Вы спрашиваете меня, хочу ли я стать членом племени Зеландонии? О да, я хочу стать членом племени Зеландонии. Всем моим существом я хочу стать женщиной из племени Зеландонии. Я хочу этого больше всего, что я когда-либо хотела в жизни, — сказала она с блестящими от слез глазами.

Наступила оглушительная тишина. Даже не сознавая, что делает, Джондалар подошел и заключил ее в свои объятия. Его чувства к ней были так велики, что он не смог бы передать их словами. Его удивило, что она может быть одновременно такой сильной и такой уязвимой. Слова Эйлы тронули всех без исключения. Даже Джарадал понял кое-что из сказанного ею. Щеки Фолары были мокры от слез, и другие тоже были близки к этому. Мартоне первой удалось овладеть собой.

— Во-первых, я счастлива, что ты пришла в Девятую Пещеру Зеландонии, — сказала она, порывисто обнимая Эйлу. — И я очень рада, что Джондалар остепенился, встретив тебя, хотя некоторые женщины вряд ли разделят мое мнение. Женщины всегда любили его, но я порой сомневалась, что он найдет женщину, которую сможет полюбить. Я предполагала, что он не найдет свою возлюбленную в нашем племени, но не думала, что он отправится искать ее в такую даль. Теперь я поняла, что у него, безусловно, была особая причина для такого путешествия, я поняла, почему он любит тебя. Такие выдающиеся женщины, как ты, Эйла, большая редкость.

Они вновь заговорили о Летнем Сходе, обговаривая время выхода, а Зеландони упомянула, что у них еще есть время для проведения небольшой церемонии по поводу приема Эйлы в члены Девятой Пещеры Зеландонии.

Вдруг раздался настойчивый стук по стене около входа, и, не дождавшись ответа, в дом вбежала перепуганная девочка и бросилась к Зеландони. Эйла подумала, что на вид ей лет десять, но удивилась ее поношенной и грязной одежде.

— Зеландони, — сказала она, — мне сказали, что ты здесь. — Я не могу поднять Бологана.

— Он заболел? Или поранился? — спросила Зеландони.

— Я не знаю.

— Эйла, почему бы тебе не пойти со мной? Это дочка Тремеды, Ланога. Бологан ее старший брат, — сказала Зеландони.

— Ведь Тремеда — это жена Ларамара? — уточнила Эйла.

— Да, — коротко сказала Зеландони, и они быстро вышли из дома.

Когда они подошли к жилищу Ларамара и Тремеды, Эйла поняла, что проходила мимо него уже не раз, но не обращала внимания. Скалистый навес, приютивший родных и близких Джондалара, отличался огромными размерами, под его защитой разместились дома множества семей, и трудно было за короткое время узнать, кто где живет. Может быть, в таком большом сообществе это и не обязательно, хотя нужно еще привыкнуть к такому существованию.

Жилище семьи Ларамара находилось на краю жилой площади, дальше всего от центральной части пещеры, где проходила основная деятельность людей. Само строение было небольшим, но эта семья явно претендовала и на окружающую дом территорию, где были разбросаны в крайнем беспорядке их вещи, хотя их трудно было порой отличить от мусора. Рядом с их жилищем также находилось место, которое Ларамар приспособил для приготовления своих бродильных напитков, имевших разный, но вполне определенный вкус в зависимости, от положенных им ингредиентов.

— Где Бологан, Ланога? — спросила Зеландони.

— В доме. Он не шевелится, — сказала Ланога.

— А где твоя мать? — спросила жрица.

— Не знаю.

При входе в дом они едва не задохнулись от ужасной и отвратительной вони. Не считая огонька одного маленького светильника, единственным освещением этого жилища служил приглушенный навесом дневной свет, поэтому внутри было темно.

— У вас есть еще светильники, Ланога? — спросила Зеландони.

— Есть, но в них нет жира, — ответила девочка.

— Нам нужно поднять и закрепить пока входной занавес. Он лежит прямо у входа, загораживая проход, — сказала Зеландони.

