— Вы что смотрите, что? — И начал тоже оглядываться. Он явно заискивал перед Герой и Гутей, чувствуя свою вину. Правда, он только одному Сереге сказал про их тайну, но все равно же — выдал. И Гера не захотел с ним разговаривать. А Гутя все-таки объяснила:

— В записке-то, помнишь? Три дерева и крестик. Это же — пещера. Ищи три дерева!

Их поиски не остались незамеченными. Лидия Егоровна вдруг спросила:

— Что у вас, Гера?

И тогда он все рассказал ей — и про записку, и про рисунок. Ребята слушали его, столпившись, и Муврикова воскликнула:

— Так это же интересно! Что ж ты молчал?

Гере стало обидно.

— Кто молчал? Я же звал вас в Алюк, когда маршрут выбирали! И про Бондаря говорил. И про гражданскую войну.

— Значит, плохо звал, — сказала Райка. Гера вспомнил, что точно такими словами ответила ему когда-то бабушка. А Серега уже скомандовал:

— Все, все! Теперь давайте искать.

Ребята с ним согласились и сразу принялись осматривать все деревья у входа в пещеры, потом спустились на поляну, к костру. И здесь Дроздик закричал: «Есть!» Все кинулись к нему. Но это была ложная тревога. Деревьев оказалось не три, а четыре, да и стояли они не рядом, а одно за другим.

— Четвертое могло вырасти, — не сдавался Дроздик. Но эту его идею отвергли.

И наконец три дерева были найдены! Они стояли на горе, над входом в пещеру, близко друг к другу. С поляны они были видны очень хорошо, ну прямо как на картинке. Три дерева, а под средним — «крестик» — вход в пещеру.

Гера первый бросился на гору. Теперь еще «150». В сторону! Но в какую? И чего — 150? Шагов? Метров? Сантиметров?

— Метров и сантиметров в то время не было, — заявил Кулек-Малек. — Наверное, шагов.

— А может, саженей? — спросил Дроздик. — До революции саженями мерили.

— И куда же ты полезешь по этой горе сто пятьдесят саженей? — возразила Коноплева. — Вверх или вниз?

— А шагами тут тоже не пролезешь, — заметил Швидько, пытаясь протиснуться сквозь колючие кусты.

Гера и сам увидел: задача перед ними стоит неразрешимая. Найти три дерева — еще не значило расшифровать рисунок. К ребятам подошли вожатая и Семен. Альбина спросила:

— Кажется, вас можно поздравить с успехом? — Потом немного помолчала, приглядываясь, и еще добавила — А вы уверены, что это те самые деревья?

— А какие же! Конечно, смотрите, как они стоят, — начал объяснять Гера, смутно предчувствуя, что вопрос задан вожатой совсем не зря.

— Не в том дело, — возразила Альбина. — Деревья-то уж очень молодые. Представьте себе: записке шестьдесят лет. А деревья на ней помечены. Значит, они уже тогда были большие. А этим — от силы десяток лет, как ты думаешь? — повернулась она к Семену, и он подтвердил:

— Похоже, так.

Гера, понурый, спустился вниз. Перед костром на бревне сидела Лидия Егоровна.

— Не нашли? — спросила она.

— Деревья не те, — ответил Гера. — Надо еще искать.

— А может, место не то?

— Как не то место? — удивился Гера. — А крестик? А пещеры?

— Крестиком мало ли что отмечают. Может, в записке не пещеры отмечены?

— Это верно, — опять подтвердил Семен. — Надо в другом месте поискать.

— А где же? — воскликнула Гутя. И все замолчали.

— Ну, ничего, — сказал Гера. — Все равно найду!

— «Найду»! — возмутилась Муврикова. — Да почему это опять один ты? Теперь мы этим все вместе будем сниматься!

Гера не стал спорить. Все — так все. Может, всем наконец повезет. А то слишком много неудач. И хутора Алюк нет. И деревья не те. И Степан Бондарь — как неуловимый призрак: везде бывал, а следов не найдешь.

— Про Бондаря в Новоматвеевке спросим, — оказал Гера.

— А Гузан? — забеспокоилась Муврикова. — Гузаном уже не будем, что ли, заниматься? Там же его однополчанин, забыли?

— Да на все у нас хватит сил, и на Гузана, и на Бондаря, верно? — сказал Кулек-Малек.

С этим тоже никто не спорил.

