– Но Уорд сумел отомстить, – сказал Митч. – Я вкалывал, как зверь, чтобы окончить первым на курсе и попасть в лучшую юридическую фирму Сан-Франциско. Я проходил собеседования в самых крупных компаниях, меня всюду встречали с энтузиазмом, но я так и не получил ни одного предложения. Потом выяснилось, что Уорд оказал на них давление.

– Ничего удивительного: Уорд – самый язвительный, самый заносчивый субъект, с какими мне доводилось встречаться. Удивительно другое: как он смирился с тем, что ему подойдет такая невестка, как Кэролайн.

– Меня не покидает подозрение, что за всеми твоими бедами стоит Уорд. Ты нарушила блестящую схему, которую он разработал для своего сына.

– Да, я его не устраивала, но стал бы он прибегать к таким крайним средствам? Если бы мы нашли любовницу Уорда, то получили бы ответы на массу вопросов. – Ройс обратила внимание на ловкость, с какой Митч перешел с обсуждения своей личной жизни на ее дело. Все это было для нее не ново. Сколько ночей она провела, не смыкая глаз, обдумывая самые различные возможности! За неимением доказательств версии так и оставались версиями.

– На аукционе ты сказал, что собираешься расквитаться со мной на следующем интервью, – молвила Ройс. – В чем состоял твой план?

Он отставил рюмку и запустил пальцы в ее волосы, наслаждаясь их густотой и мягкостью. Встретившись с ней взглядом, он опустил голову и поцеловал ее. Одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы вызвать у нее столь желанную и одновременно пугающую реакцию: напрягшиеся соски, жар между ног. Она не удержалась и обвила его руками, прижалась к его мощной груди.

– Я знал, что ты не можешь быть влюблена в этого подонка, иначе ты не позволила бы мне целовать тебя и лазить тебе под платье. После интервью я собирался снова тебя поцеловать и сделать так, чтобы об этом узнал Брент.

– Месть! – У нее появилось отвратительное чувство, что ей отведена роль пешки. – Возмездие за поруганную любовь и неосуществившуюся карьеру.

– Ничего подобного! Я отомстил ему раньше: я доказал, что превосхожу его как адвокат, создав собственную фирму. С Марией покончено. – Голос Митча звучал с присущей ему непреклонностью. – Я был готов на все, лишь бы вырвать тебя у Брента.

Вплоть до того, чтобы подставить ее, как предположил Брент? Чтобы прогнать эту догадку, она вспомнила ту ночь, когда полицейские искали в ее доме наркотики. Митч не притворялся, а был не на шутку напуган, как и она. Даже если бы ей не удалось тогда разглядеть выражение его лица, она доверяла своему инстинкту, который подсказывал, что Митч на подобное неспособен.

– Согласись, между нами есть что-то такое, что не пропало за целых пять лет. – Его пальцы скользнули по ее горлу, задержались на плече, потом легли на грудь. – Спроси саму себя, почему тебе нравится, когда я обхожусь с тобой грубо, беру тебя силой. Ответ прост: это помогает тебе отдаваться мне без всяких угрызений совести.

Она молчала. Разумеется, она сотни раз спрашивала себя, почему испытывает столь сильное физическое влечение к прежде ненавистному ей человеку. После их первого поцелуя в темноте ее обуревало чувство вины и стыда. Однако она и в следующий раз приняла его ласки. Даже сейчас она изнывала от томления, стоило его руке снова заскользить по ее спине.

Когда они наконец занялись любовью, она получила все, чего так боялась и так ждала, и даже больше. Видимо, ее телу было известно нечто такое, что отказывался признать рассудок: Митч был именно тем воплощенным совершенством, которого она ждала всю жизнь.

Митч следил за тенями, путешествующими по потолку его спальни. Ему не удавалось заснуть. Так продолжалось то ли пять, то ли шесть ночей подряд. Завтра он будет бледно выглядеть в суде, но ему было на это искренне наплевать. Он прекрасно знал, в чем причина его бессонницы: причина звалась Ройс.

