Катерина подумала, что будет, когда родится ребенок Никиты Кечко. Останется ли Джулиан верен своему решению публично и для себя самого его принять как собственного? Она также подумала, стоит ли рассказать Джулиану о местонахождении Никиты Кечко в настоящее время и о его политических убеждениях или упоминание о хорвате вызовет у него лишь ненужную боль.

Как бы прочитав ее мысли, он вдруг сказал:

— Вы не находите странным, что Кечко до сих пор не объявился в Белграде? Конечно, вполне возможно, что он одумался и вернулся в Лондон, чтобы признать свое отцовство.

— Нет, — твердо сказала Катерина, лишая его надежды на такую возможность. — Кечко не в Лондоне. Он в Загребе.

Оркестр с воодушевлением перешел к заключительной части вальса. Джулиан с Катериной кружились рядом с музыкантами, так что продолжать разговор было невозможно.

— Давайте выберемся наружу, — сказал он и, продолжая вальсировать, направился вместе с ней к ближайшей двери на террасу. — Я хочу знать все об этом Кечко. Меня также интересует, почему, зная о его местонахождении, вы не сообщили мне об этом раньше.

Ночной воздух был еще довольно прохладным в это время года, и на террасе, залитой лунным светом, находилось всего несколько пар, наслаждавшихся относительным уединением. Взяв Катерину под локоть, Джулиан провел ее через террасу и спустился по ступенькам на покрытую гравием дорожку, окаймляющую газон. Они пошли к розарию.

Когда музыка уже едва до них доносилась и вокруг не было ни души, Джулиан остановился. Его лицо казалось зловещим.

— Если вам известно о местонахождении Кечко, почему вы не сказали об этом мне? — снова спросил он.

— Я узнала об этом только сегодня вечером и… — она замолчала в нерешительности, затем, запинаясь, продолжила:

— и сомневалась, интересует ли вас это. Я подумала, возможно, вам неприятно слышать имя Кечко.

На скуле Джулиана заиграл желвак.

— Видит Бог, так оно и есть, — отрывисто сказал он, — но по профессиональным и личным причинам я должен знать о нем все.

Катерина вздрогнула от весенней прохлады, и он, сняв свой фрак, накинул его ей на плечи.

— Так лучше? — спросил он слегка потеплевшим голосом. — Давно ли Кечко находится в Загребе и что он там делает?

Они стояли всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

Катерина чувствовала знакомый аромат его одеколона и тепло его дыхания на своей щеке. Стоило только поднять руку, чтобы его коснуться.

Тем не менее, оставаясь по-прежнему сдержанной, она сказала по возможности ровным голосом:

— Не так давно я обратилась к князю Александру с вопросом, знакомо ли ему имя Никиты Кечко, и тот ответил, что нет.

Однако сегодня вечером он спросил, почему я им интересуюсь.

Джулиан нахмурился:

— Надеюсь, вы ему не сказали?

Катерина покачала головой:

— Нет. Я лишь ответила, что некто в Ницце расспрашивал меня о нем и что многие говорят о Кечко как о члене нового правительства.

До них долетали слабые звуки «Императорского вальса»

Штрауса.

— Что еще сказал князь-регент сегодня?

Катерина плотнее запахнула фрак. Она понимала, как неприятно будет Джулиану узнать, что человек, с которым Наталья ему изменила, не был даже предан семье Карагеоргиевичей.

— Князь сказал, что об участии Кечко в правительстве и речи быть не может. Он — правая рука Иосипа Франка, лидера экстремистской Хорватской националистической партии и ярого противника сербов.

Джулиан, хорошо знавший политические убеждения Франка, грустно усмехнулся.

— На этот раз Наталья превзошла самое себя, не так ли? С таким же успехом она могла бы связаться не только с закадычным дружком Иосипа Франка, но и с кем-нибудь из Габсбургов. — В его голосе явно чувствовалась горечь. — Интересно, сказал ли ей Кечко правду о своей политической приверженности, когда решил покинуть Лондон без нее?

Этот вопрос Катерина задавала себе всего полчаса назад, но не нашла ответа.

Она молчала, а Джулиан пожал плечами и на время перестал думать о любовнике жены, решив сменить тему разговора и сказать Катерине то, что давно намеревался. С братским чувством он взял ее за руки.

— Я хочу поблагодарить вас за дружеское отношение ко мне, Катерина, — произнес он с глубокой искренностью. — Без вас эти последние несколько месяцев были бы невыносимыми.

Она попыталась ответить ему спокойно, но ей это не удалось. Хотя они только что танцевали вместе и до этого часто беседовали, между ними никогда прежде не было такой близости. Для Катерины это было тяжким испытанием.

Она вся дрожала, а он решил, что это от холода, и иронично заметил:

— В прошлый раз, когда мы беседовали на этом месте, было немного теплее. Помню, я хотел вас спросить, примет ли Наталья мое предложение, но в это время подошел Макс Карагеоргиевич. — Он криво улыбнулся. — Что бы вы мне ответили, если бы он тогда не появился? Вы сказали бы, что я буду отвергнут? Что мне не следует настаивать? Если бы не ваш отец, я никогда бы не смог жениться на Наталье и увезти ее в Лондон.

Она отправилась бы в Женеву с вашей матушкой и, без сомнения, сейчас была бы там.

В сверкающем огнями бальном зале прозвучали последние такты «Императорского вальса», и наступила небольшая пауза.

Воздух еще не был насыщен ароматом роз, как когда-то, потому что расцвело лишь несколько ранних кустов.

— Сомневаюсь, что я была бы способна тогда вам ответить, — тихо сказала Катерина. — Вероятно, я была бы потрясена.

Она хотела сказать совсем не то. Она хотела сказать, что не могла знать пять с половиной лет назад, примет ли Наталья его предложение.

Их глаза встретились. Он смотрел с удивлением, она же была ошеломлена тем, что сказала.

— Потрясена? — Он ожидал совсем не такого ответа, и его брови вопросительно взметнулись вверх. — Но почему? Потому у. что Наталье тогда было только семнадцать лет?

Наверное, было бы гораздо проще с ним согласиться и таким образом отойти от края пропасти, к которой ее подвели слова, невольно вырвавшиеся из глубины ее души, но теперь, чего бы это ей ни стоило, она выскажет ему все до конца.

Когда оркестр снова заиграл и до них донеслись приглушенные звуки «Розы юга», Катерина сказала с невероятным простодушием: