— Видишь, какая трагедия произошла недалеко от хутора Алюк, — сказала бабушка.

— Да, — сказал Гера и долго молчал. Потом сказал: — А про Степана Бондаря здесь ничего нет.

— Тут вообще мало названо людей, — сказала бабушка. — Автор воспоминаний Дмитрий Арефьев да командир Василий. Но командир Василий убит, а Дмитрий Арефьев умер. Воспоминания он писал еще тридцать лет назад.

Гера опять задумался. Где же теперь узнать про Степана Бондаря? А вдруг он еще живой? Или — его родные? Только где их искать?

— Бабушка, ты когда вернешься с курорта?

— Не скоро. А что?

— Пошли бы мы вместе с тобой в поход. И чтобы обязательно через хутор Алюк.

— Пригласи ребят.

— Да я уже приглашал. Они выбрали совсем другой маршрут. Хотят все узнать про Гузана.

— Значит, плохо убеждал.

— Что я мог? Говорил: пойдемте. И все. Толком-то сам ничего не знаю. В записке не сказано.

— Так это на одной ее стороне. А на обороте читал?

— На обороте? — Гера даже рот раскрыл, глядя на бабушку.

Как он сразу не догадался! У записки-то две стороны. И, может, на другой все разъясняется. Но ведь она — под стеклом.

— А мне ее покажут, бабушка?

— Конечно, скажи — интересуешься.

— Пойдем со мной.

— Э нет, дружок. Добивайся сам. Не привыкай, чтоб подносили на блюдечке. Действуй самостоятельно.

Самостоятельно… Гера простился с бабушкой и вышел на шумную улицу, а бабушкины слова продолжали звучать для него: «Действуй самостоятельно!»

Они звучали сейчас, как боевой приказ. И это было понятно: он же хотел разведать о боевых партизанских делах.

Он немедленно направился к старинному трехэтажному зданию музея — с каменными завитушками над окнами — и храбро ступил на мраморное крыльцо. И уже открыл стеклянную дверь, но подумал: «Самостоятельно-то самостоятельно, а все же лучше с кем-нибудь из ребят. Хотя бы вдвоем. Вроде как делегация от класса».

Кому же можно довериться? Пожалуй, самый подходящий — Толстый Макс. Один раз они вместе уже разглядывали записку. А когда обсуждали маршрут, Толстый Макс поддержал Геру. Гера это запомнил. Кроме того, их связывала теперь общая тайна — месть жалобщику Семену. И сидят за одной партой. Да и живут близко…

Короче, Герка помчался за Максимом Швидько.

Толстый Макс сидел без рубашки на балконе своего третьего этажа и загорал.

— Эге-ге! — крикнул Гера снизу. — Спускайся, дело есть.

— Чего еще? — Макс свесился через перила, что-то жуя.

Он вышел из подъезда в серых брюках и коричневой рубашке навыпуск, что-то еще дожевывая. Гера вспомнил, что сам давно не ел — ведь сразу после уроков пошел к бабушке.

— Что у тебя? — кивнул он в надежде на то, что Швидько поделится.

Но не тут-то было. Толстый Макс и в школе никого не угощал, хотя на каждой перемене ел что-нибудь вкусное. И сейчас он тоже молча вынул из кармана конфетину в блестящей обертке, развернул и отправил в рот. У Герки потекли слюнки.

— Ладно, — сказал он, стараясь не глядеть на Макса. — Слушай, какое дело.

Но, выслушав Геру, Швидько разочарованно помычал.

— Да ну, еще топать куда-то в такую жару. — Он поглядел на небо, с которого действительно вовсю шпарило солнце.

— Недалеко же тут, — начал агитировать Гера. — Рядом музей. И тень всю дорогу, если под деревьями шагать.

— Да ну, — опять затянул Швидько и вдруг бодро спросил: — А мороженое купишь?

Гера торопливо ответил, будто готовился сам предложить, да еще не успел:

— Спрашиваешь!

Швидько оживился:

— Ну тогда пошли. Только учти: пломбир в шоколаде. Я другого не ем.

Он еще торговался, этот пучеглазый толстяк!

— Ладно, — уверил Гера. — В шоколаде.

И вот они снова в том зале, где выставлена огромная пушка и висит сабля Кочубея. А в углу, на столике под стеклом…

Можете представить, с каким волнением приближался Гера к этому столику с партизанской запиской! Он словно боялся, что взглянет сейчас, а записки уже нет. Но она была на месте.