Обратный путь из ущелья к Принависле проделали быстро. Заброшенный хутор Гера проходил с горьким чувством. Он так привык думать, что побывает здесь среди людей, с которыми жил когда-то Степан Бондарь! И очень трудно мириться с мыслью, что хутора давно нет.

Ну, ничего. Зато он будет искать Степана Бондаря не один, а вместе со всеми.

Вечером собрался совет юных путешественников.

— Ребята, — сказала Муврикова, и голос ее звучал строго, как у судьи. — Мы должны разобрать, что у нас произошло.

Гера сидел, опустив голову, глядя на огонь. Костер горел тихо, непразднично. Оказывается, даже огонь может быть разный, то веселый, то грустный. В общем, все было ясно. Гусельников самовольно покинул отряд. Да еще подбил на это Кулькова и Коноплеву. Так заявили Муврикова. И добавила: ей стыдно за Гусельникова за Гутю и особенно за командира отряда.

— А теперь говорите, — закончила она, обращаясь ко всем.

Но что говорить, если и так ясно. Ребята молчали. Тогда встала Альбина.

— Это просто какой-то ужас, — сказала она. — А если бы горе-путешественники не выбрались из ущелья? Если бы упали со скалы? Если бы разбились? Если бы потерялись в пещере?

«Если бы, если бы»! Она нарисовала чересчур мрачную картину. Но Гера вспомнил, как их предупреждал молодой лесоруб: смотрите, не заблудитесь. А они заблудились. И неизвестно, чем бы все это кончилось, не придумай Лидия Егоровна своего сюрприза. В пещерах одним тоже было бы страшно.

— Да, — сказала Муврикова. — Они совсем ни о чем не думали.

— Как это не думали? — не выдержал Серега.

— А о чем? — спросила Райка. — Ну о чем, например, думал ты?

— Я хотел отколоть сталактит.

— Ха! — ядовито произнесла Райка. — Вы слышали — сталактит! А ты, Коноплева? Что хотела отколоть ты?

— Я ничего не хотела откалывать. Я хотела помочь Гусельникову.

— Ха-ха! — снова сказала Райка. — А если бы Гусельников пошел воровать, ты бы тоже ему помогала?

— Так ведь он не воровать шел!

— А это неважно.

— Погоди, Рая, — встала Лидия Егоровна. — Тут я с тобой не согласна. Гутя решила помочь товарищу. А разве плохо помогать товарищу? Вопрос, в чем помогать? Но Гера хотел все разузнать про Степана Бондаря. И это тоже, конечно, хорошо.

— Так надо было не одному! — сказала Муврикова.

— Вот это верно. — Надо было думать не только о себе.

— А Кульков! — крикнул Швидько. — Еще и отряд бросил, за камнем побежал.

— Их вина ясна, — сказала Лидия Егоровна. — А вот ты, Швидько, ты же знал, что они уходят?

— А я при чем? Я Кулькову сказал. Он командир. Вот бы и удерживал. А он — сам.

— Ох, Максим, — покачала головой Лидия Егоровна. — Что-то мне в твоем поведении не нравится. Ребята поступили неправильно, но хотели-то они хорошего. А ты чего хотел? Никак не пойму.

— Он просто вредил нам! — выкрикнула Гутя.

— Подслушивал да подглядывал, — добавил Гера. Учительница пристально посмотрела на Швидько:

— Опять за свое, Максим? Забыл наши разговоры?

— Лидия Егоровна, — вдруг вмешалась Альбина. — Значит, у Швидько это не случайно — все делать исподтишка? — И она рассказала, как еще в школе Швидько подошел к ней и наябедничал: дескать, один ученик избивает девочек. «А ты видел?» — спросила его тогда Альбина. «Видел». «Вот и скажи сам при всех», — предложила ему вожатая. Но он при всех не сказал. Не хватило мужества. И вот сейчас тоже… Стыдно должно быть Максиму, стыдно.

Швидько сидел хмурый, поглядывая исподлобья. Вот ведь какой неожиданный получился разговор. И никакого приказика не было. Лидия Егоровна просто сказала:

— Все, кто провинился, будут три дня подряд мыть после обеда посуду. Надеюсь, что повторять своих ошибок никто не станет. Но без дисциплины нет туристов, это запомните.

Посуда так посуда. Гера готов был мыть ее хоть неделю подряд, если по справедливости. Но уходил он от костра расстроенный. Уткнувшись носом в рюкзак, лег на Серегин матрац. В палатку забралась темнота. Сквозь боковое оконце синел краешек неба. На нем, как пойманная в сачок бабочка, трепетала голубая звезда.