– Я тоже не посылала.

– Да, ты уже говорила. – Айрин отвернулась к окну. За стеклом колибри на секунду зависла над веткой жимолости, потом метнулась в сторону и исчезла. – Я решила не обращать внимания. К счастью, сейчас это все прекратилось.

Трития нахмурилась. Такое пассивное поведение для Айрин совершенно не характерно.

Она не могла быть «счастлива» от того, что нечто просто прекратилось.

– Вы с тех пор видели Ховарда?

Айрин отрицательно покачала головой.

– А ты?

Триш тоже с ним не общалась, хотя и не могла четко определить причину. Она уже знала, что Ховард ничего не писал Элен Ронде, тем не менее не могла окончательно избавиться от первоначального чувства обиды на поразившее ее в тот момент двуличие почтмейстера.

Надо сделать над собой усилие и заехать к Ховарду на обратном пути.

– Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом, – предложила Айрин, вставая. – Что, у нас других дел нет?

Это тоже было совсем на нее не похоже. Трития внимательно взглянула на собеседницу и увидела перед собой совершенно незнакомую женщину. Испуганную женщину. Тревожный огонек опасности уже полыхал вовсю, и к нему добавился вой сирен.

– Вы говорили еще кому-нибудь?

– Давай об этом больше не будем, – жестко повторила Айрин.

Трития несколько раз объехала квартал, прежде чем припарковаться перед зданием почты. Некоторое время она еще посидела в машине, потом усилием воли заставила себя выйти наружу.

Стоянка была практически пуста – лишь одна легковушка и один пикап были припаркованы по соседству. Ничего странного в этом Триш не углядела – середина дня. Но то, что на скамеечках рядом с почтой не сидели старики, которые целые дни проводили на этом, месте, ее встревожило.

Она вошла в здание. У кассы стоял единственный посетитель – пожилой седоусый мужчина. Его обслуживал новый почтальон. С близкого расстояния его ярко-рыжие волосы выглядели угрожающе, особенно в сочетании с невыразительными чертами бледного лица. Ховарда нигде не было. Триш попробовала заглянуть в служебное помещение, которое отделяла от стойки небольшая перегородка, чтобы проверить, но ничего не увидела.

Поэтому она огляделась по сторонам. Помещение заметно изменилось. Вместо плаката о воинской повинности, который всегда располагался на самом видном месте, плаката, изображавшего кроткого вида юношу, сидящего на стуле рядом с симпатичной девушкой, был наклеен другой. На нем был запечатлен устрашающего вида моряк с крупными каплями пота на лбу и в форме, забрызганной кровью. Текст содержал настойчивое требование ко всем молодым людям, достигшим восемнадцати лет, немедленно идти регистрироваться на призывные пункты. Триш показалось, что в здании почты изменилась сама атмосфера. Даже плакаты с почтовыми марками стали другими. Ховард обожал редкие марки с изображениями флоры и фауны. Теперь же стены украшали три одинаковых плаката – реклама новой марки, выпущенной в честь юбилея изобретения водородной бомбы.

В помещении было жарко, угнетающе жарко. День выдался не особенно знойным и влажным, скорее нехарактерно прохладным для этого времени, но внутри почтового отделения царило настоящее пекло.

Единственный посетитель раскланялся с почтальоном и собрался уходить. Ощутив легкую панику, Триш развернулась, нацеливаясь на выход, но профессионально ровный голос остановил ее.

– Миссис Элбин!

Триш оглянулась. Почтальон смотрел на нее, улыбаясь, и на мгновение ей показалось, что они с Дугом ведут себя как параноики и что этот Джон Смит – совершенно нормальный человек, безо всяких странностей. Она подошла поближе, и только тогда обратила внимание на плотно сжатые тонкие губы, холодные голубые глаза. И сразу вспомнила письма у ручья.

И ночную доставку почты.

Почтальон по-прежнему улыбался. Хотя скорее это была не улыбка, а самодовольная ухмылка.

– Чем могу служить?

– Я хочу поговорить с Ховардом. – Трития постаралась, чтобы ее голос звучал как можно тверже. Главное – не показать своего страха.