Найдя завязки занавеса, Эйла привязала его к стойке. Внутреннее помещение поражало своей запущенностью. На полу не было ни каменных плиток, ни иного покрытия, и земля превратилась в скользкую и вязкую грязь в тех местах, где проливали какую-то жидкость. Судя по зловонию, одной из его составляющих была моча. Казалось, что все предметы обстановки беспорядочно разбросаны по полу: драные циновки, корзины, подушки с тощей набивкой, обрывки кожи и материалов растительного плетения, которые, возможно, были одеждой.

Повсюду валялись обглоданные и полуобглоданные кости. Мухи жужжали над остатками еды, гниющей на грубо сделанных деревянных тарелках, о которые легко можно было занозить руки. Около входа она разглядела копошащийся крысиный выводок, у новорожденных рыжеватых крысят еще не открылись глаза.

При входе в дом на земле лежал тощий юноша. Эйла уже встречала его, но сейчас присмотрелась повнимательнее. Ему можно дать лет двенадцать, подумала Эйла, а его пояс свидетельствует, что он достиг зрелости, но по виду он скорее мальчик, чем мужчина. Произошедшее с ним стало очевидным. Бологан был весь в синяках и ссадинах, а на голове виднелась рана с запекшейся кровью.

— Он подрался, — сказала Зеландони. — Кто-то притащил его домой и оставил здесь.

Склонившись, Эйла осмотрела раненого. Она потрогала пульс у него на шее и заметила еще кровь, затем прикоснулась щекой к его губам. Его слабое дыхание имело знакомый запах.

— Он еще дышит, — сказала она Зеландони, — но ранение тяжелое, и пульс слабый. У него повреждена голова, и он потерял много крови, но, возможно, кости целы. Может, его ударили, или он упал и разбил себе голову о корень или камень. Наверное, поэтому он и не приходит в себя, к тому же от него пахнет березовицей.

— Я не уверена, стоит ли нам переносить его куда-то, но я не смогу лечить его здесь, — сказала Зеландони.

К дому подошла девочка, державшая на боку худющую сонную малышку, которая выглядела так, словно ее не мыли все полгода, прошедшие со дня ее рождения. Сзади за ноги девочки цеплялся сопливый малыш, неуверенно державшийся на ногах. И Эйле показалось, что за ними ковыляет еще один ребенок. Похоже, эта девочка заменяет им мать.

— С Бологаном все в порядке? — с тревогой поглядывая на них, спросила Ланога.

— Он жив, но ранен. Ты правильно сделала, сходив за мной, — сказала жрица. Она гневно тряхнула головой, рассердившись на Тремеду и Ларамара. — Мне придется лечить его в моем жилище.

Обычно только самых тяжелых больных переносили в жилище Зеландони. В такой большой Пещере, как Девятая, не предусматривалось особого помещения для содержания больных или раненых. Человека с такой раной, как у Бологана, Зеландони обычно лечила в его же жилище. Но в этом доме явно некому позаботиться о нем, да и Зеландони была невыносима сама мысль о необходимости входить в это зловонное и грязное жилье.

— Ты знаешь, где твоя мать, Ланога?

— Не знаю.

— А куда она пошла? — настаивала Зеландони, задав свой вопрос по-другому.

— Пошла на похороны, — сказала Ланога.

— А кто же заботится о детях?

— Я.

— Но ты же не можешь накормить малышку молоком, — потрясенно заметила Эйла. — У тебя нет молока.

— Я кормлю ее другой едой, — оправдываясь, сказала Ланога. — Она ест всякие отвары. Молоко все равно кончилось.

— Значит, Тремеда уже ждет очередного ребенка, — пробормотала Зеландони.

— Я понимаю, что в случае необходимости такие малышки могут есть и другую пищу. Чем же ты кормишь ее, Ланога?

— Отвариваю размельченные коренья, — ответила девочка.

— Эйла, может, ты сходишь и расскажешь Джохаррану о случившемся, — попросила Зеландони. — Надо прислать сюда пару мужчин с носилками, чтобы перенести Бологана в мой дом.

— Да, конечно. Я скоро вернусь, — сказала Эйла и поспешила выполнять поручение.

В конце дня Эйла вышла из дома Зеландони и вновь быстро направилась к Джохаррану. Целый день она помогала целительнице Девятой Пещеры и теперь собиралась рассказать вождю о том, что Бологан пришел в сознание и даже сказал нечто вразумительное.