Он пошевелился, и она прильнула к нему во сне; ее грудь касалась его груди, сердце билось в унисон с его сердцем. Ее лицо озарял серебряный свет луны. Она безмятежно спала, она была счастлива. Ему тоже полагалось быть счастливым.

После памятного разговора три недели тому назад у них установился удобный распорядок. Днем оба работали в конторе: он занимался своими делами, она готовилась к надвигающемуся процессу. Они редко виделись до наступления вечера, когда он, возвратившись домой, заставал Ройс за кухонными хлопотами и приглядыванием за Оливером, вечно норовившим что-нибудь стянуть. Дженни ходила за Ройс по пятам.

Многие мужчины испугались бы столь быстрого одомашнивания отношений – ведь оба за много лет привыкли жить сами по себе; однако Митча это не тревожило. Да, порой Ройс действовала ему на нервы. Она настаивала, чтобы он позволил ей навести порядок в его ящиках, так как она ничего не может в них найти; она засыпала клавиатуру его компьютера крошками от печенья, работая с файлами по программе помощи бездомным. То и другое само по себе было трагедией, но еще худшей бедой было то, что она не позволяла ему есть по вечерам пиццу. Однако все это компенсировалось тем, что жить с ней значило заниматься с ней любовью, а это занятие все больше его поглощало.

Она поменяла позу; ее тело по-прежнему соприкасалось с его телом, ладонь задела его член и легла ему на живот. Он не стал обращать внимание на снова проклюнувшееся желание.

Ройс никогда не выступала инициаторшей секса. Но она любила это занятие больше всего на свете и, видимо, полагала, что ему следует предаваться именно так, как это делали они, – дважды за ночь. Он начинал игру, и она откликалась на его действия тем более страстно, чем грубее они были.

Он не мог винить ее за это: ведь их отношениям мешала память об отце, давно умершем, но не покидавшем ее памяти. Если Митч принуждал ее к соитию, она могла оправдываться тем, что зачинательницей выступила не она. Самообман позволял ей сохранять видимость верности отцовской памяти. Бренту, звонившему ей ежевечерне, она пространно жаловалась на свое одиночество.

Точно так же она обманывала подруг, звонивших с такой же регулярностью, как Брент, и дядю

Уолли, застрявшего на Юге. Во время этих разговоров Митч находился неподалеку. Это было уморительно – знать, что Брент, беседуя с Ройс, считает, что она тоскует в одиночестве, тогда как на самом деле она лежит в постели с ним, Митчем.

Он провел рукой по ее золотистым волосам, рассыпавшимся по обнаженному плечу. Что он предпримет, черт побери? Неудивительно, что он утратил сон. До процесса оставался месяц, а он понятия не имел, как ее защищать. Ночь за ночью он овладевал ею, потом забывался благословенным сном, но вскоре просыпался весь в поту, потревоженный упорно возвращавшимся сном – Ройс в тюремной камере.

Он понимал, что Ройс ждет от него чуда. Однако он не мог придумать аргумента, который принудил бы присяжных оправдать ее. Ведь она была дважды поймана с поличным!

За всем этим просматривался чей-то поистине дьявольский замысел. Митч был склонен обвинить в злодействе Уорда Фаренхолта, но пока что Полу не удавалось его уличить.

Митч взглянул на Ройс, такую милую сейчас, в мягком лунном свете. Она полностью доверяла ему. Он не хотел думать о том, как она будет выглядеть, когда присяжные признают ее виновной.

Прошлое беспардонно вторгалось в настоящее. Митч был взрослым мужчиной, он обнимал Ройс, но его продолжали преследовать кошмары из детства. Он видел себя мальчишкой, зовущим мать, работающую в саду. Мать стояла на коленях, в руках у нее была садовая лопатка с тремя зубцами. Она повернулась к нему с такой же, как у Ройс, нежной, доверчивой улыбкой. Но стоило ей увидеть его, как улыбка исчезла.

До этого мгновения его детская жизнь была несчастной, но стоило матери обернуться, как она превратилась в сущий ад. Виноват в этом был, разумеется, его отец. Ему никогда не удастся его отыскать, но если судьбе будет угодно повернуть все по-другому, он с наслаждением прикончит этого мерзавца.