, а теперь как будто впитывала свет и очищалась. Буквально только что Феликс был готов разорвать любого, оказавшегося на его пути. Неужели глобальная перемена в его настроении связана всего лишь с солнечным лучом и волшебной мелодией, которая разливаясь проникала в самые сокровенные уголки сознания?

Да, бывает и такое.

По телу Феликса пробежала сладостная дрожь. Ему очень нравилась эта музыка. С ней его связывало много радостных и счастливых мгновений.

Он вспоминал времена, когда на самом деле был счастлив, хотя в то время он не до конца осознавал это. Как гласит народная мудрость: «Счастье ценишь, когда его нет рядом».

На сердце потеплело, лед стал оттаивать. В глазах появился добрый, ласковый огонек. Музыка фантастических сфер, музыка иллюзий и ликований полностью овладела им.

Феликс залюбовался игрой солнечного света. На его слегка отрешенном лице вновь появилась добрая и задумчивая улыбка. Он пребывал в состоянии грез, порожденных цепью дорогих и приятных воспоминаний.

Достигшая своего апогея злость ослабевала и растворялась. Как горка песка смывается соленой волной океана, так и злость Феликса отступала под натиском радостных воспоминаний юности.

Ему грезились далекое весеннее утро, яркое солнце, заливающее своим светом горные вершины, молодая зелень деревьев и нежная зеленая трава. Феликсу вспоминалось благоухание ярко-желтых весенних цветов, именуемых в народе «баранчиками», распространяющих аромат по всей округе.

Главное, Феликсу вспоминалось ощущение радости, наполняющей его ликующую душу состоянием влюбленности. И именно сейчас в его сознании возродились эти воспоминания и душа наполнилась безмятежным покоем.

Значит, жизнь далеко еще не так грустна, значит, все еще не так уж и плохо. Значит, может еще что-то его радовать.

— Внучек, купи, родненький, яблок, — услышал он невдалеке тихий голос. — Они с виду неказистые, а так вкусные, сладкие.

Возле ящика, покрытого газетой, на котором теснились маленькие, на самом деле невзрачные яблоки, стояла сгорбленная под тяжестью лет старушка. На вид лет семидесяти, а то и больше. Лицо покрыто сеткой морщин и напоминало чем-то ее же яблоки.

Феликса поразили ее глаза. Они светились какой-то вселенской добротой. Видавшие виды натруженные руки теребили дряхлый, весь заплатанный передник. Сердце Феликса защемило. Видно, не до конца еще покрылось каменной коркой. Видно, не до конца еще охладело оно из-за банальной и скорбной реальности бытия.

Сколько развелось сейчас вездесущих попрошаек?

Не так давно Феликс имел христианскую привычку подавать нищим по мере возможности. Но в последние годы их стало буквально немерено и вели себя они все наглей и надоедливей. Их поведение его бесило, и, изменив своей прошлой привычке, он часто ограничивался грубым, медвежьим рыком или пресловутым: «По пятницам не подаю!»

Феликс понимал, что не всем удалось «вписаться» в новую действительность. Он читал о смерти замечательного актера Владимира Ивашова, который, не получая ролей, был вынужден работать на стройке и от тяжелой нагрузки надорвался. Слышал и о трагической истории не менее известного актера Георгия Юматова. Многим, в прошлом знаменитым и уважаемым людям, в современной России не нашлось места. Но это были проблемы государства и его руководителей…Феликс при всем своем желании не мог помочь тем, кто бедствовал.

Самое глубокое отвращение вызывали у него личности с опухшими, грязными физиономиями, красными после пьянки носами и ничего не выражающими глазами. С каждым днем их становилось все больше и больше. Утратившие стыд и человеческий облик, они назойливо пристают к прохожим, требуя деньги на очередную порцию бормотухи, ради которой готовы на любое унижение.

Феликс не терпел людей без чувства собственного достоинства и считал их хуже животных. Особенно возмущали малолетки, стайками снующие на вокзалах и в переходах, в метро. Эти с детства привыкшие попрошайничать существа не имели элементарной гордости и были готовы на любую низость, лишь бы вести паразитический образ жизни…

В данном случае все выглядело совершенно иначе. Повидавшая буквально все на своем веку, старушка вызывала у Феликса какое-то доброе, глубинное сострадание. То ли натруженными руками, то ли добрыми уставшими глазами, то ли тем, что, несмотря на свою до боли скудную пенсию, она не пополнила ряды просящих, не утратила свою человеческую гордость, а собрала в своем таком же древнем и забытом, как и она сама, садике упавшие с дерева поздние яблоки и пытается продать их за копейки, чтобы была хоть какая-то возможность купить простую незатейливую пищу.