– К сожалению, – ответил почтальон, – Ховард еще утром ушел домой. Почувствовал себя плохо. Я могу его заменить?

Он произносил совершенно невинные слова, ясные, однозначные, но от его голоса у Триш по спине побежали мурашки. Она покачала головой и медленно попятилась к двери.

– Нет, спасибо. Я заеду, когда он поправится.

– Его может не быть некоторое время, – предупредил почтальон.

Теперь в его словах прозвучала явная угроза, хотя на лице по-прежнему оставалась пластиковая улыбка.

Триш повернулась к нему спиной. Несмотря на гнетущую духоту, между лопатками заледенело.

– А вы славная, – произнес он ей вслед, словно делая какое-то двусмысленное предложение.

Она взвилась, ощутив мгновенную вспышку страха и ярости одновременно.

– Держись от меня подальше, ты, мерзкий сукин сын, не то засажу в кутузку и глазом моргнуть не успеешь!

Улыбка почтальона стала еще шире.

– Билли тоже славный.

Она уставилась на него, не в силах ответить.

В ушах, совпадая по ритму с колотящимся сердцем, билась одна фраза: Билли тоже славный.

Билли тоже славный. Билли тоже славный.

Триш больше не могла сдерживать свой страх.

Ее охватило желание немедленно выскочить на улицу, прыгнуть в машину и умчаться куда глаза глядят. Непонятно, откуда она нашла в себе мужество остаться на месте и произнести ледяным тоном:

– Сволочь. Я немедленно еду в полицию.

После этого твердой, уверенной походкой покинула здание и села в машину.

Но в полицию Триш не поехала. Только оказавшись на шоссе и миновав первый перекресток, она смогла остановиться и отсидеться, чтобы унять нервную дрожь и найти силы добраться до дома.

Билли смотрел телевизор, когда пришел Лейн Точнее, не смотрел. Телевизор работал, глаза мальчика не отрывались от экрана, но и звук, и изображение скользили фоном, не затрагивая сознания. Он думал про Лейна. В последнее время друг здорово изменился.

Билли не знал конкретно, в чем дело, но изменение оказалось более глубоким и тревожным, чем можно было ожидать после разногласий в связи с тем письмом. Нет, это не просто расхождения во взглядах. Вчера они с Лейном ездили на раскопки, помогали извлекать из земли удивительно хорошо сохранившиеся предметы примитивной кухонной утвари, и Лейн вел себя – надо отдать ему должное – абсолютно как раньше. Но в его поведении появилась какая-то скрытность, непроизвольно действующая Билли на нервы. Лейн напоминал ему героя одного фильма, который в течение ряда лет убивал маленьких детей, прятал трупы у себя в подвале и терпеливо ждал подходящего момента, чтобы поведать об этом миру, гордо объявить всем и каждому о своих деяниях.

Разумеется, это совершеннейшая глупость.

Нет у Лейна подобных тайн, да и быть не может.

Тем не менее его друг изменился, изменился сильно, и причины этого Билли понять не мок В связи с ним Билли вспомнил о почтальоне.

И это тоже выглядело очень странно. Между ними не могло быть никакой связи – ни явной, ни тайной, тем не менее, на подсознательном уровне Билли чувствовал, что она существует, и это его пугало. Причем боялся он скорее не за своего приятеля. Боялся он за себя.

Послышался знакомый отрывистый стук в сетчатую дверь, и Билли крикнул, что дверь открыта. Появился Лейн. На нем были старые потертые джинсы и черная майка с короткими рукавами. Он изменил прическу – расчесал волосы на пробор, отчего стал выглядеть старше, взрослее.

– Привет, – поздоровался Билли.

Лейн уселся на диван. Лицо его расплылось в самодовольной ухмылке, показавшейся Билли неприятной и неестественной.

– Мать дома?

– Нет.

– Очень жаль.

Билли постарался ничем не выдать своего удивления. Когда это Лейн жалел, что его предков нет дома? Оба они старались по возможности избегать общения с родителями, утверждая тем самым собственную самостоятельность.