— Видишь? — шепотом спросил Гера.

Толстый Макс оглянулся на дверь, около которой сидела на стуле дежурная, седая женщина в черном платье, и потрогал руками стеклянную крышку. Крышка не открывалась.

— Как же быть? — зашептал и Швидько.

Гера глубоко вздохнул, словно готовился прыгать в холодную воду.

— Сейчас. — Он подошел к дежурной: — Скажите, пожалуйста…

— Что, мальчик?

— Мы пионеры, — заговорил он. — Идем в поход. Нам хочется знать, что в этой записке. С другой стороны. Откройте, пожалуйста.

— Нельзя, — сказала дежурная. — Смотрите, что выставлено.

— Но нам очень надо, — вмешался Толстый Макс.

— Мало ли что вам надо, — неумолимо отрезала дежурная. — Многие захотят с другой стороны или с третьей, так всем и показывай? Не положено. И не морочьте мне голову. — Она отвернулась.

— Мы не морочим, — пробормотал Гера.

Вот и весь сказ. А бабушка говорила: объясни, разрешат. Ей бы, конечно, разрешили. А на мальчишек — ноль внимания.

— Ну вот, видишь, ничего не вышло, — зашептал сбоку Швидько. — Только все равно это не считается, я с тобой ходил, гони теперь пломбир.

Его больше ничто на свете не интересовало. А Герка с тоской смотрел на пожелтевший листок, который словно поддразнивал: «Ну, прочитай меня на обороте, прочитай».

— Пошли, — потянул Толстый Макс за рукав. — Что зря-то торчать?

Но нет! Не для того Гера сюда явился! Не помогла строгая дежурная, так есть другие музейные работники. И он решительно направился в коридор, где видел дверь с надписью «Директор музея». И он поговорил бы с директором, да только… В коридоре встретилась девушка-экскурсовод, та самая, с колоколом-прической, которая объясняла им про Андрея Гузана. Сейчас она шла с группой взрослых. В руках у нее, как и тогда, была указка.

— Выход здесь, товарищи, — сказала она. — Осмотр окончен. До свиданья.

— До свидания, спасибо, — отвечали ей посетители, направляясь к выходу. А девушка повернула назад.

— Подождите минуточку, — остановил ее Гера вежливо.

Она взглянула на него, потом на Макса, и в глазах у нее сверкнул веселый огонек. Может, ей показалось забавным, что Швидько такой толстый, а Гера, наоборот, как спичка? Или она была от природы смешливая? Только, увидев в ее глазах этот озорной огонек, Гера почему-то сразу понял: она поможет! И он рассказал ей все: что они с Максом из того класса, которому она объясняла про Андрея Гузана, и что их интересует партизанская записка, и что они хотят ее прочитать с другой стороны.

— Так, понятно, — сказала девушка-экскурсовод. — Подождите. — И куда-то ушла.

— Ой, мальчики, а вы что здесь делаете? — вдруг послышался за спиной писклявый голос.

Гера оглянулся и увидел Гутьку Коноплеву. Она вышла из зала, в котором показывается природа Кавказа — цветы, деревья, чучела разных животных и птиц. В руках Коноплева держала книжку, на обложке ее Гера разглядел раскрашенную картинку — тоже птицы.

И надо же такому случиться! Каким это ветром занесло сюда Гутьку? Гера растерялся. А Швидько, наоборот, вызывающе спросил:

— А ты что здесь делаешь?

Она охотно ответила:

— Да вот смотрела, какие птицы в горах водятся.

— А зачем тебе птицы, ты же ботаник? — Гера уже пришел в себя и тоже решил быть невозмутимым.

— Так когда пойдем в поход, интересно. Увидишь живую и знаешь, как ее называть.

— М-м, — промычал Гера и взглянул на Гутьку с любопытством: ишь ты, как готовится к походу!

— А вы что же? — опять спросила она.

— А мы, — начал Швидько, но не успел ответить — появилась девушка-экскурсовод.

— Пошли, ребята. — И посмотрела на Гутю: — Девочка тоже с вами?

— Да, я тоже с ними, — неожиданно быстро пискнула Гутька и даже забежала впереди Геры.

Вот ведь какая навязчивая!

— Записка, которая вас интересует, — сказала девушка-экскурсовод, отпирая столик, — написана в тысяча девятьсот девятнадцатом году.