В непроглядной тьме она услышала шелест ткани, когда он снимал свой халат.

Она поняла — чтобы не показаться смешной, нельзя продолжать сидеть, обхватив ноги руками. Катерина вытянулась на постели, и ее сердце тревожно забилось, когда муж лег рядом с ней.

Иван тяжело дышал, и она подумала — вероятно, он тоже волнуется, но когда он уверенно ее обнял, стало ясно, что это не так.

— Я люблю тебя, — страстно прошептал он, прижимая ее к своему горячему и сильному телу.

Это было тело чужого ей человека, тем не менее, когда его губы прижались к ее губам, она старалась ему отвечать, но внезапно ощутила слабый лимонный запах до боли знакомого одеколона. Нахлынули воспоминания о том, как Джулиан беседовал с ней в Конаке во время традиционного чаепития, как танцевал с ней на Летнем балу, как они гуляли при луне в саду среди благоухающих роз.

Иван все настойчивее ее ласкал, и Катерина поняла, что от судьбы не уйдешь. В полной темноте она представила, что это Джулиан лежит рядом с ней и она отвечает на ласки Джулиана.

Катерина понимала, что потом будет чувствовать себя виноватой и испытывать стыд. Но все это будет потом, а главное то, что происходит сейчас. И это надо пережить.

Когда через четыре дня Иван Зларин отправился вместе со своей частью к северо-западной границе, Катерина была подавлена. Она сознавала, что теперь ей нечего ждать от жизни, и, зная, что ее мать и Сиси начнут проявлять любопытство, старалась избегать лишних разговоров, проводя почти все дни в госпитале.

Вскоре ей пришлось там дневать и ночевать. Во время оккупации среди австрийских солдат началась эпидемия сыпного тифа, которая через несколько недель охватила всю страну.

Однажды утром, устав до изнеможения после еще одной бессонной ночи, Катерина с испугом сказала Сиси:

— Кажется, я тоже заболела. Чувствую себя ужасно.

Сиси вытерла с ее лба пот.

— Ты действительно плохо выглядишь, — откровенно сказала она. — Дай-ка я измерю тебе температуру.

— Нет! Ко мне опасно прикасаться!

Катерина схватила какой-то тазик, и ее стошнило. Сиси налила ей стакан воды и заставила выпить лекарство.

Рука Катерины слегка дрожала, когда она взяла стакан. Она знала, ухаживая за тифозными больными, какому риску подвергается, и полагала, что готова к любым последствиям. Теперь же поняла, что ошибалась, и ужасно перепугалась.

— Позволь измерить тебе температуру, — повторила Сиси, — и частоту пульса. — Потом она спросила:

— Сегодня утром ты впервые почувствовала себя плохо?

Катерина покачала головой:

— Нет, еще вчера. Я думала, это просто от усталости. Но у меня нет сыпи, и, по правде говоря, я не чувствую жара, только эту отвратительную тошноту.

— Вероятно, ты будешь испытывать такое состояние в течение некоторого времени, — сказала Сиси без тени тревоги. — По крайней мере месяца три или около того.

Катерина уставилась на нее широко раскрытыми глазами.

Впервые за время эпидемии тифа в Белграде Сиси улыбнулась.

— Какая же ты наивная, Трина. У тебя не тиф. Просто ты беременна.

— Беременна? — Катерина не могла в это поверить. Она коснулась лба тыльной стороной ладони. Ни малейшего жара.

Пощупала пульс. Несмотря на усталость, он был ровным и с хорошим наполнением. Катерина почувствовала облегчение и радость. Она не больна. У нее будет ребенок. Этого она хотела больше всего на свете.

Тиф свирепствовал всю весну, и на фронте наступило затишье.

В июле поступили сведения о концентрации вражеских сил в Венгрии, и прошел слух, будто бы они намереваются двинуться через Сербию к Константинополю.

В конце лета Сербия ожидала неизбежного нападения. Князь Александр обратился за помощью к союзникам, и ему пообещали, что помощь придет из Болгарии. Александр, зная, что Болгария только и ждет подходящего момента, чтобы вступить в войну на стороне германской коалиции, возражал против этого, но тщетно. Даже когда в Болгарии началась мобилизация, союзники отказывались верить в ее намерения.

В октябре, когда триста тысяч австрийских и германских войск начали мощное наступление на фронте, проходящем по Дунаю, а Болгария одновременно двинула на запад свою четырехсоттысячную армию, Сербия оказалась брошенной союзниками.

К ноябрю стало очевидно, что поражение неизбежно. Эту новость Катерине сообщила Зита.

— Сегодня Сандро объявил, — сказала она, входя в детскую, где Катерина кормила маленького Петра, — что остатки нашей армии отступают на всех фронтах.

Катерина прижала к себе сына.

— Но куда? И что будет с нами? Австрийцы вели себя как варвары в течение нескольких недель, пока находились в Белграде. Что будет, когда вся страна окажется в их власти?

Зита выглядела бледнее обычного.

— Сандро намеревается повести оставшиеся войска через горы в Албанию. И, несмотря на болезнь, король будет его сопровождать.

Катерина осторожно отняла сына от груди и, придерживая его одной рукой, застегнула блузку.

— А папа и Иван? Они тоже уйдут?

— Сандро ничего не сказал об Иване. Но твой отец и мы с тобой должны уйти.

Катерина почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.

— Через горы? Зимой? Возможно ли это?. Петру всего два месяца!

— А что будет, если мы останемся? — спросила Зита. — Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас выживет. Там по крайней мере мы будем вместе.

Взглянув в глаза матери, Катерина поняла, что у них нет выбора. Год назад они едва уцелели во время австрийской оккупации, длившейся всего несколько недель, а более долгую наверняка не переживут, ведь они из семьи Карагеоргиевичей. Она подумала о горах, и холодный ужас проник в ее сердце. Тропы, по которым им придется идти, непроходимы не только для автомобилей, но даже для воловьих упряжек. Они смогут передвигаться только верхом, взяв с собой минимум продовольствия.

24 ноября во главе огромной колонны из двухсот тысяч человек, преследуемые вражескими войсками, они тронулись в путь.

День за днем они брели через снега и обледенелые, продуваемые ветрами высокогорные плато и спускались в узкие ущелья между темными базальтовыми скалами. Многие умирали от холода, болезней и голода. Каждое утро Катерина просыпалась в страхе найти Петра мертвым в устланной пуховым одеялом походной колыбельке. Каждое утро ребенок жалобно плакал.